Затем, как это уже было не раз, она направилась в аптеку. Купила себе все необходимое. Дезинфицирующее средство, пластырь, гигроскопичную вату, стерильный бинт, иглы и нити для наложения швов.
А еще лезвие.
Мила вернулась в свою прежнюю комнату в мотеле с вполне определенным намерением. Она не съехала из гостиницы, продолжая оплачивать свой номер, как раз для такого случая.
Девушка зашторила окна, оставив включенным только тот светильник, что стоял у изголовья одной из кроватей. Села и вытряхнула на матрас все содержимое небольшого бумажного пакета. Сняла джинсы. Выдавив немного дезинфицирующего средства, принялась тщательно натирать им руки. Затем пропитала кусочек ваты другой жидкостью и обработала им кожу с внутренней стороны правой ноги. Чуть выше находилась уже зарубцевавшаяся рана — результат прежней неумелой попытки. На этот раз она постарается избежать прежних ошибок. Губами Мила надорвала папиросную бумагу, в которой находилось лезвие, затем крепко зажала его между пальцами. Потом зажмурила глаза и опустила руку. Сосчитала до трех. Через мгновение она почувствовала, как острие лезвия вонзилось в живую плоть, рассекая ее горячую поверхность.
Физическая боль разразилась по телу во всем своем безмолвном грохоте. Вот болевая волна докатилась до макушки головы, вымещая из сознания образы смерти.
— Это за тебя, Аннеке, — обращаясь к тишине, произнесла Мила.
А затем она наконец заплакала.
Улыбка сквозь слезы.
Это — символический образ картины преступления. Затем еще одна немаловажная деталь: обнаруженное в прачечной тело второй девочки было полностью обнажено.
— А может, суть его намерения заключалась в очищении слезами содеянного им злодейства? — спрашивал Роке.
Но Горан Гавила, как обычно, не верил в упрощенческие трактовки. До сих пор модель поведения Альберта оказывалась слишком изысканной для того, чтобы он опустился до подобных банальностей. Он держался особняком среди своих кровавых предшественников.
В Бюро уже чувствовалась усталость. Мила вернулась из мотеля часов в девять вечера, с налитыми кровью глазами и слегка прихрамывая на правую ногу. Она тут же направилась в гостевую комнату, чтобы немного отдохнуть, и завалилась на раскладушку, не разбирая ее и не раздеваясь. Около одиннадцати девушка проснулась оттого, что услышала Горана, разговаривавшего в коридоре вполголоса по мобильному телефону. Мила лежала неподвижно, притворяясь спящей. В действительности же она прислушивалась к его словам. Девушка поняла, что он разговаривал с няней или гувернанткой, которую назвал «госпожой Руной». Криминолог спрашивал у нее о том, как дела у Томми — вот как, оказывается, зовут его сына, — сыт ли он, сделал ли уроки и не капризничает ли случаем. Несколько раз он недовольно проворчал, выслушивая доклад госпожи Руны. Их разговор закончился на том, что доктор Гавила пообещал приехать домой хотя бы на несколько часов, чтобы повидаться с сыном.
Мила неподвижно лежала, прижавшись плечами к двери. Но когда Горан замолчал, ей показалось, что он остановился у порога гостевой, устремив свой взгляд прямо на нее. Девушка заметила часть его тени, мелькнувшей по стене напротив. А что бы случилось, если бы она повернулась? Их взгляды столкнулись бы в этом полумраке. И возможно, первоначальное смущение уступило бы место чему-то большему. Немой диалог глаз. Но нуждалась ли в нем Мила? Она испытывала странное притяжение к этому человеку, хотя не могла объяснить, в чем именно оно заключалось. В конце концов она решила обернуться. Но Горана уже не было.
А некоторое время спустя девушка уснула.
— Мила… Мила…
Голос Бориса, словно шелест, просочился в ее сон о черных деревьях и бесконечных улицах. Мила открыла глаза и увидела его рядом со своей раскладушкой. Чтобы разбудить Милу, молодой человек не коснулся ее рукой, а просто позвал по имени. Он улыбался.
— Который час? Я что, слишком долго спала?
— Нет, сейчас шесть утра… Я ухожу. Гавила хочет, чтобы ты побеседовала с некоторыми бывшими воспитанниками приюта. Я подумал, а не поехать ли тебе со мной…
Мила нисколько не удивилась этому предложению. По замешательству Бориса сразу поняла, что это была не его идея.
— Хорошо, я поеду.
Молодой человек кивнул, весьма довольный тем, что ему не пришлось долго ее уговаривать.
