Но папа на первыхъ порахъ, въ глубинѣ своей взбудораженной совѣсти, настолько не чувствовалъ себя въ безопасности, что величественныя матроны мерещились ему за каждымъ безобиднымъ деревомъ гринвичскаго парка, и даже изъ окна обсерваторіи, откуда помощники королевскаго астронома еженощно наблюдаютъ звѣзды, на него грозно взиралъ суровый ликъ, подвязанный такъ хорошо знакомымъ ему носовымъ платкомъ. Но такъ какъ минуты проходили и на горизонтѣ не появлялось никакой мистрисъ Вильферъ во плоти, онъ понемногу успокоился и съ веселымъ сердцемъ и хорошимъ аппетитомъ отправился въ Блэкгитъ, въ коттеджъ мистера и мистрисъ Роксмитъ, гдѣ ихъ ждалъ завтракъ.
Скромный маленькій домикъ, но свѣтлый и чистый. Чудеснѣйшій изъ скромныхъ завтраковъ на покрытомъ бѣлоснѣжной скатертью столѣ. Вокругъ стола, какъ лѣтній вѣтерокъ, порхаетъ молодая дѣвица, вся румянецъ и ленты, поминутно краснѣющая, точно вышла замужъ она, а не Белла, но тѣмъ не менѣе своей ликующей суетней авторитетно заявляющая о торжествѣ прекраснаго пола надъ Джономъ и папа, какъ будто желая сказать: «Вотъ что васъ ждетъ, джентльмены, когда мы захотимъ приняться за васъ». Эта молодая дѣвица — служанка мистрисъ Беллы. Она вручаетъ мистриссъ Беллѣ связку ключей отъ богатѣйшаго склада соленій, вареній, пикулей и прочей бакалеи, осмотромъ которой развлекается публика послѣ завтрака, причемъ Белла заявляетъ, что «папа долженъ отвѣдать всего, милый Джонъ, а то не будетъ счастья», въ результатѣ чего папа напихиваютъ въ ротъ всякой всячины, съ которой онъ не знаетъ, что дѣлать.
Потомъ они всѣ трое предприняли очаровательную прогулку въ экипажѣ, а потомъ гуляли по цвѣтущему лугу и видѣли тамъ все того же сердитаго инвалида на деревяшкахъ, которыя на этотъ разъ лежали передъ нимъ горизонтально, потому что онъ сидѣлъ на травѣ, размышляя, вѣроятно, о превратностяхъ жизни. И Белла сказала ему съ радостнымъ удивленіемъ: «А, это вы! Здравствуйте. Какой вы милый старичекъ!», на что сердитый инвалидъ отвѣтилъ ей, что ему «позволятъ пожелать ей всякаго счастья и самыхъ попутныхъ вѣтровъ» въ ея жизненномъ плаваніи. И онъ тутъ же вскарабкался на свои деревяшки и помахалъ ей шляпой съ галантностью матроса линейнаго корабля и отъ всего своего дубоваго сердца.
Весело было видѣть на фонѣ золотыхъ цвѣтовъ этого соленоводнаго инвалида. Весело было смотрѣть, какъ онъ махалъ своей кораблевидной шляпой и какъ его жидкіе сѣдые волосы развѣвались по вѣтру, точно Белла снова спустила его на синія воды.
— Вы милый, милый старичекъ! Мнѣ хотѣлось бы сдѣлать васъ счастливымъ, потому что сама я такъ счастлива.
И старикъ ей сказалъ:
— Дайте мнѣ поцѣловать вашу ручку, красавица, и я буду счастливъ, — что и было исполнено ко всеобщему удовольствію.
Но свадебный обѣдъ былъ вѣнцомъ торжества. Угадайте, что придумали молодые? — Они устроили обѣдъ въ той самой гостиницѣ и даже въ той самой комнатѣ, гдѣ когда-то папа съ прелестнѣйшей женщиной обѣдали вдвоемъ. Белла сидѣла теперь между папа и Джономъ и дѣлила между ними свое вниманіе почти поровну, но тѣмъ не менѣе сочла за нужное напомнить папа (передъ самымъ обѣдомъ, когда лакей вышелъ), что она уже больше не его прелестная женщина.
— Я это отлично знаю, моя душечка, и охотно уступаю тебя, — Отвѣчалъ ей херувимчикъ.
— Охотно, сэръ? Вамъ слѣдовало бы сокрушаться!
— Я и сокрушался бы, мой дружокъ, если бы думалъ, что теряю тебя.
— Но вы знаете, что не теряете меня, — вѣдь правда, мой дорогой? Вы знаете, что пріобрѣли только новаго родственника, который будетъ любить васъ — за меня и за васъ самого — такъ же, какъ я. Вы это знаете, папа? Да?.. Папа, смотрите на меня! — Она приложила пальчикъ къ своимъ губкамъ, потомъ къ губамъ папа, потомъ опять къ своимъ и наконецъ къ губамъ мужа. — Теперь мы тѣсное товарищество, — товарищество троихъ.
Появленіе обѣда положило конецъ одному изъ таинственныхъ исчезновеній Беллы, и тѣмъ дѣйствительнѣе, что обѣдъ появился подъ благосклоннымъ верховнымъ надзоромъ нѣкоего торжественнаго джентльмена въ черномъ фракѣ и бѣломъ галстухѣ, который былъ похожъ на пастора больше, чѣмъ самъ пасторъ, и поднялся въ церковной іерархіи повидимому гораздо выше его, если не на верхушку колокольни. Совѣщаясь по секрету съ Джономъ насчетъ пунша и винъ, этотъ іерархъ наклонилъ голову съ такимъ видомъ, точно принималъ на ухо исповѣдь. А когда Джонъ предложилъ ему что-то такое, что не отвѣчало его видамъ, лицо его приняло суровое выраженіе укоризны, точно онъ налагалъ эпитимію.
