нити энергии и заменяя частями своей. — Что, чёрт возьми, он делает?
— Забирает воспоминание из её души, — выдохнул Киллиан. — Твоя королева страдает, потому что даёт ему власть со страхом, что предала тебя. Страх витает в воздухе вокруг, тяжёлый запах вины и отвращения к себе. Он не знает, что ей больно или почему она отказывается просыпаться. Малахия не хочет делать ей больно. На самом деле он пытается защитить её по-своему.
— И кого, чёрт возьми, он из неё делает? — потребовал я сквозь стиснутые зубы, когда Малахия потянулся за другой нитью, заменяя её своей, как какой-то кукловод.
— Его ключом к свободе, — ответил Киллиан, заправляя длинные волосы за заострённые уши. — Он полностью осознает, что у него в руках Богиня Фейри, но не полностью раскрыла свой потенциал. Он помогает осознать это, потому что, как только она поймёт, сбежит, а он выберется вместе с ней. Посмотри туда, — сказал он, указывая на бутылку, в которой были светящиеся шары, которые он соткал из её эссенции.
— Какого хрена он с ними делает?
— Он даже не прикасается к ним, просто берёт понемногу, пока не останется достаточно, чтобы она могла дотянуться до силы. Он реконструирует её, удаляя существенные части, и превращает её в то, чем должна стать, чтобы убраться отсюда.
— Он здесь, — рычу я.
— Да. Он в её снах. Каждую ночь. — Киллиан прижал руку к моей груди, когда я шагнул вперёд. — Ты потеряешь преимущество, если вмешаешься сейчас, и Малахия почувствует тебя, — сказал он, покачав головой, съёжившись от гнева, пульсирующего во мне.
— Это моя жена, а он может валить на хер. — Я стиснул зубы, глядя на него, а внутренности скрутило от того, что Синтия переживала.
Я вышел из тени, и Малахия повернулся, изучая меня переливающимися фиолетовыми глазами. Он едва ли походил на человека, в отличие от других Фейри, созданных Дану. Я остановился перед ним, высвобождая магию.
— Ты не должен быть здесь, — усмехнулся Малахия, прежде чем повернуться к Синтии.
— Это моя жена, мудак. Отпусти её. — Я шагнул вперёд, намереваясь напасть, но почувствовала барьер, который он поставил между нами. Я постучал по нему, и Малахия посмотрел мне в глаза. — Дерись со мной, козёл, — потребовал я.
— Зачем мне её тебе возвращать? Мне она нравится, а ты её бросил. Судьба привела её ко мне, чтобы помочь.
— Она тебя ненавидит. — Я сжал кулаки, свирепо глядя на него, и не отступая ни на грёбаный дюйм. Крылья вырвались наружу, когда я толкнул барьер, чтобы освободить Син. Даже если ценой жизни. — Синтия — это всё хорошее в этом мире. Ты делаешь ей больно.
— Нет. Я лишь показываю ей боль, а она мне — любовь. Честная сделка.
— Ты не представляешь, что она чувствует, потому что, когда просыпается, она снова моя. Мир, в котором мы живём, столкнулся с войной. Мне нужно вернуть жену и мать моих детей. То, что ты делаешь, медленно убивает её, заставляя страдать так, как ты никогда не поймёшь. Отпусти мою жену сейчас же или сражайся со мной за неё!
— Тройняшки прелестны. Она любит их больше собственной жизни, что делает её сострадательной и… странной для меня. Моя мать породила монстров и освободила, чтобы убить меня, а твоя жена играет в игры с детьми и смеётся над их ошибками. Они прячутся, а она притворяется, что ищет их ради удовольствия. Синтия не похожа на женщин, которых я встречал здесь, она заботится о других больше, чем о себе. Поэтому ты выбрал её своей королевой, Король Орды? — Малахия наклонил голову и моргнул.
— Я выбрал её, потому что люблю.
— Но оставил её здесь со мной. Разве нет? — возразил он. И ответ сдавил мне горло.
— Я считал, что тюрьма пуста, после того, как остальные сбежали. Син должна была быть в безопасности.
— Она была в безопасности, благодаря мне. Если бы она не спала всё это время, сошла бы с ума. Здесь нет пищи, и сейчас больше никого нет, кроме меня… только трупы вместе с небытием тишины, составляют мне компанию. Остальные сбежали или погибли. Лишь у богини была сила стереть символ богов, ну, или у достаточно мощной богини, способной выдержать силу разбираемых рун. А ещё богиня должна быть связана с этим миром. Всё сложилось в ней, и поэтому я защитил её, чтобы освободить себя, среди прочего.
— Она освободила тебя. Теперь тебе нужно освободить её, чтобы спасти этот мир и наших детей. Синтии нужно, чтобы ты отпустил её, чёрт возьми, и она могла быть тем, кем рождена, — потребовал я.
— И кто же тогда составит мне компанию в тени?
— Это не моя проблема. У тебя не будет даже тени, если она не станет целой и не поможет мне сражаться. Син не может воевать, когда ты пожираешь части её души во сне. Ты пользуешься теми краткими моментами, в которые ей удаётся уснуть, чтобы мучить. Она боится спать, страшась бесконечных мучений, когда ты заставляешь её думать, что она спала с тобой и с монстрами, прежде чем те рвали её на части. Хочешь любви, гондон? Иди и найти свою. Синтия — моя, и всегда будет моей. Ты не можете забрать что-то у кого-то другого и думать, что это твоё. Она чёртово чудовище сама по себе. Она прекрасно сложена, чтобы выдержать самые свирепые штормы, которые может обрушить на неё любой мир, но ей нужна душа, чтобы быть цельной.
— Но ты забрал её у кого-то другого, и она выбрала тебя, зная, что ты забрал её, да? — Он злобно рассмеялся, прежде чем взглянуть на Син с тёплой улыбкой, которую я хотел стереть с его лица. — А её человечность ты хотел искоренить?
— Она часть её. И я не должен был хотеть избавить её от этого, потому что благодаря человечности Син верная и сильная. Я люблю её всю, и никогда не перестану бороться, чтобы вернуть её.
— Ты принимаешь её сейчас такой, какая она есть? Потому что её эмоции были противоречивы относительно того, кем она стала, и сможешь ли ты любить её, раз она изменилась. Она — настоящее бедствие эмоций, с которым поначалу не могла смириться. Её воспоминания многому меня научили и показали, кто она, и какой могла бы быть наша жизнь, не соверши мы побег из этой тюрьмы. А ещё ей нужна боль, чтобы подтолкнуть к необходимому, потому что она недавно родилась и очень молода. Ты прав; она красива и сломлена. Мне пришлось стереть то, чем она была,
