От колонны отделились пятнадцать танков ярко-желтого цвета, с коричневыми разводами.
Валентин уже несколько раз встречался с такими машинами. Всякий раз ему в голову приходила одна и та же мысль: стало быть, не шибко дерутся в Африке англичане, если гитлеровцы снимают оттуда танки и пересылают к нам. С нашего фронта небось не снимут…
Но долго раздумывать ему не пришлось. Радио принесло приказ генерала Кравченко: «Атаковать вражескую колонну».
Один бой кончился, начинался другой, еще более жестокий. Желтые танки широкой цепью двинулись навстречу «тридцатьчетверкам». Но, очевидно, командир гитлеровского отряда не ожидал, что из-за холма будут появляться все новые и новые машины. Глухо урча моторами, желтые танки приостановились, а «тридцатьчетверки» и КБ уже обтекали колонну.
На дороге началось смятение. Бронетранспортеры и грузовые машины пятились, разворачивались то вправо, то влево, пытаясь проложить себе дорогу и выйти из зоны окружения, но на дороге было тесно, они мешали друг другу, сталкивались. Через несколько минут на шоссе образовалась пробка.
В голове шумело, но Валентин уже пришел в себя. Он заметил, что грузовиков двадцать с солдатами и военными материалами, оторвавшись от колонны, устремились вперед. Они уже были примерно в километре, и передние машины, спустившись в лощину, исчезли из поля зрения. Что делать? Неужели же дать им уйти?…
Но как раз в эту минуту в шлемофоне зазвучал голос командира батальона майора Кузнецова: Рыкачеву и еще двум командирам танков нагнать машины и задержать их.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
1
Ватутин говорил по «бодо» с Коробовым и с Гапоненко, а Рыкачева никак не мог найти. Начальник штаба армии генерал Ермаков доложил, что с самого раннего утра Рыкачев вместе с членом Военного совета Карповым выехал в дивизию, которая, как бесстрастно выстукивал аппарат, «по непонятным причинам» бездействовала со вчерашнего вечера. Этот ответ не на шутку встревожил Ватутина. Хотя войска Рыкачева уже значительно продвинулись вперед, однако задачу второго дня все еще не выполнили.
Присев на табуретку рядом с молоденькой телеграфисткой — младшим сержантом, которая с полным сознанием ответственности обеими руками быстро ударяла по клавишам аппарата, словно печатая на пишущей машинке, Ватутин стал с пристрастием допрашивать начальника штаба о положении дел в армии.
Все оказывалось гораздо хуже, чем он предполагал. Колючим, нетерпеливым взглядом прищуренных глаз Ватутин срывал с ползущей ленты каждое появляющееся слово. Начальник штаба обстоятельно и методично докладывал, что приказ командующего фронтом пока еще не выполнен. В соответствии с его распоряжением создана группировка из нескольких соединений, которая должна помочь дивизии «Игла»[1] разбить противника в районе Усть-Медведицкого. Но так как артполки, назначенные для участия в этой операции, опоздали, одна из дивизий, входящих в группировку, только в четырнадцать тридцать перешла в наступление, а в первой половине дня боевых действий не вела; другая же дивизия, скованная противником, до сих пор еще не перешла к активным действиям.
Противник ввел в бой в районе Усть-Медведицкого части танковой дивизии, атаковавшей позиции дивизии «Ковер». Первый раз атаковало сорок танков, через час еще тридцать семь. Атаки отбиты, и соединение двинулось на юг. Связь с ним поддерживается только по радио. Положение уточняется. Дать исчерпывающие сведения о расположении войск в настоящий момент начальник штаба пока не может, так как и сам еще не имеет донесений.
Аппарат стрекотал, с тихим шелестом текла на стол белая лента. И все светлее от сдерживаемой ярости становились глаза Ватутина. Телеграфистка на какое-то мгновение подняла глаза и, увидев выражение лица командующего, стала работать еще усерднее, но плечи ее при этом как-то сжались. Офицеры оперативного отдела, которые стояли тут же, примолкли. Начальник связи медленно приблизился к аппарату и, делая вид, что подкручивает в нем какой-то винтик, краем глаза скользнул по ленте. Бог ты мой! Что было бы с этим начальником штаба, если бы не спасительное расстояние…
Ватутин медленными движениями коротких пальцев терпеливо складывал ленту гармошкой, а когда ее накапливалось много, быстро отбрасывал в сторону и начинал собирать вновь, зажимая складки в кулак. Наконец телеграфист из армии передал «тчк», лента замерла.
