Пресс-секретарь ФСБ, как обычно в таких ситуациях, радостно сообщил, что заложники были освобождены в результате сложной операции спецслужб.
Глава 13
Уже после штурма одна из заложниц призналась, что ей жаль одного из террористов, Ясира. Он был молодым и привлекательным, некоторые его даже прозвали «красавчиком». Лицо доброе и веселое. Охотно разговаривал с заключенными и успокаивал их. И другие заложники говорят о чеченцах не только с ненавистью, хоть они были их захватчиками и стражами. И в этом нет ничего странного - с каждым часом заложники все лучше их узнавали, начинали понимать мотивы их поведения. Под масками разглядели человеческие лица. О многих отзываются так: они были от природы хорошими, не знали, на что пошли, во что ввязались, они, как и мы, были заложниками ситуации и большой политики.
Многие из пришедших в тот вечер в театр на Дубровке до теракта искренне ненавидели жителей Кавказа; так в других странах не любят цыган или негров. И о приезжих с юга говорили «черные» или «чурки» (в русском языке это очень унизительное прозвище). После теракта даже спокойная и доброжелательная Виктория Кругликова испытала чувство злобы. Придя в себя в больнице, она подумала, что купит автомат и поедет туда, откуда пришли террористы, в Чечню, и будет убивать всех подряд - мужчин, женщин и детей. Но это были только сиюминутные эмоции.
- Я ведь мать, я никогда не поступлю так, как поступили они, - качает головой учительница и тут же добавляет, что, если честно, она понимает чеченских женщин. - Отчаяние их на это толкнуло и безнадежность. Там ведь поубивали их детей и родных. Я понимаю, но простить им не могу.
Во время штурма все террористы погибли, их уже ни о чем нельзя спросить. Мы ничего не знаем об их эмоциях, мотивах поведения, о том, чего они боялись и на что надеялись. Поэтому я попросил моих собеседников, бывших заложников, набросать портреты чеченцев - безжалостных террористов, с которыми судьба столкнула их в зрительном зале театра на Дубровке.
Стоит отметить, что портреты получились очень человеческие, почти без предубеждений и ненависти. Потрясает, так считают бывшие заложники, что большинство из этого чеченского отряда вовсе не собиралось умирать.
Виктория Кругликова, сидевшая - напомним - в партере, в одиннадцатом ряду рядом с выходом с правой стороны зала, запомнила двух чеченских женщин, дежуривших поблизости. Одну из них скорее следовало бы назвать девушкой.
- Ей было не больше шестнадцати, даже и не девушка еще, скорее ребенок, - рассказывает Кругликова. - Она сидела рядом с нами и весело развлекалась. У меня была зажигалка в виде мобильного телефона. Сестра посоветовала отдать ей, когда они начали отбирать телефоны. На всякий случай. И эта девчонка часами играла с этой зажигалкой. Ей было ужасно интересно. Впрочем, ее интересовало все вокруг, обо всем расспрашивала, много смеялась, хихикала, куда-то выходила, возвращалась. Ведь знай она, что скоро умрет, вряд ли вела бы себя так! Неподалеку сидели другие чеченские девушки - мы с ними весело болтали, они нас утешали, что все кончится хорошо. Подходили к нам и говорили: «Все будет хорошо!» И очень боялись, что пойдет не так, как им обещали. Когда объявляли тревогу и они срывались, становились к стене и брали в руки детонаторы, мне было их ужасно жаль - бледнели, потели, руки у них дрожали, гранаты и пистолеты валились из рук. Это не были хладнокровные смертницы-убийцы.
У Кругликовой создалось впечатление, что эти женщины, на которых она смотрела и с которыми разговаривала, вовсе не приехали умирать. Это были обычные женщины, которым сказали - поедем в Москву и там проведем операцию, чтобы война наконец закончилась. Она убеждена, что им сказали: «Мы никого не будем убивать». Учительница вспоминает, что они с сестрой по очереди много раз подходили к этим женщинам и просили отпустить Ярослава. Объясняли, что он еще ребенок, хоть очень рослый.
- А женщины нам отвечали: «Мы вас понимаем, мы бы вас выпустили, но наши мужчины не согласятся, - приводит Кругликова слова чеченок. - Они ужасно злые, там, в Чечне, даже дети участвуют в боях, лучше их не раздражать. А вы и так отсюда выйдете, подождите еще немного, это уже скоро».
Такие обещания они слышали от чеченок не раз, поэтому все надеялись, что требования террористов скоро удовлетворят и заложники окажутся на свободе.
