— Я тут ни при чем. Я закрыл дверь, будучи уверен, что ключ у тебя, потому что не нашел его там, где оставил.
— Слушай, не говори глупостей, у меня его нет. Теперь мы не сможем попасть в номер — из-за тебя.
— Из-за меня! Господи, перестань обвинять меня в том, что ты забыла ключ.
— Я не имела никакого отношения к ключу.
С этими словами Хлоя повернулась к лифтам, и тут (как это бывает в романах) из кармана ее пальто на коричневый гостиничный ковер выпал ключ.
— Ой, я виновата. Он был все время у меня — ничего себе! — сказала Хлоя.
Но я решил не прощать ей так легко и рассердился.
— Вот значит как, — сказал я и, как в глупой мелодраме, бросился вниз по лестнице.
Хлоя кричала мне вслед:
— Подожди, не валяй дурака, куда ты? Я же сказала, что была виновата.
11. Успешно спланированная террористическая обида должна быть спровоцирована каким-то, пусть незначительным, проступком со стороны того, против кого она направлена. При этом она отличается явной диспропорцией между понесенным ущербом и грянувшим за ним возмездием, когда наказание слабо связано с исходным оскорблением и носит такой характер, что от него нельзя легко уйти, прибегнув к обычным в таком случае способам. Я долгое время ждал возможности обидеться на Хлою, но начинать дуться, когда человек ни в чем конкретном не виноват, неплодотворно, поскольку есть опасность, что другой просто не обратит внимания и комплекс вины не расцветет пышным цветом.
12. Я мог бы какое-то время кричать на Хлою, она — на меня, и тогда между нами не состоялся бы спор по поводу ключа. Всякая обида берет начало от несправедливости, которая, возникнув, могла бы тотчас исчезнуть, но вместо того была взлелеяна обиженным и припасена на потом, чтобы, проявившись, отозваться гораздо более болезненно. Откладывание объяснений усугубляет обиду, чего не происходит, если дело разъясняется тут же. Дать сразу понять, что ты сердишься, — самый великодушный поступок, который только можно совершить, потому что он спасает объект обиды от пускающего корни чувства вины, а значит, от того, чтобы оставить свои бастионы и сойти вниз к обиженному. Я и не думал делать Хлое такого одолжения, поэтому вышел один из гостиницы и направился к Сен-Жермен[52], где провел два часа, переходя из одного книжного магазина в другой. Потом, вместо того чтобы вернуться в гостиницу и оставить записку, я пообедал один в ресторане, после чего посмотрел два фильма подряд и в конце концов добрался до своего номера только к семи часам вечера.
13. Самое главное в терроризме — то, что он в первую очередь призван привлечь внимание. Это разновидность психологической войны с целями (например, создание Палестинского государства), никак не связанными с применением военной техники (открыть огонь в зале прибытия аэропорта Лод). Происходит характерная нестыковка целей и средств, обида используется для того, чтобы обратить внимание на нечто, не имеющее к ней непосредственного отношения: «Я сержусь на тебя за то, что ты обвинила меня в пропаже ключа» заключает в себе дальнейший, более широкий смысл (о котором напрямую не говорят): «Я сержусь на тебя за то, что ты больше меня не любишь».
14. Хлоя не была жестокой и, что бы я там ни говорил, имела достаточно великодушия, чтобы обвинять себя. Она попыталась бежать за мной по дороге к Сен-Жермен, но потеряла меня в толпе. Потом вернулась в гостиницу и некоторое время ждала, после чего отправилась в музей д’Орсэ. Когда я в конце дня вернулся, то застал ее лежащей в кровати. Ничего не сказав ей, я прошел в ванную и долго стоял под душем.
15. Обижающийся — сложная натура, его сообщения крайне противоречивы, он во всеуслышание требует помощи и внимания и в то же время готов его отвергнуть, поскольку хочет, чтобы его понимали без слов. Хлоя спросила, могу ли я ее простить, говорила, что ненавидит оставлять нерешенные споры и хочет, чтобы мы провели приятный вечер, отмечая нашу годовщину. Я ничего не ответил. Не в состоянии высказать все свое раздражение против Хлои (раздражение, никак не связанное с ключом), я потерял чувство меры. Почему мне было так сложно сказать, на что я обиделся? Потому что существовала опасность проговориться об истинной причине обиды: что Хлоя перестала меня любить. Мою боль было так трудно передать словами и она имела так мало общего с забытым ключом, что я выглядел бы глупо, заговори я сейчас об этом. Поэтому я был вынужден молчать. Поскольку я не мог прямо сказать, что я чувствую, я прибегнул к иносказанию, наполовину боясь, наполовину надеясь, что она поймет смысл моих слов.
