Бабка сразу испуганно примолкла.
– А почему же не сходить в суд? – мягко спросила Ольга. – Разве вам не жалко мальчишку?
– Всех не пережалеешь, – добродушно ответил старик, свертывая цигарку из кусочка газеты и табачной трухи, которую он хранил в специальном (не обычном, пластиковом, а полотняном) мешочке.
Шеметова во все глаза наблюдала за процессом: такого она не видела ни разу в жизни. Нет, понимала, конечно, что сигареты сами в поле не растут, как и булки. Но одно дело – понимать, другое – наблюдать воочию.
– Будешь? – спросил дед, неправильно расценив ее интерес.
– Не-ет, – испуганно замотала головой адвокатесса.
– А я слышал, все городские девки курят и пьют, – сказал он. Потом мечтательно добавил: – И распутничают.
– Не все, – сказала Ольга, тоном извиняясь за то, что разрушила сладостную картину.
– Ну, как скажешь, – не стал настаивать дед.
– Так почему ж за мальчишку не заступиться? – попыталась перевести разговор в нужное русло Шеметова.
– Потому что он убивец, – веско сказал старик. – Меня дед Андрей кличут.
– Меня – Ольга, – представилась адвокатесса и с удивлением обнаружила, что бабуля была явно недовольна завязавшейся беседой.
«Неужели ревнует?»
Оказалось, просто была не согласна.
– Так сколько лет он мальца стращал? – затараторила она. – Как напьется, так всем хвастает. Мол, этот бандюк на свободе долго не проходит. А бандюку-то и пятнадцати тогда не было!
– Ружья крал? – веско спросил дед.
– Господи, это что, ружья? – презрительно скривилась бабка. – Воздушки, пукалки. И не он был верховода.
– Много ты знаешь, кто был верховода! – А затем старик сказал фразу, многое объясняющую: – Алексей Васильич был власть. Не ты его ставила. И не я. И не нам его обсуждать.
«Господи, сколько ж еще лет наши люди будут так рассуждать? – расстроилась Ольга. – Или столетий?»
Но отпор раболепным настроениям деда Андрея незамедлительно дала бабка.
– Это ты так говоришь, потому что твой сын был власть, – сказала она. – А вот помер, бедолага, о тебе хоть кто вспоминает?
Дед заметно пригорюнился, вспомнив сына-предколхоза. Когда Миронушка был жив, их жизнь текла совсем по-другому.
– Ладно, не плачь, все там будем, – утешила бабка деда Андрея, заметив слезу на глазах старика. – Пошли в избу, щей горячих хоть поешь.
Дед Андрей не отказался, пошел с бабой Маней. Но прежде чем они ушли, Ольга заручилась ее согласием и на дальнейшие беседы, и, тьфу-тьфу, на возможное выступление в суде.
– Я уж свое отбоялась, – сказала на прощание баба Маня. – А мальца жалко.
Дед, охранитель власти, на это отмолчался.
Уже после, от Анны Ивановны, Шеметова узнала, что баба Маня и дед Андрей никогда не были женаты. Но их законные половинки давно умерли, сын деда тоже покоился на местном кладбище, а дети бабы Мани жили в городе. Старики постоянно яростно спорили по всем политическим вопросам, что не мешало им тепло и бережно относиться друг к другу в обыденной жизни.
Вообще же, во время своего первого разведрейда адвокату ни разу не пришлось самой начинать разговор. Общительные односельчане сами шли навстречу.
Настроение в основном было благоприятное. Люди осуждали метод Лешкиной мести: можно было уехать, можно послать жалобу, можно…
Убивать же, по единодушному мнению, было не то чтобы нельзя, но рано. Не наработал еще майор Куницын на смертный приговор. Хотя, по мнению некоторых опрошенных, уверенно двигался в этом направлении.
Так, сельчане даже знали про его козни в отношении Анны Ивановны. И это было, пожалуй, единственное, что оправдывало крайние меры. Потому что позор. Слово в деревне употреблялось часто и с неким придыханием.
Все можно иногда.
Сжулить.
Сдаться.
Утащить стылой зимой чужое сено.
Пропить или проиграть в Любино в игральных автоматах получку.
Но вот позор нестерпим. И зря Алексей Васильич это с Анькой да с мальцом затеял.
Справедливости ради, тепло об убиенном офицере говорили тоже.
Вспомнили и бешеную лису, и лесной пожар в 2010-м, когда чуть всю деревню не выжгло, и даже неведомого Ольге Миньку, которого мог утихомирить только майор Куницын, причем в любом Минькином состоянии.
И все же, возвращаясь в дом, Шеметова была вполне довольна первым выходом в свет. Фамилий пять точно появилось в ее блокнотике. Показания этих людей – если они осмелятся их дать – не освободят парня. Но они позволят судьям посмотреть на страшное преступление и его глазами.
Кто хорошо работает, тот и отдыхает неплохо.
На обед в доме Куницыных предлагались остатки вчерашней роскоши. Однако и сегодняшней роскоши добавилось немало. Например, фантастически вкусные жаренные в сметане лисички. Их набрали младшие Куницыны, причем столько, что хватило на всех и осталось на вечер.
Кстати, в этой семье стандартные нормы оценки припасов – в килограммах, пакетах, банках – не применялись вообще. Бочонки, кадки, полубочки и, наконец, бочки полноценные – вот что припасалось на зиму, да и летом использовалось активно.
Виктор сводил Ольгу на экскурсию в кладовую. Электрические холодильники в семье тоже были, даже два, большие и красивые. Но в них хранилось лишь то, чем планировали утолить сиюминутный голод.
Третий холодильник был побольше. Размером с небольшую избу. В нем, несмотря на июнь, до сих пор лежал занесенный Виктором еще зимой, нарезанный пилой на огромные куски речной лед.
Холод в кладовой стоял адский, может, еще из-за темноты так казалось. Из нее, из черного мрака, в свете мощного фонаря, как бойцы неведомого фронта, строем выступали те самые кадки, бочонки и бочки. Припасов точно хватало на всех.
– Сейчас-то молоко жидкое храним, – сказал непонятную фразу Виктор.
– А какое оно еще бывает? – не поняла Шеметова.
– Ну, раньше зимой круги морозили. На килограмм, на два, на три. Мы и побольше делали. Не круги, а кубы. Пятилитровые. Очень долго не портилось.
Да. Как говорится – чудеса рядом.
И все же Ольгу сейчас больше экскурсий интересовала основная работа. На Олега надеяться не приходилось – он погряз в своей Паутине. Судя по довольному виду, времени зря не теряет. Что-то, наверное, нарыл. Вечером расскажет. А может, и не расскажет. Ольга почти привыкла, что пока она – младший партнер. И стратегия дела находится полностью под управлением Олега Всеволодовича. Хорошо хоть тактикой порой дает порулить.
Впрочем, в предстоящем процессе внешне они будут почти на равных. Более того, она защищает главного обвиняемого, в то время как Багров – официальный защитник не вполне адекватного Лешкиного подельника.
