— Иди сюда, — сказал он.
У двери еще раз позвонили. И почти тотчас же раздался голос:
— Именем закона, отворите!
Тем временем Валентина, присев на корточки, поместилась под креслом, сократившись там, насколько могла. Это было неплохо; до сих пор я видала женщин, которые никак не могли уместиться на таком тесном пространстве. Красная бахрома опустилась так, что ничего не было видно.
— Не шевелись! — прошептал мой хозяин. Он свернул в один пакет шляпу и одежду и запихнул все это в деревянный ящик, почти в тот самый момент, когда отмыкали дверь. Затем он взял газету.
В прихожей раздались быстрые и в то же время осторожные шаги.
Мой хозяин сидел на мне в своем странном костюме, придвинув ноги к огню, и как будто читал газету.
Как стая диких зверей, ворвались в комнату несколько человек.
Муж, бледный от волнения, от ужасного волнения рогоносца, сопровождаемый полицейским комиссаром, испускал какое-то рыканье…
— Ах! Несчастные! Я им покажу!.. Где ты, недостойная женщина?
— Ты скоро кончишь? — хладнокровно спросил мой хозяин, решившись наконец встать. — Где это ты получил воспитание? Мой старый Альберт, ты меня очень удивляешь! Я полагал, что ты воспитаннее…
Тот продолжал кричать:
— Где моя жена?
— Твоя жена? Твоя жена! Но ты с ума сошел! Ее нет здесь, твоей жены! Зачем ей быть здесь?
— Она здесь! Она меня обманывает! Я ее проследил! Ты ее любовник!
И он повернулся к комиссару с налившимися кровью глазами, из которых, однако, катились слезы.
— Найдите ее, господин комиссар! Я ее убью…
— Спокойнее, сударь, спокойнее! Мы будем искать, и, если m-me Люрси здесь, мы ее найдем. Нет ли у вас женщины, сударь?
— Я ее не вижу, — отвечал мой хозяин. — Но я не поручусь, что под мужской одеждой этого слесаря не скрывается женщина.
— Нам не до шуток теперь, сударь. Нас сюда пригласил М. Люрси, один из ваших друзей, чтобы застать у вас на месте преступления неверную жену.
— Люрси с ума сошел, господин комиссар. Это мой друг детства, я его очень хорошо знаю; семи лет от роду он очень важно говорил: «Я женюсь, но буду рогоносцем». Он женился, и ему хочется быть рогоносцем. Ему только этого недостает для полного счастья. Я очень сожалею, что не могу доставить ему такого удовольствия. Я люблю m-me Люрси; она очень изящная женщина; я к ней чувствую большую симпатию; но я вам клянусь, что она не моя любовница.
В общем, мой хозяин не лгал: Валентина действительно не была его любовницей; они еще не имели для этого времени.
Пока они разговаривали, агенты, осматривавшие помещение, подошли к комиссару:
— Здесь нет этой женщины, — сказали они.
— Тьфу, пропасть! — воскликнул мой хозяин.
— Почему вы не открывали нам, сударь? — очень любезно спросил его комиссар.
— Потому что не был предупрежден о вашем визите, я его не предчувствовал; я думал, что это какая-то рожа пришла. Я не знаю, кто из вас звонил, но я полагал, что это брильщик…
— Нас было несколько, — сказал, смеясь, комиссар.
Один агент, присев на корточки, смотрел под кровать; другой ощупывал самую кровать.
— Не хотите ли вы, господин агент, заглянуть в футляр моих часов?
— Но, однако, она вошла сюда! — вопил обманутый муж, взбешенный тем, что еще не уверился в своем несчастье.
— Ты глуп, Люрси, — сказал мой хозяин. — Ты полагал, что тебе наставили рога; теперь ты имеешь доказательство, что этого нет, и вместо того, чтобы быть в восторге, ты продолжаешь ныть. Тебе уже, видно, очень хочется, чтобы это было.
— Я видал, как Валентина вошла в этот дом.
— Здесь около сорока квартир; почему же ты хочешь, чтобы она была у меня? Не представляешь ли ты себе, что я единственный мужчина после тебя, который может нравиться твоей жене? Это мне очень льстит. Господа, я думаю, что ваша миссия окончена. Я был бы вам очень благодарен, если бы вы согласились удалиться. Я сегодня не дома обедаю; уже половина пятого, а я очень долго одеваюсь… Мне нужно хорошенько принарядиться, я обедаю у одной графини.
— Извините меня, сударь, — сказал комиссар, — если я причинил вам неприятности. Обязанность заставляет должностных лиц повиноваться мужьям в опасности.
— Я понимаю и вполне вам сочувствую, господин комиссар. Что же касается тебя, Люрси, то остерегайся, я тебя ненавижу, я тебя презираю, ты еще услышишь обо мне.
Он проводил их до двери, но вдруг какая-то идея пришла ему вдруг в голову.
Все уже почти спустились по лестнице, когда он позвал:
— Господин комиссар, подымитесь, пожалуйста, еще раз по этой лестнице. Я бы вам хотел рассказать о покушении на кражу, жертвой которой я недавно сделался по милости судебного пристава Сусебрика. На две минуты только.
Комиссар вернулся один.
— Стаканчик портвейну, господин комиссар? И поговорим по-дружески. Вы прекрасный человек, я вас очень уважаю.
Перед ними стояло три стакана портвейна.
— Как вы думаете, ведь мой друг Люрси заслуживает того, чтобы я его сделал рогоносцем?
— О! конечно! — воскликнул любезный комиссар.
— Ну и хорошо, что вы так посоветовали: если Бог, т. е. Валентина, этого захочет, то это будет. Ты хочешь, Валентина? — крикнул он.
— Да, — раздался из-под кресла голос.
Комиссар вскочил.
— Позвольте мне представить вас очаровательнейшей в мире женщине, — сказал мой хозяин. — Но закройте глаза, не глядите. Не пытайтесь открыть моего тайного места.
Комиссар не сплоховал.
Мой хозяин приподнял кресло; из-под него показалась во всем блеске своей помятой красоты Валентина.
— О! У меня судороги в ногах, — просто сказала она.
Мой хозяин представил их друг другу.
— Откуда вы пришли, madame? — воскликнул комиссар.
— Ах, сударь, и не говорите об этом. Это мой секрет. Но если мой супруг прибегнет еще раз к вашей помощи, то действуйте быстрее. Что было бы, если бы у меня судороги начались на пять минут раньше!..
Комиссар поклялся всеми святыми, что в следующий раз он постарается.
Когда он ушел, Люрси тут же стал рогоносцем. А мой хозяин и Валентина были очень счастливы по этому поводу.
XXI
Сочельник. Около полуночи мой хозяин и его милая подруга, красивая дама с карими глазами, вернулись из театра. Холодный ужин дожидался их в столовой.
Говорят, что когда люди устают лгать, они начинают особенно задирать нос, говоря правду. У моего хозяина разгладились морщины на лбу, бороздившие его в продолжение нескольких недель. Его дорогая подруга напевала арию из оперетки и с изящной неловкостью старалась изобразить па из балета, теряя шпильки, которыми держалась шляпа на ее длинных шелковистых волосах. Занавеси были на всех окнах спущены. Какая-то благотворная связь существовала между ними и согревалась, подобно нам, огнем, горевшим в камине.