- Был такой момент, одна из них подошла и остановилась в нашем ряду, как раз между моей дочкой и Ярославом, - продолжает вспоминать Кругликова. - Ее звали Ася, и мне показалось, что я видела ее во время антракта в коридоре. Я ей сказала: «Пройдите дальше», но она ответила, что будет стоять именно здесь. В руках она держала гранату. Я уже раньше заметила, что она внимательно за нами наблюдает, больше всего присматривалась к моей сестре и ее сыну. Ирина все время пыталась спрятать Ярослава, обнимала его, прижимала к себе. Ну, вот, Ася остановилась между нами. Но быстро устала так стоять, граната тяжелая, она опустила ладонь на бедро моей дочери. Я попыталась убрать ее руку, а она вдруг спрашивает: «Боитесь?» И таким жалобным тоном говорит, обращаясь к сестре: «Ты своего сына обнимаешь, а мой остался там, в Чечне!» Ирина спросила, сколько мальчику лет, Ася ответила: «Маленький, годика еще нет». Ирина спрашивает: «Как же ты могла оставить там своего ребенка?», а Ася так убежденно отвечает: «Я туда еще вернусь. А если не вернусь, Аллах ему поможет».
Асет стала объяснять сестрам и их детям, что в случае штурма, если произойдет взрыв в центре зала, они могут не сразу погибнуть и будут страшно мучиться от боли. Поэтому она и встала рядом с ними с гранатой, из симпатии к ним. «Я вас сразу убью, так чтоб не было больно», - сказала Асет.
- Потом ситуация успокоилась, - говорит Кругликова. - Ася, уходя, еще раз шепнула: «Не волнуйтесь так, все кончится хорошо». Она была в этом уверена. Приехала в Москву, чтобы отомстить и добиться мира в Чечне, но была твердо уверена, что вернется домой.
После разговора с ней Ирина мне сказала: «Когда это все кончится, а с ней что-нибудь случится, я поеду в Чечню, возьму ее ребенка и буду его воспитывать».
Кругликова утверждает, что они с сестрой были уверены, что выйдут из театра без проблем. Ведь их освобождение было делом несложным - достаточно было властям переговорить с террористами и выслушать их аргументы. Ведь все поведение чеченцев свидетельствовало об одном - они не намерены тут гибнуть. Учительница вспоминает восемнадцатилетнего чеченца, который часто подходил к ним, приносил воду и соки, шутил и фотографировал - у него был такой простенький фотоаппарат. За спинами сестер с детьми сидели ребята, которые работали в театральном гардеробе. Он к ним подходил и весело спрашивал: «Вы меня помните?» Он был одним из тех, кто много раз приходил на спектакль, поэтому считал гардеробщиков своими старыми знакомыми. Ребята сначала перепугались, подумали, что, раз они его узнали, он с ними быстро расправится. Ничего подобного. «Не бойтесь, все будет хорошо», - говорил он вполголоса, как будто делился секретом с приятелями. И подмигивал им.
Виктория раздумывает, видела ли она среди террористов людей, готовых на смерть. Может, та женщина, что сидела в центре зала рядом с бомбой? Но и в этом она не уверенна. Действительно, это была, пожалуй, самая серьезная из террористок, почти не спала и ничего не ела, изредка пила, и не снимала чадры. Но ее устрашающий облик и решимость были только видимостью. Георгий Васильев разговаривал с ней.
- Я подумал, что на всякий случай стоит сесть рядом с бомбой и познакомиться с женщиной, которая там сидит, - рассказал Васильев в фильме «Террор в Москве». - Я надеялся, что в критической ситуации мне удастся вырвать у нее кабель или удержать руку. Мы говорили о разных вещах, о роли женщины в исламе, об искусстве. Видно было, что спектакль ей понравился, хоть ей неловко было в этом сознаваться. Она знала, что я один из авторов, и ей хотелось поделиться со мной впечатлениями. Написала мне на кусочке бумаги одну арабскую фразу, которую я должен произнести перед смертью. Благодаря этому я как мусульманин попаду в мусульманский рай. Там были такие слова: Нет Бога, кроме Аллаха.
Со ссылкой на источник в спецслужбах газеты писали, что возле бомбы в партере могла дежурить Зура, вдова Арби Бараева. Могла ли женщина, исповедующая исламский фундаментализм, так разговаривать с автором мюзикла, развлекательного представления, в котором актеры танцуют и поют? Могла ли она признаться, что спектакль ей понравился?
А Ирина Филиппова вспоминает веселую, улыбающуюся чеченку, сидевшую в партере недалеко от сцены.
- Такая крупная женщина, все у нее было большое, даже нос, и она была значительно старше остальных, - припоминает Филиппова. - У нее был такой глубокий голос, я прекрасно помню, как она с огромной уверенностью повторяла: «Все будет хорошо».