Через четверть часа они встретились в парке, что находился напротив здания. Двигатель машины уже работал, Борис с сигаретой во рту дожидался ее, облокотясь о кузов автомобиля. На нем была длинная утепленная куртка, доходившая почти до колен. Собирая вещи в дорогу, Мила даже не предполагала, что в этих местах может быть так холодно. Робкое солнце, проглядывавшее между высотками, только начинало растапливать кучи грязного снега, скопившегося по обочинам. Но появилось оно не надолго: по прогнозам в этот день ожидалась метель.
— Знаешь, а тебе нужно одеваться потеплее, — заметил Борис, бросив озабоченный взгляд на одежду девушки. — Здесь в это время года очень холодно.
В салоне автомобиля было тепло и уютно. На приборной доске стоял пластиковый стакан и рядом бумажный пакет.
— Горячие круассаны и кофе?
— Это все тебе! — ответил Борис, помнивший о ее ненасытности.
Эта фраза прозвучала как предложение о перемирии. Мила приняла его без оговорок и спросила, набив рот:
— А куда конкретно мы направляемся?
— Я же тебе сказал: нам нужно выслушать показания некоторых бывших воспитанников этого заведения. Гавила убежден, что вся эта мизансцена с трупом в прачечной была предназначена не для нас одних.
— Может, она служит напоминанием о каких-то событиях прошлого?
— Если и так, то из очень далекого прошлого. Заведений, подобных этому, по счастью, не существует уже лет двадцать. С тех пор, как были внесены поправки в закон об упразднении сиротских приютов.
В голосе Бориса чувствовалась нотка личной принадлежности к сказанному. Он тут же признался:
— Знаешь, а я ведь когда-то жил в приюте, подобном этому. Мне было лет десять. Я никогда не видел своего отца. А матери не хотелось растить меня одной. Поэтому меня туда и отправили.
Обескураженная таким глубоко личным признанием, Мила не нашлась что ответить. Борис сразу догадался о ее чувствах.
— Не нужно ничего говорить. Сам не знаю, почему я все это рассказал тебе.
— Мне жаль, но я не очень эмоциональный человек. А многим может показаться, что я бесчувственная.
— Только не мне.
Борис разговаривал с Милой, не отрывая глаз от дороги. Машины двигались медленно из-за гололеда, покрывавшего асфальт. От выхлопов в воздухе висело облако дыма. Вокруг на тротуарах спешащая толпа людей.
— Стерн — да хранит его Господь! — смог обнаружить дюжину бывших воспитанников приюта. Нам нужно опросить половину из них. Остальными займется он вместе с Розой.
— Всего лишь двенадцать человек?
— Это только те, кто проживает в этой местности. Не знаю точно, что задумал доктор, но если он считает, что мы в состоянии раскопать что-нибудь…
В действительности же других вариантов не было, и иногда снова возникала необходимость цепляться за маленькую возможность, с тем чтобы дать новый толчок расследованию.
В это утро молодым людям предстояло побеседовать с четырьмя бывшими воспитанниками приюта. Им было уже около тридцати, и у всех — почти одинаковая криминальная судьба. Приют, колония для несовершеннолетних, тюрьма, жизнь на свободе под надзором полиции, снова тюрьма, исправительные работы… Одному из них удалось исправиться благодаря своей церкви: он стал священником в одной из местных евангелических общин. Двое других перебивались случайными заработками. Четвертый занимался надомной торговлей. Но когда каждый из них вспоминал время, проведенное в стенах приюта, и Мила, и Борис замечали неожиданное замешательство своих собеседников. Люди, прошедшие настоящую тюрьму, тем не менее не забыли этот приют.
— Ты видел их лица? — спросила Мила коллегу после их визита к четвертому экс-воспитаннику приюта. — Ты тоже думаешь, что в этом заведении произошло нечто ужасное?
— Поверь мне, что это место не отличалось от остальных. Но я полагаю, некое событие действительно могло случиться, когда они были еще детьми. Когда ты взрослеешь, все, даже самое плохое, касается тебя лишь мимолетно. Но когда ты уже в таком возрасте, воспоминания о прошлом по-настоящему впечатываются в твою плоть и больше не покидают тебя.
Всякий раз, когда они, стараясь соблюдать все надлежащие меры предосторожности, рассказывали про труп, обнаруженный в прачечной, их собеседники лишь качали головой. Этот мрачный символизм не значил для них ровным счетом ничего.
В полдень Мила и Борис остановились в одной закусочной, где наскоро перекусили сандвичами с тунцом и двумя чашками капучино.
