начал просматривать. Судя по всему, уже в не в первый раз.
— Самый страшный внутренний враг… — тихо проговорил Иваныч. — Отличные отзывы с работ, отличные отзывы от знакомых… Девушка его… Да, у него есть девушка! Короче, она прямо в восторге от него! Но он — не с нами. Я проверял! С момента, как ввели налог, от него не пришло ни одного балла. Знаете, моя бывшая группа, конечно, скурвилась, и многие из них были теми ещё уродами… Но они — часть Алтарного. Не лучшая часть, конечно. А этот…
Кукушкин захлопнул папку и снова кинул её на место, откуда взял.
— Думаешь, Вано, он псих? Может быть… Но он очень непсихованный псих. Псих, который отдаёт себе отчёт в том, что делает! Он прекрасно осознаёт себя во время преступлений. Да, накатывает на него какая-то внутренняя муть! Но знаешь… Если не считать его тяги убивать девушек одного и того же типажа, в остальном этот урод абсолютно нормален! Боится боли, боится за свою жизнь… Ну и, как и многие другие, считает, что город ему что-то должен, а он городу — шиш, да ни шиша!
— А этих у нас и так хватает. Что эгоистов, что любителей убивать других людей… — кивнул Вавася.
— Так что… Казнить будем сурово. И показательно. У него в капсуле два возрождения… Вот он и умрёт трижды! А перед смертью будет долго мучаться… Каждый раз!.. — Кукушкин откинулся на спинку стула. — Варварство у нас или нет, в конце-то концов? Имеем право! А потом его капсула стартует отсюда на хрен!.. И чтобы памяти об этом говнюке здесь не осталось…
— Он уже в курсе, что его ждёт? — уточнил я, поискав в себе сострадание и не обнаружив ни капли.
— Если бы знал, уже визжал бы, как свинья на бойне! — усмехнулся Вавася. — Этот урод больше всего на свете боится смерти и боли.
— Он думает, что сумел нас убедить, будто изгнание для него — самое страшное наказание! — губы Кукушкина растянулись в недоброй усмешке. — А мы… Мы сделали вид, что поверили! Так что сейчас он уверен, что его кинут в терновый куст… И не ждёт, что его затейливо казнят.
— Надеюсь, оно того стоит… — я не стал напоминать Иванычу, что маньяки, вроде бы, всегда мечтают о славе.
Пусть мрачной, пусть кровавой, но — славе. И то, что имя этого придурка огласят всему городу, уже достаточное основание для какого-нибудь урода, чтобы пойти по его стопам.
— Ты выбрал работу с кожей? — Иваныч, наконец, заглянул в списки.
— Пока что да, — покивал я.
— Решил, значит, сосредоточить всю производственную цепочку в своих руках… — Иваныч поморщился.
— Не один я так решил! — ответил я, хоть меня и не просили. — Остальные тоже не стали мудрить с выбором.
— А чего не взял какое-нибудь металлическое производство? — повертев список в руках, уточнил Кукушкин.
— Поставки металла сейчас полностью зависят от металлургов и рудокопов. А они пока не то чтобы большие объёмы выдают. Да и не уверен я, Иваныч, что мы сейчас серьёзные производства потянем… Ты уж не обижайся, но даже с кожей придётся кучу времени потратить, чтобы мы что-то стоящее могли сделать! Такие вот дела…
— Может, ты и прав. Все главы групп пошли по этому пути… — Иваныч покивал и ещё раз внимательно посмотрел на меня. — Ну раз так… Пусть будет так! И где бумага, кстати?
— Сегодня принесут первую партию, — улыбнулся я. — Примерно тысяча листов, примерно формата А4.
— Договорились, жду! — кивнул мэр.
И я с чистой совестью, наконец, покинул полицейский участок.
Дневник Листова И. А.
Триста сорок третий день. Первое потепление.
Дурной пример заразителен! Глядя на меня, и другие члены группы старались пересидеть морозы в своих капсулах. А морозы установились, что называется, трескучие! Днём было ясно и солнечно, но даже свет звезды никак не мог отогреть землю.
Активность в городе постепенно замирала. Её последней подпиткой была казнь маньяка. Убивали его три дня. По смерти на каждый день. Но я на казнь не пошёл. Не потому, что мне жалко этого урода — вовсе нет. Просто лишний раз смотреть на чужие страдания — это лишнее. Я и сам их периодически другим людям причиняю…
А вот на просьбу отца Фёдора помочь с запасами сена — для чего нужно было это сено из-под снега достать — откликнулся с радостью. И всех своих, кто не был занят, погнал в поля. Разместившиеся в двух загонах баги были большим подспорьем для Алтарного. И оставлять их без еды на зиму совсем не хотелось. К тому же, они реально милые! Не настолько, конечно, как Русый — но всё равно очень симпатичные звери.
Иногда я наблюдал в окно, как бредут вдоль реки бесконечные стада животных. Некоторые из них на зиму обросли жёсткой щетиной. Некоторые — что невероятно, перьями! Птенцы Дуная, к слову, всё ещё были в инкубаторе, и пока даже не думали вылупляться. Двое биологов, присланных Семёном, считали, что яйца «дозреют» к лету. Но это были только предположения.
Жизнь медленно текла мимо. Моя группа всё так же возилась с кожей, пытаясь разработать лекала под ботинки. А ещё экспериментировала с составом бумаги, добиваясь лучшего качества. Всё-таки на данный момент это был основной источник нашего дохода.
Кукушкин на бумагу не скупился! И денег подбрасывал, и подходы к Алтарю. В общем, жаловаться было грех. С бумагой у нас всё отлично складывалось. И даже никаких конкурентов на горизонте не было видно.
А вот кожа стала продаваться хуже. Чем дальше, тем больше люди переходили на вещи из Алтаря и «самоделки» ткачей. Ну а кому баллы позволяли — те модернизировали комбинезоны.
На север отправили разведчиков. Мы в этом участвовать не стали: у нас все люди заняты были. А вот Витя и Пустырник целое соревнование устроили! Пытались опередить друг друга в поиске японского лагеря. Группа Джошуа, правда, помогать им отказалась, не желая рисковать багами. И я их полностью понимал.
Реку, наконец, сковал лёд. И это, казалось, должно было вызвать коллапс транспортной сети между факториями, Алтарным и посёлком Намжалдоржо. Но не вызвало! Потому что с багом, запряжённым в сани, очень удобно ездить по ледяной глади. А Джошуа, честная душа, не ломил наценки на перевозки.
Бестии спали.
