- Ну уж нет! - взбрыкнула я. - Сначала мы выпьем чаю и обменяемся новостями. Генрих, тебе удалось поговорить с домработницей?
- Да. И, кажется, с Жердочкиной можно снять подозрения. Подробности за чаем, - пообещал он и вышел в прихожую за сумкой, из которой выгрузил вафельный тортик, мармелад и ветчину.
Прошка немедленно съежился в углу дивана. Я сходила на кухню за припасами из холодильника. В Леше и Марке проснулся внезапный талант к сервировке, и стол вышел на загляденье. Однако наш голодающий друг не набросился коршуном на бутерброды и даже не взглянул на сахарницу, хотя обычно пил нечто похожее на сироп. Бросив в чашку кружок лимона и отрезав тонюсенький ломтик сыра, бедняга демонстративно переставил чашку на журнальный столик и отвернулся. Марк ненароком пододвинул поближе к Прошке вазочку с мармеладом. Генрих завел речь о только что открытых диетических свойствах ветчины. А я льстиво заверила новоявленного аскета, что он выглядит гораздо стройнее, чем вчера. Но все было напрасно. Прошка гордо закусывал несладкий чай микроскопическим кусочком сыра и игнорировал все наши ухищрения. Мы повздыхали и сдались. Не кормить же человека насильно!
- Ты обещал подробности про Жердочкину, - напомнила я Генриху.
- Да-да! - Он оторвал жалостивый взгляд от Прошки и оживился. - Мне здорово повезло. Я не прослонялся у подъезда и получаса, когда оттуда вышла женщина с сумкой-тележкой. Я ее сразу узнал по рисунку. Она пошла в магазин, точнее, в ближайший супермаркет - это в пяти минутах ходьбы. Я потихонечку шагаю за ней, думая, как бы завязать знакомство. В магазине решение стало очевидным - домработница набрала такую гору снеди, что ни в какую сумку-тележку не влезет. Пока она ее выбирала, я побродил по залу, взял этот тортик и ветчину, а потом пристроился за объектом в очередь к кассе. После чего оставалось только предложить ей свою помощь в транспортировке продуктов. Сначала она, конечно, отнекивалась, говорила: "Ой, да вам, наверное, некогда! Да мне недалеко!" - но было видно, что предложение ее обрадовало.
По дороге мы познакомились и разговорились. Зовут домработницу Вера Ивановна. Она работает на Галину Николаевну уже четвертый год. Местом в общем-то довольна. Правда, поначалу ее немного обижало, что хозяйка считает ее чем-то вроде мебели, то есть попросту ее не замечает. Зато никогда не придирается, не кричит, платит вовремя и щедро одаривает по праздникам.
Когда я довел Веру Ивановну до квартиры и уверил ее, что не потерял на своем самаритянском подвиге ни минуты, поскольку неправильно рассчитал время и пришел на всречу с другом на час раньше, чем нужно, она любезно пригласила меня выпить хозяйского кофе. За кофе Вера Ивановна расспросила меня о работе, о семье и, кажется, прониклась ко мне доверием, во всяком случае, разоткровенничалась. Рассказала о дочке-инвалиде, пожаловалась на пьющего зятя и на тяжелую жизнь - Вера Ивановна практически единственный кормилец в семье. Потом я незаметно подвел ее к разговору о хозяйке. Добрая женщина с радостью ухватилась за возможность посплетничать. Жердочкина, рассказала она, - важная шишка в Комитете образвания. Но метит Галина Николаевна гораздо, гораздо выше. В настоящий момент она сражается за теплое местечко в Думе. Избирательная кампания в самом разгаре.
- Какая избирательная кампания? - удивился Леша. - До выборов еще три года!
- С предыдущим народным избранником от того округа, где баллотируется Жердочкина, что-то случилось, - объяснил Генрих. - Теперь на его место претендуют пятеро кандидатов. По словам Веры Ивановны, Жердочкина всерьез рассчитывает на победу. Электорат в округе в основном ориентирован на демократов, а ее соперники - не того поля ягоды. Один - коммунист, другой националист, третий - военный, а четвертый вообще никто. Никому неизвестный самовыдвиженец склочного нрава, всю жизнь искавший справедливость в товарищеских и нетоварищеских судах. А у Галины Николаевны кристальная биография убежденной демократки.
Я поперхнулась чаем.
- Теперь понятно, почему она так испугалась, - сказал Леша и объяснил остальным: - Когда-то Жердочкина имела неосторожность поделиться своими планами на будущее с Варькой и Надеждой. Она мечтала пробиться в ряды партийной элиты. Естественно, коммунистической.
- Ерунда какая-то, - пробормотала я. - Мало ли какую чушь несут подростки в четырнадцать лет! В конце концов, у всех у нас позади комсомольская юность. Не могла она испугаться из-за такой чепухи!
