Он сказал несчастным голосом:
— Да, но… Ваше величество, не рискуйте слишком!
— Мне можно, — ответил я. — С Богом, сэр Виртвуд! Выполните свою задачу. Она важна настолько, что при ее решении позволяю не считаться с потерями.
Он буркнул в неловкости:
— Ваше величество, не извиняйтесь.
— Я разве извиняюсь? — спросил я.
Он кивнул.
— Вы говорите так, словно виноваты и оправдываетесь. Но мы все равно погибнем, если не сделаем невозможное! Потому любые жертвы… сейчас не жертвы, а необходимость. Потому да, мы сделаем все, что сможем… и дальше больше. Мы постараемся помочь вам захватить в плен чужака, даже если всем нам придется сложить головы.
Говорил он красиво, с пафосом, выпячивая грудь и сверкая глазами, но очень искренне, и я вдруг ощутил острый холод в груди и почти физическую боль при мысли, что, скорее всего, больше его не увижу.
— Мне нужна ваша голова, — ответил я с усилием, — на ваших же плечах, а не на дороге… Главное, бейте первыми! Не нужно это древнерыцарское насчет уступить противнику первый удар.
Боудеррия некоторое время ехала следом молча, а когда я услышал ее голос, в нем была печаль:
— У тебя предчувствие, что он погибнет?
— А у тебя предчувствие, — спросил я, — что у меня предчувствие?.. Смотри, видишь, вот там угол леса?
Я указал на выступающий клин во главе с могучими дубами, что упорно отстаивает территорию леса от окружившей с трех сторон степи с ее озверевшей в борьбе за выживание травой.
— Да… что там?
— Они пройдут там.
Ее большие глаза округлились и стали еще крупнее.
— Это они тебе сообщили?
— Моя мудрость, — пояснил я скромно, как и положено паладину, — мой талант и мои замечательные природные и врожденные способности, усиленные воспитанием и обучением. Хотя короче это можно объяснить и прекогнией, хотя мне больше нравится предыдущий вариант.
Она не слушала мой бред, вглядывалась в плотную группу деревьев.
— Хочешь напасть оттуда?
— Люблю догадливых, — ответил я. — Особенно женщин. Которые понимают, что нам нужно.
Она смерила меня недобрым взглядом.
— Для этого не нужно быть особенно догадливыми.
Конь под нею поднялся на дыбки, красиво помесил воздух копытами и с места взял в карьер. Арбогастр покосился на меня, я кивнул снисходительно, пусть повыпендриваются, мы свою силу знаем, перед сопливыми выказывать даже неловко.
Бобик понесся впереди, подпрыгивая и оглядываясь в недоумении, почему не спешим догнать и обогнать, а как же иначе, вся жизнь — веселый бег и поиски подходящего бревнышка.
Она оглянулась, лицо раскраснелось, в глазах задорный блеск. Я крикнул громко:
— Это еще не скоро!.. Сперва сюда.
Арбогастр чуть свернул и взбежал на вершину ближайшего холма. Бобик пробежал было дальше, но мы остались, и он в недоумении вернулся.
Конь Боудеррии взлетел на холм как на крыльях, явно гордясь силой и скоростью. Я ей указал на видимый отсюда внизу за лесом город. Множество мелких огоньков бросают на стены каменных зданий недобрые багровые отблески, может почудиться, что народ начинает собираться на некий ночной карнавал.
— Видишь? — сказал я горько. — Ничто человека не учит. Даже собственный опыт.
Она прошептала горько:
— Они… погибнут?
— Кто знает, — ответил я, — что им уготовано. Может быть, что-то похуже гибели. Дураки…
Она смолчала, уже понятно, что первыми в плен попали, конечно, горожане. Часть успели выбежать из города, но остальные слишком долго собирали добро, без которого жить не могут, грузили подводы доверху, чинили ломающиеся оси и колеса, а кто-то и вовсе пытался пересидеть напасть, спрятавшись в подвале или погребе.
— А крестьяне?
— С этими не намного лучше, — ответил я зло. — Живут обычно в окружении леса, да и брать с собой почти нечего, потому быстро покинули деревни и забрались в самую чащу. Успели захватить не только жен и детей, но и кое-что из домашней скотины. По крайней мере, коз забрали всех, эти пройдут даже там, где не всякий человек проберется. Но если бы на этом и успокоились!
— Понятно, — сказала она. — Пока беды нет, начали возвращаться и грабить брошенные дома соседей?
— В яблочко, — сказал я. — К тому же решили, что опасно днем, а ночью как раз и можно пограбить всласть… Тихо! Смотри, тебе видно?
Я сам видел впервые, изо всех сил напрягая зрение, как действуют твари, отыскавшие спрятавшихся людей. Почему-то не ринулись в город, а свернули в прилепившееся к городским стенам село, где темно, тихо и кажется полностью вымершим.
Эти существа исчезли то ли в домах, то ли в сараях, только одна темная фигурка стремительно носилась по единственной улице, сгоняя пойманных в кучу.
К ней присоединились еще двое пришельцев, а когда один человек, судя по движениям, совсем молодой и быстрый парень, попытался выбежать, один из чужаков молниеносно оказался рядом.
Я успел увидеть, как голова парня словно взорвалась изнутри. Вокруг нее вспыхнуло красное пламя, затем кровь пала на землю, а с нею и бездыханное тело.
Я не слышал крики и плач, расстояние глушит звуки, но почти чувствовал ужас людей, их отчаяние и смертельную безнадежность.
Толпа становилась все плотнее, наконец трое чужаков надвинулись, угрожающе выставив руки с растопыренными пальцами. Толпа в ужасе подалась в сторону околицы.
Я молча наблюдал, как темная масса выдавливается из села, на околице несколько тварей уже ждут, как волки, что остаются в засаде.
Захваченных гнали даже не как скот, тот все же берегут, а как существ, что должны пасть прямо на пороге их ужасающего купола. Не все могли выдержать долгий бег, а эти твари, похоже, не понимают, что люди не созданы для бега и когда кго-то останавливается в изнеможении, то это не попытка сопротивления…
Ладонь Боудеррии поднялась к плечу, пальцы протянулись к рукояти меча.
Я сказал резко:
— Даже не дышать!
Она отдернула руку, но в мою сторону не покосилась, я видел, как напряжены ее плечи, а ноги вот-вот пошлют коня в атаку. Потом донеся глубокий вздох, она опустила ладонь на бедро, но в мою сторону старалась не смотреть.
— Уже троих убили…
— Мы не можем всех спасти, — пояснил я трезво. — А гибнут потому, что ослушались!
— Прости, понимаю.
Я сказал примирительно:
— Нам тоже пора.
Она молча послала коня вперед, оглянулась. Бобик ринулся было вперед, но оглянулся виновато, помахал хвостом и вернулся к арбогастру, возле которого и пошел чинно, посматривая на меня опасливо. Я хороший, я послушный, не отсылай в лагерь!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
