был неправ. Сам тем временем задумался. Вечером, вернувшись домой, ощутил знакомые симптомы.
Вспомнился одиннадцатый класс. Узнав, что у меня появились девочки, мама по-настоящему испугалась. Очень настойчиво попросила ни в коем случае не заводить детей. Я сказал, что вообще не собирался. Это была правда. Но дальше пришлось врать. Каждый раз, приходя со свидания, говорить, что гулял с друзьями. Странный вопрос забылся. Следующим его поднял папа. К тому моменту мне перевалило за тридцать. Мы практически не общались. Пару раз в год, по большим праздникам, я вынужденно приезжал к родителям. Папа всегда интересовался, когда сможет увидеть внуков. Я отшучивался и врал. Ответа он так и не получил.
Несколько дней после разговора с мамой у меня болело практически всё. Никакие таблетки не помогали. Недомогание, вызванное враньём, никогда не проходило само. Для того чтобы от него избавиться, нужно было признать правду. Оказалось, это совсем не сложно. Я, действительно, называл пса своим шерстяным ребенком. Любил его и возился совсем как с детенышем человека. Об этом говорили многие. Для меня это не было открытием. Но заводить настоящего ребенка я, тем не менее, не хотел. Мешали вполне убедительные причины.
Самые страшные события, случавшиеся со мной в детстве, неразрывно были связаны с папой. Конечно, он всё делал не со зла. Часто не знал, как иначе. Временами это был вовсе не он. Но результат от этого не менялся. Я боялся, что нечто похожее случится с моими детьми. Состояние, которого я достиг, не гарантировало безоблачного будущего. Возможно, когда-нибудь мне удалось бы вернуть на место большинство вытесненных личностей. Но могли появиться новые. И однажды, столкнувшись с ними, ребенок скопировал бы механизм. Никогда и никому на свете я не желал ничего подобного. Правда заключалась в том, что мне было страшно рисковать.
Перемены последних лет не принесли чувства завершенности. Жизнь стала во многом другой. Но меня она всё так же не устраивала. Реальный мир, бурливший со всех сторон, по-прежнему казался враждебным. Я не знал и не чувствовал его. Не понимал, как он работает. Не видел себя в нём. Не представлял, что делать дальше. Искренне считал себя ненужным, бессмысленным и бесполезным. Конечно, ничего из этого я не хотел оставить в наследство родившемуся новому человеку.
Да, я любил собаку. Зверь отвечал взаимностью. Для ребенка этого было недостаточно. Я знал, насколько похож на папу. Понимал, в чем и почему несчастлив. Верил, что смогу измениться. Но при этом совершенно не представлял, сколько времени потребуется для этого. И если за те годы, что я искал бы ответы на вопросы, мой ребенок скопировал бы меня – я никогда бы себе этого не простил. В этом была безжалостная правда. Её было невозможно отрицать.
Аргументы на этом не заканчивались. Я мог их перечислять бесконечно. Но все они, по большому счету, вообще ничего не значили. Возможно, в глубине души я хотел своего продолжения. Так же, как и другой жизни. Другой судьбы. Или другого себя. Но пока ничего из этого у меня, к сожалению, не было. В те несколько мучительных дней я не раз размышлял о будущем. О том, что когда-нибудь могло что-то сильно измениться. Я решил бы, что сделал достаточно. Однажды почувствовал, что готов. И эта простая мысль, возникнув тогда впервые, принесла долгожданное облегчение. Боль прошла. Плечи расправились. Захотелось вздохнуть поглубже. В голове постепенно прояснилось. Подступило то самое ощущение. Я почувствовал тепло и спокойствие. Это был честный ответ.
Всё, действительно, оказалось правдой. И то, что глубоко внутри я надеялся и думал о детях. И то, что подавлял эти чувства, не желая им такой же судьбы. И даже то, что далеко впереди меня ждало еще много работы. Правда не была однозначной. Не могла быть простой и односложной. Не получалась ни черной, ни белой. Состояла из оттенков серого. В ней были радость и грусть. Гнев и восторг. Счастье и мрачная безысходность. Кому-то такая правда не нравилась. Кому-то казалась неправильной. Всё это не имело значения. Для меня она была такой. И просто помогала жить.
Ложь повышала напряжение. Вынуждала все тело сжиматься. Досаждала невыносимой болью. Искала способы спрятаться. За едой, алкоголем, наркотиками. За новой бессмысленной ложью. В конечном счете за болезнями. В неё, как в песок, уходили годы. За ними проглядывала смерть. Всем этим я был сыт по горло.
Честность, которую я так долго и безуспешно искал, оказалась очень простым ощущением. В ней была жизнь. Она вела в будущее. Согревала глубоко внутри. Снимала тяжесть с плеч. Дарила спокойствие и уверенность. Подсказывала нужное направление. Приближала к желанным ответам. Для меня этого было достаточно.
Честность не имела отношения к окружающим. Она находилась во мне. Во многом как раз от неё зависело, сколько лет меня ждало впереди. Теперь я это знал. И с этим мог двигаться дальше.
II. Начало
Однажды после первого курса мы с другом отправились на море. Доехали на автобусе до «Орленка». Быстро перелезли через забор. Немного побродив по территории, разбили лагерь на пригорке. Жара стояла сорокаградусная. До воды было метров сто. Искупавшись, мы отдыхали в тени сосен. Пили теплое пиво. Оно очень быстро закончилось. В паре километров от нас располагался большой кемпинг. Сразу за ним – рынок. Я сходил за добавкой. Водка, найденная в витрине с мороженым, оказалась божественно вкусной. До заката мы пили и плавали. Знакомились с местными. Спорили с надоедливыми ментами. Покупали у них разрешение на установку палатки в заповеднике. Проснулся я около полуночи. Снова полез в воду. Часа полтора, лежа на спине, плескался в полосе прибоя. Наслаждался шелестом волн и уютным мерцанием звезд на бездонном летнем небе. Утром выяснилось, что нас обокрали.
Кто-то ночью разрезал палатку. Вытащил рюкзаки. Забрал из них бумажники. Это было обидно. Отдых был полностью испорчен. Мы погрустили и искупались. Собрали оставшиеся вещи. Побрели обратно в «Орленок». Нашли знакомых, в обед возвращавшихся в Краснодар. К вечеру добрались домой. Ничего страшного не случилось. Потери были минимальными. Тем не менее после этого случая я долго избегал палаток.
В двухтысячном мы переехали в Москву. Большой незнакомый город съедал почти всё время. Чтобы не вылететь из нового института, какое-то время мне пришлось учиться. Потом началась работа. И лишь спустя шесть лет, купив первую полноприводную машину, я стал выбираться на природу. Все теплые солнечные выходные, с мая по конец сентября, старался проводить у воды. В основном на ближайшем водохранилище. Знакомые звали подальше. Предлагали поехать с ночевкой. Я всегда отвечал