- Еще как испугалась! - заверил Генрих. - Вера Ивановна рассказала мне о вашем вчерашнем визите. После вашего ухода Жердочкина дрожала, как осиновый лист. Бросилась кому-то звонить, плотно закрыв за собой дверь. А потом строго-настрого запретила Вере Ивановне впускать тебя и отвечать на вопросы о хозяйкиной карьере. Даже к телефону подходить не велела.
Я помотала головой.
- Ничего не понимаю.
- А я, кажется, понимаю, - сказал Леша. - Когда Жердочкина тебя увидела, в первую минуту она испугалась от неожиданности - просто потому, что ты знаешь о ней нечто такое, о чем она не хотела бы вспоминать. А ты, заметив ее испуг, повела себя агрессивно, да еще пристала с расспросами о карьере. Допустим, ты узнала, что она перекрасилась в демократку и лезет в Думу, и, кто тебя знает, вдруг заявишься на какую-нибудь ее встречу с избирателями и расскажешь собранию о ее честолюбивых юношеских замыслах про райком комсомола, про вступление в партию, как она метила в ВПШ и так далее?
- Я что, похожа на сумасшедшую?
- Спрашиваешь! - проснулся Прошка.
- Сумасшедшая - не сумасшедшая, а предсказуемой тебя не назовешь, смягчил диагноз Леша. - Оценив комичность ситуации, ты вполне могла забавы ради поделиться своими воспоминаниями с избирателями или журналистами наймитами конкурентов. Тем более что сердечности по отношению к Жердочкиной ты не выказала. А для нее сейчас важен каждый голос.
- В любом случае подозрения с Жердочкиной можно снять, - резюмировал Генрих. - Охота была без пяти минут депутату ввязываться в криминал незадолго до выборов.
- Ладно, Жердочкину вычеркиваем, - согласилась я. Тем более что мы с Лешей, кажется, нашли виновницу моих бед. - И я рассказала о Липучке, о ее перевоплощении в классическую красавицу, из-за чего я не обращала на нее внимания, хотя вот уже несколько лет то и дело натыкаюсь на нее возле своего дома, и наконец о ее дружбе с Софочкой, соседкой, чьей единственной страстью остается неукротимое любопытство, напрвленное, похоже, исключительно на мою персону.
Марк вздохнул:
- Ну что ж, придется вступить в контакт с Софочкой.
Я оцепенела.
- А вот ты точно не в себе! Я восемь лет руками и ногами отбиваюсь от ее навязчивых попыток сойтись со мной поближе, а ты собираешься в одночасье свести на нет все мои усилия? Побойся бога, Марк! Уж лучше явка с повинной!
- Ну уж нет! - отрезал он. - Не для того мы тут копья ломали, чтобы тебя упекли за решетку. Вовсе не обязательно тебе самой разговаривать с Софочкой. Это могу сделать я, Прошка или Генрих...
- Не думаешь ли ты, что Софочка не учует, откуда дует ветер? За восемь лет бдений у дверного глазка и кружки, прислоненной донышком к стене, она как-нибудь уяснила, что мы неразделимы, словно сиамские близнецы! Оказав услугу любому из вас, она будет рассчитывать на мою благодарность. Нет, лучше умереть, чем стать ее должницей!
Голос мой набирал силу, и Леша, безошибочно спрогнозировав бурю, попытался повернуть корабль в безопасную гавань:
- А не стоит ли нам поискать других знакомых Белоусовой?
- Потратить неизвестно сколько времени с неизвестно каким результатом? - подал голос Прошка из своего угла. - Где гарантия, что она кому-то, кроме Софочки, говорила о своем интересе к Варваре?
- А где гарантия, что она говорила о нем Софочке? - прорычала я. - Эту отпетую сплетницу упрашивать не нужно. Соглядатайство - ее любимое занятие. Сиди себе, слушай, да мотай на белый ус. Бьюсь об заклад, Софочка и не подозревает об истинной цели визитов Липучки. Просто заходит знакомая посидеть, поболтать.
- Все равно мы должны попытаться, - сказал Марк.
- Нет!
- Да!
- Я запрещаю!
- Запрещай на здоровье!
- Только посмейте! Я вас прокляну! На порог не пущу! - Я швырнула на пол чашку.
- Прекрати!
- Варька, успокойся!
- Видали психопатку?
Я потянулась за тарелкой из-под бутербродов, схватила ее и занесла над головой. В эту минуту в дверь позвонили.
Глава 17
- А вот и Софочка! - злорадно объявил Прошка.
Я вздрогнула и опустила тарелку. Что же это я так раскричалась, когда враг за стеной? Неужто и впрямь она? Говорят же умные люди: не поминай черта к ночи!
- Не смейте открывать! - просипела я.
Но спина Марка уже исчезла в дверном проеме. "Ах, так! Ну, пеняй на себя! Если это Софочка, я окажу ей такой прием, что она добровольно вылетит отсюда пробкой, и никогда больше не рискнет заговорить с одним из нас!"