В блиндаже наступило молчание. Все смотрели на Ватутина, а он, ни на кого не обращая внимания, коротко бросил телеграфистке:
— Передавайте! Ваше управление войсками совершенно несостоятельно. Штаб работает плохо. Вы не организовали боя. С этим преступным безобразием я мириться не буду. — Последние слова Ватутин произнес таким тоном, словно виноватый стоял тут же, прямо перед ним. — На будущее предупреждаю: за такую работу отдам под суд. Передайте это немедленно генералу Рыкачеву. Кроме того, передайте ему следующее: впредь находиться на КП и без моего разрешения не отлучаться… тчк.
Ватутин встал и быстрым шагом пошел к двери. Скрипнули под его сапогами ступени, и все смолкло.
…Он вернулся к себе до предела раздраженный, с потемневшим от гнева лицом. Сроки, которые он поставил армиям, нарушены. И о чем только думает Рыкачев? Все спорит, чтобы доказать независимость характера, и теоретизирует, чтобы доказать независимость ума. Недаром его в насмешку называют «Мольтке-младший». А управление не налажено. Начальник штаба не знает, где войска.
Пора бы понять наконец, что ноябрь 1942 года — это не июнь 1941-го. Все изменилось. Только поспевай за этими переменами, не то время сметет тебя с дороги, как ненужный хлам!… А ведь некоторые еще живут старыми представлениями и страхами…
Сколько сил и здоровья стоил ему, например, кавалерийский корпус, командир которого никак не мог решиться на смелое обходное движение. Городок, занятый немцами и оставшийся в тылу, внушал ему какой-то суеверный ужас. Из-за этой глупой переоценки возможностей противника получилась заминка, которая обошлась очень дорого. Весь день двадцатого ноября кавалеристы вели бесплодные бои, атакуя противника в лоб. И только после категорического приказа пошли в обход. Результат блестяще подтвердил расчеты Ватутина и Коробова. Обнаружив, что его обошли, противник отступил на юго-восток. Ну, а Береговой? В конце концов — та же история…
Нет, надо кончать с боязнью обходов. Сколько лишних жертв стоит тактика лобовых ударов, как мешает она нарастанию темпов.
2
Начав двадцатого утром наступление, Сталинградский фронт продвигался успешно. Войскам Ватутина до района соединения надо было пройти по прямой километров сто сорок, войскам генерала Еременко — около ста. Но дело было не только в количестве километров. Разница во времени нанесения ударов в значительной степени помешала противнику быстро разобраться в обстановке и понять, чего хочет советское командование. Ватутин тщательно фиксирует в памяти и на карте самые незаметные изменения боевой обстановки на всех трех фронтах. Положение складывается так, что, несмотря на большие трудности, воля к сопротивлению противника с часу на час тает, а оборона теряет свою упругость, расчленяется, составные ее части изолируются одна от другой.
Стремительность, дерзость и смелость решают судьбу операции.
Но иногда возникают досадные задержки. Некоторые командиры теряют темп, начинают вдруг действовать с оглядкой. Конечно, Ватутин, сердясь и браня виновных, в то же время понимал, что это не столько их вина, сколько беда, инерция отступления, сложившаяся за первый жестокий год войны. Жизнь заставляет таких идти вперед, и они идут, но не могут еще полностью избавиться от боязни окружения. А уж если признаваться самому себе до конца, то разве он сам иногда не думает о том же?… Сколько раз он взвешивал обстоятельства, сомневался, думал, передумывал и опять сомневался… Вот и теперь его тревожит Вейхс. Не исключено, что, сосредоточив резервы в районе Нижне-Чирской, он нанесет контрудар вдоль реки Дон на север, чтобы, отрезав армию Юго-Западного фронта, облегчить положение окруженных гитлеровцев. Конечно, надо предвидеть, предупредить…
Он вызвал к телефону Коробова и приказал немедленно перебросить на новое направление кавалерийский корпус, который действует сейчас на севере. Вывести его из боя и как можно скорее направить к станции Нижне-Чирская, чтобы овладеть ею и не допустить прорыва противника на север вдоль Дона. Другой сильный отряд выдвинуть из Термосин.
Ватутина лихорадило. Он понимал, что от быстроты его действий зависит многое. Закончив один разговор с Коробовым он тут же вызвал его вновь и напомнил, что, выводя кавалерийский корпус, надо принять меры, чтобы противник ни в коем случае не прорвался на участке Ново-Набатовского. Коробов прогудел в трубку, что примет меры.
