Гордеев согнал с лица улыбку, жестко сжал рот,
— Случайностей, Козлов, на границе не бывает. Оттуда,— он показал рукой в окно, где виднелись в утреннем тумане очертания пограничных вышек,— с той стороны по—видимому специально следили за нашим участком и не одни день. Воли наблюдение и за Марюшиным, изучали, как он одевается, как выглядит. Вот так и снарядили одного из диверсантов на манер начальника заставы. Кстати, усов убитый не носил, они у него были наклеены.
— Но с какой целью это делалось?
— Значит нужно было им. Что—то замышляли. Лысый где надо все сообщил, я уверен. Но расспрашивать у нас не полагается: кто, да как, да что показал задержанный. Такая служба... А что касается уловок — враг хитер, у него припасены десятки фокусов. «Усатый» — это что... Приходилось видеть кое—что и похлеще. Ладно, ладно, расскажу, что с тобой поделаешь. Но не теперь, в другой раз как—нибудь, на досуге.
В.БЕЛЯЕВ
ЕГО ВЕРНЫЙ ДРУГ
РАССКАЗ
Прошлой осенью мне снова довелось побывать в селах, расположенных на берегу Западного Буга.
Вместе с офицерами пограничных войск мы объезжали от Сокаля до Устилуга одну за другой развалины тех пограничных застав, которые в ночь с 21 на 22 июня 1941 года первыми приняли на себя неожиданный удар гитлеровского вторжения. Мы хотели точно выяснить, в каких именно местах надо воздвигнуть памятные обелиски в честь первых храбрых Великой Отечественной войны.
В густом сосновом лесу, поблизости пограничного волынского села, на обочине узкой песчаной дороги мы увидели две могилы, и шофер сразу затормозил машину.
У изголовья могильного бугорка, покрытого жухлой травой и увядшей хвоей, возвышался красный деревянный постаментик. На кусочке жести было выведено белой краской:
«ТЕРЕНТIЙ МАТВIЙОВИЧ»
Рядом, шагах в пяти, виднелась могилка размером поменьше, очень похожая на детскую, но без всяких опознавательных знаков. Шофер нагнулся и поднял палку с прибитой к ней фанеркой.
На дощечке было нацарапано:
«ЙОГО ВIРНИЙ ДРУГ»
И все.
Никаких других подробностей.
Не будь на деревянном обелиске алой металлической звездочки, мы бы проехали дальше. Мало ли разбросано безымянных могил не только на глухих сельских кладбищах, но и на полях и в перелесках западных областей Украины.
Однако то, что человек, называвшийся при жизни «Терентием Матвеевичем», был похоронен вблизи развалин сметенной войной пограничной заставы, причем, по—видимому, отнюдь не случайно — под эмблемой вооруженных сил нашей державы — вызвало большое желание узнать, кто он и этот верный друг, что покоится рядом?
После долгих расспросов удалось разыскать в одном из соседних сел плотника Каминского. Пожилой, степенный волыняк, некогда служивший у Буденного, Яков Каминский, начиная с лета 1940 года, работал на строительстве расположенной по соседству пограничной заставы. Он—то и рассказал, что «Терентием Матвеевичем» сельские хлопцы и девушки звали русского голубоглазого пограничника—сибиряка, инструктора служебных собак. У него была типичная русская фамилия: — не то «Сидоров», не то «Федоров», а быть может «Данилов»,— так, к сожалению, и не запечатлевшаяся в памяти местных жителей. Не запомнили его фамилию еще и потому, что с первых дней появления на Волыни лучшего собаковода комендатуры никто из гражданских его иначе, как по имени и отчеству, не величал. И звания его не сохранили в памяти тоже. Да и на что местному населению досконально знать звания чекиста, живущего замкнутой жизнью пограничного гарнизона. Пограничная служба строгая, секретная. Тем не менее плотник Яков Каминский хорошо запомнил, что Терентий Матвеевич часто бывал по служебным делам в штабе отряда и даже во Львове, где в те годы находилось Управление пограничных войск Украины,
Однажды, вернувшись из Львова, Терентий Матвеевич привез с собой потешного щенка, который очень слабо передвигался на раскоряченных больших лапах. Именно лапы его, непомерно огромные, мохнатые, явно несоответствующие росту, подсказали Терентию Матвеевичу, что жалобно скулящий в одной из подворотен ночного Львова черный щенок — не, простая дворняга и со временем может стать вполне подходящей, понятливой собакой.
— Зову я его: цуц, цуц, сюда иди, а оно бедное еще ходить не способно,— рассказывал Терентий Матвеевич, — Дай, думаю, спасу щенка от погибели. Может, попозже и порода прорежется!
Так и случилось.
Чем больше мужал черный с угольными глазами, на первый взгляд очень добрый щенок, тем уверенней становилась его походка, и все быстрее превращался он в солидную карпатскую овчарку из того собачьего племени, представители которого с большим успехом охраняют от волков и других хищников целые овечьи отары на зеленых Карпатских верховинах.
Прозвали щенка на заставе «Другом». Полюбили его все здорово, тем более, что оснований для любви и взаимной симпатии было вдосталь.
Он лихо носился по двору, повсюду всовывая свой заснеженный, точно припудренный нос. Он подтаскивал в сени дрова из сарая, видимо, желая помочь дневальным, а однажды выложил у порога заставы пять пустых консервных банок и старый, выбракованный сапог, должно быть, прикинув своим, собачьим умом, что выбрасывать такое богатство в мусорный ящик весьма расточительно.
А когда Друг подрос и стал добродушной с виду, но вместе с тем грозной собакой размером с теленка, Терентий Матвеевич, обучив своего любимца, стал уходить с ним на границу.
На пути от контрольно—следовой полосы к селу и застиг Терентия Матвеевича шквальный огонь гитлеровской артиллерии на рассвете 22 июня 1941 года.
Багровые отсветы орудийных залпов, гремевших в Забужье, полыхали на кронах сосен. Весь лес дрожал от близкой артиллерийской канонады.
Увидев ракеты, что пошли к небу с границы и со двора обстреливаемой заставы, Терентий Матвеевич разулся и босиком ринулся вместе с Другом по направлению к селу, там, где занимали круговую оборону его боевые соратники.
Бежать с самого дальнего стыка пограничного участка было далековато. Уже на опушке сосняка увидел Терентий Матвеевич первых нарушителей, перебегающих от Буга к лесу. Были они в касках, с засученными рукавами и держали в руках перед собою черные автоматы.
Терентий Матвеевич скосил из автомата на ходу двух захватчиков и, преследуемый огнем остальных, скрылся в лесу.
Но пробиться к осажденной заставе сквозь кольцо окруживших ее гитлеровцев Терентию Матвеевичу было невозможно.
Ведя одиночный поиск противников в сосновом лесу, он навсегда пришил к земле еще пятерых захватчиков. Их трупы обнаружили крестьяне несколько позже, когда фронт передвинулся восточнее. У двух из убитых было порвано обмундирование, а на шеях виднелись следы собачьих клыков.