Какой обѣдъ! Нарочно для него, должно быть, приплыли экземпляры всѣхъ рыбъ, плавающихъ въ моряхъ, и если между ними нельзя было распознать тѣхъ разноцвѣтныхъ рыбъ, что говорили спичи въ Арабскихъ Ночахъ (по своей туманности точь-въ-точь министерскія разъясненія) и потомъ выпрыгивали изъ сковородки, то только потому, что онѣ сварились и стали одноцвѣтными. Приправленныя радостью — продуктомъ, который въ Гринвичѣ не всегда можно найти, — всѣ блюда имѣли превосходный вкусъ, а золотыя вина, закупоренныя въ бутылки еще во дни золотого вѣка, не потеряли съ тѣхъ поръ ни одной искорки своего блеска.
Самое интересное было то, что Белла, Джонъ и херувимчикъ уговорились отнюдь не открывать глазамъ смертныхъ, что они празднуютъ свадьбу. Но руководившій церемоніаломъ обѣда іерархъ, архіепископъ Гринвичскій, зналъ это такъ хорошо, какъ будто самъ совершалъ брачный обрядъ, и величественная благосклонность, съ какою онъ безъ всякаго приглашенія вступилъ въ ихъ заговоръ, демонстративно-настойчиво устраняя отъ него прочихъ служителей, была верхомъ славы обѣда.
Въ числѣ прислуживавшихъ за столомъ былъ одинъ невинный юноша, худенькій, на слабыхъ ножкахъ, не вполнѣ еще посвященный въ тайны своего ремесла, но обладавшій, судя по всему, романическимъ темпераментомъ и страстно (и смѣло можно прибавить: безнадежно) влюбленный въ какую-то молодую особу, не оцѣнившую его достоинствъ. Догадываясь объ истинномъ положеніи дѣлъ, въ которомъ даже его простота не могла ошибиться, этотъ безхитростный юноша ограничивался въ отправленіи своихъ обязанностей тѣмъ, что торчалъ у буфета, созерцая Беллу восхищенными глазами, когда она ничего не требовала, и кидаясь къ ней со всѣхъ ногъ по первому ея знаку. И его святѣйшество архіепископъ все время ставилъ препоны этому юношѣ, то оттирая его локтемъ въ минуту успѣха, то отсылая съ унизительнымъ порученіемъ принести топленаго масла, то вырывая у него изъ рукъ какое-нибудь хорошее блюдо, которымъ тому удавалось завладѣть, и приказывая отойти къ сторонкѣ.
— Ужъ вы его пожалуйста извините, сударыня, — сказалъ архіепископъ тихимъ, важнымъ голосомъ: — онъ еще совсѣмъ молодой человѣкъ. Онъ у насъ на испытаніи пока, но мы не одобряемъ его.
Это подало Джону счастливую мысль сказать правдоподобности ради:
— Другъ мой, Белла, эта годовщина нашей свадьбы по моему гораздо удачнѣе всѣхъ прошлыхъ, и я думаю, мы будемъ праздновать ее здѣсь и на будущій годъ.
И Белла, съ слабой попыткой казаться солидной матроной (самой безуспѣшной, вѣроятно, изъ всѣхъ попытокъ, когда-либо сдѣланныхъ молоденькими женщинами), отвѣтила на это:
— Хорошо, милый Джонъ, я согласна.
Тутъ архіепископъ Гринвичскій торжественно кашлянулъ, чтобы привлечь вниманіе трехъ пасторовъ, своихъ подчиненныхъ, и вытаращилъ на нихъ глаза, какъ будто говоря: «Напоминаю вамъ вашу присягу и требую, чтобъ вы вѣрили имъ».
Послѣ этого онъ собственными своими руками поставилъ дессертъ, какъ бы говоря тремъ гостямъ: «Теперь насталъ часъ, когда мы можемъ обойтись безъ услугь этихъ лишнихъ людей, не посвященныхъ въ нашу тайну», и вышелъ бы съ полнымъ достоинствомъ, если бы ему не помѣшалъ въ этомъ дерзкій поступокъ молодого человѣка на испытаніи. Откопавъ гдѣ-то въ домѣ вѣточку флёръ-д'оранжа, этотъ скорбный главою молодой человѣкъ сунулъ ее въ рюмку съ водой и, незамѣтно подкравшись къ столу, поставилъ у прибора Беллы. Архіепископъ мгновенно отлучилъ его отъ церкви и прогналъ, но дѣло было сдѣлано.
— Я надѣюсь, сударыня, — сказалъ его святѣйшество, возвращаясь, — что вы будете такъ добры и не обратите на это вниманія, принимая въ разсчетъ, что это сдѣлано очень молодымъ человѣкомъ, который у насъ только на испытаніи и совершенно не подходитъ намъ.
Съ этими словами онъ отвѣсилъ важный поклонъ и удалился, а они разразились веселымъ и продолжительнымъ смѣхомъ.
— Притворство ни къ чему не ведетъ, — сказала Белла. — Они догадались, кто мы. Это оттого, папа и Джонъ, что я такъ счастлива: они не могутъ этого не видѣть.
Понятно, что мужъ Беллы счелъ за нужное потребовать въ эту минуту одного изъ ея таинственныхъ исчезновеній, и она, какъ и подобаетъ, повиновалась ему.
— Папа, помните, какъ мы съ вами говорили въ тотъ день о корабляхъ? — спросила она немного задушеннымъ голосомъ изъ мѣста своего заточенія.