16. После моего душа мы наконец выяснили отношения в истории с ключом и отправились ужинать в ресторан на острове Сите. Мы оба пребывали в отличном настроении, изо всех сил старались избегать неловкости, болтали на нейтральные темы о книгах, фильмах и столицах. Со стороны (например, официанту) могло показаться, что двое действительно счастливы вместе — так что романтический терроризм торжествовал существенную победу.
17. И тем не менее у обычных террористов перед романтическими террористами есть существенное преимущество — то обстоятельство, что в их требования (даже самые дерзкие) не включается самое дерзкое требование из всех — требование, чтобы их любили. Я сознавал, что наше счастье в тот вечер в Париже было самообманом, потому что любовь, которую выказывала Хлоя, не явилась сама собой. Это была любовь женщины, чувствующей себя виноватой в том, что ее привязанность иссякла, но которая тем не менее пытается проявить лояльность (чтобы одновременно убедить и себя, и его). Поэтому вечер не был для меня по-настоящему счастливым: обида сделала свое, но победа оказалась тщетной.
18. Хотя обычные террористы, взрывая дома или школьников, время от времени добиваются уступок от правительств, романтические террористы при этом обречены на разочарование в силу принципиальной непоследовательности своего подхода. «Ты должна любить меня, — говорит романтический террорист, — я заставлю тебя любить меня, обижаясь или заставляя тебя ревновать!» Но это приводит к парадоксу, поскольку, получив обратно любовь, он уже заранее относится к ней с подозрением, и у романтического террориста вырывается жалоба: «Если я только заставил тебя любить себя, то я не могу принять этой любви, потому что ты не даришь мне ее добровольно».
19. По дороге обратно в гостиницу Хлоя опустила руку в карман моего пальто и поцеловала меня в щеку. Я не вернул ей поцелуй, и не потому, что поцелуй не был самым желанным завершением ужасного дня, просто я не мог больше воспринимать ее поцелуи как подлинные. Я потерял желание навязывать любовь той, которая не хотела ее принять.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
ПО ТУ СТОРОНУ ДОБРА И ЗЛА
1. Под вечер в воскресенье мы с Хлоей сидели в салоне эконом-класса «Бритиш Эруэйз», возвращаясь из Парижа в Лондон. Побережье Нормандии только что осталось позади, и одеяло зимних облаков, расступившись, позволило нам некоторое время беспрепятственно любоваться темной водой внизу. Находясь в напряжении и не в состоянии сосредоточиться, я ерзал в своем кресле. В этом полете таилась какая-то угроза, тусклый фон работающих двигателей, притихший серый салон, конфетные улыбки служащих авиакомпании. Тележка с набором напитков и закусок медленно двигалась по проходу, а я, хотя был голоден и хотел пить, испытывал, глядя на нее, только неявное чувство дурноты, которое может вызывать в самолете еда.
2. Хлоя только что дремала и слушала свой плеер, но теперь она вынула из ушей наушники и уставилась большими зеленоватыми глазами на спинку кресла перед собой.
— С тобой все в порядке? — спросил я.
Последовало молчание, как будто она не расслышала. Потом она заговорила.
— Ты слишком добр ко мне, — сказала она.
— Что?
— Я говорю: ты слишком добр ко мне.
— Что? Почему?
— Потому что.
— Хлоя, для чего ты это говоришь?
— Не знаю.
— Да мне кажется, что все как раз наоборот. Это ты, если есть проблема, всегда готова сделать усилие над собой, это ты себя обвиняешь, когда…
— Тсс, замолчи, не надо, — сказала Хлоя, глядя в сторону.
— Почему?
— Потому что я встречалась с Уиллом.
— Что ты делала?
— Я встречалась с Уиллом, а что?
— Что? Что значит встречалась? Встречалась с Уиллом?
— Господи, я спала с Уиллом.
— Мадам, желаете что-нибудь выпить или съесть? — В этот момент возле нас оказалась стюардесса со своей тележкой.
— Нет, спасибо.
— Совсем ничего?
— Нет, мне ничего не нужно.
— А ваш сосед?
— Нет, спасибо, ничего.
3. Хлоя заплакала.
— Я не могу в это поверить. Я просто не могу в это поверить. Скажи мне, что все это — шутка, ужасная, чудовищная шутка, что ты спала с Уиллом. Когда? Как? Как ты могла?
