Так, однажды мой друг Додик Черкасский стоял с Сеней в гостинице у лифта, из которого выходили иностранцы (!). И понятное дело, на Сеню НЕ ОБРАТИЛИ внимания. Ну это дело такое, КТО такой Фарада для них там в Африке или на острове Пасхи?!
НО Сеню это обстоятельство ЖУТКО обидело! Он глянул на Давида и бросил:
— Говно — отель, валим в другой!
В другом, как на беду (это был «Интурист»), повторилась ТА же история: снова — лифт, снова выходящие интуристы, снова — ноль внимания на Сеню и снова: «ГОВНО-ОТЕЛЬ, поехали дальше!».
И не помогало то, что Додик с пеной на губах доказывал, что это, мол, ИНОСТРАНЦЫ, люди недалёкие, и в кино не ходят, и «Гараж» вместе с «Уно моменто» не видели, и вообще, КТО такой Ричард Гир вместе со своей «Гиршей» (т. е. женой) рядом с нашим славным СЭМЭНОМ… Бесполезно!
Сеня упирался, как молодой жеребец, и Додик понял, что «ЭТО» у друга — НАВСЕГДА!
Прилично потыркались, пока нашли отель «с узнаванием», и после получаса массового братания, автографов-«на-чём-угодно» и других атрибутов народного психоза Сеня с триумфом заселился в более чем скромный номер гостиницы, на вывеске которой не хватало места… даже для одной звезды.
…Как-то один мой будущий товарищ по имени Федя Крат (по причине многочисленных романов его в шутку называли МногоКрат) организовал фестиваль юмора, и не где-нибудь, а в Карачаево-Черкессии, точнее в Домбае и в городе Нальчик. Забегая вперёд, скажу, что главная ошибка Многократа состояла в том, что он напечатал афиши с красочными ФОТОГРАФИЯМИ народных «любимцев». А среди них — и Саша Филипенко, и Володя Вишневский (с его знаменитой мини-поэмой «Ты мне роди, а я перезвоню!»), и куплетисты Мишуков — Бандурин (см. «Аншлаг»), и я (никем на Кавказе не знаемый)… и, конечно же, Семён Фарада в шикарном исполнении модного московского плакатиста-фотографа в центре афиши. И вот эту всю «красоту» вывесили в Нальчике. В ожидании будущего АНШЛАГА!
Афишки наши глянцево-красочные провисели на улицах города… минут двадцать, после чего ВРАЗ… были украдены на сувениры и добрую память. В результате в славном Нальчике люди так и не узнали о существовании нашего будущего концерта. И как следствие, НИКТО не пришёл на концерт, зато нашими афишками через день бойко торговали на местном рынке.
Да, я забыл сказать, что Фарада по происхождению был «дважды» евреем, причём одновременно и кавказским евреем, и «нашим». По папе — кавказским, а по маме — «нашим». Или наоборот. Это обстоятельство его так веселило, что он любил называть себя «Дважды еврей Советского Союза». И добавлял, что в Союзе он — один такой уникальный.
…Не буду говорить, что появление Сени в Домбае, где у нас была основная «база», вызывало бурю восторгов у местных джигитов и джигиток самого широкого возрастного слоя. Это был лёгкий фурор местного масштаба! По улице пройти с ним спокойно составляло целую проблему, поцелуи чередовались с «фотканьем», мамаши несли совсем крохотных детей, чтобы те, несмотря на полную несознанку, могли получить полноценный кайф от близости с Самим. На подъёмниках, на каждой промежуточной станции, были накрыты «поляны», где седые старейшины уже вовсю булькали угрожающих размеров рогами с вином.
С. Фарада — посиделки у Быстряковых
…Сеня купался в славе, как кот в сметане. Меня же в тех местах никто (как я уже говорил) не знал и, как следствие, не обращал внимания на хлопца, который со стороны наблюдал триумф Звезды. Это обстоятельство меня жутко раздражало (я ведь тоже, типа, АРТИСТ!), а никто не целует-мучает и автографов не требует (до эпохи «Золотого гуся» оставалось ещё пару лет). И я мучительно подыскивал повод, чтобы хоть в чём-то отождествиться с «великим Сеней» или, по крайней мере, ощутить свою нужность на этом празднике имени Фарады. И наконец ПРИДУМАЛ!
— Сэмэн! — сказал я в один из вечеров, вроде бы вскользь, уже в гостинице. — А ты напрасно так это вот спокойно в этих местах гуляешь. Плюс обнимухи со всеми, да по стаканчику-другому не отказываешь! А ведь — ЧРЕВАТО!
— ЧЕМ, Вова, чревато? — забеспокоился вдруг «Дважды еврей Советского Союза».
— «Чем-чем?!» А то, что ты дикие местные обычаи будто не знаешь?! Ты ж для них, для местных, типа живого сувенира, можно даже сказать, АМУЛЕТА. А какое первое желание возникает у гордого жителя гор, когда он тебя видит? Обнять, выпить, сфоткаться и т. д. А теперь подумай, ведь может найтись джигит, что захочет иметь ВСЁ ЭТО у себя дома, где-нибудь высоко в горах, в ауле, где один телевизор на тридцать семей, да и тот поломанный стоит для красоты. А тут живой сувенир под названием «Семён Фарада»… и всегда под рукой, и перед кунаками похвастаться есть чем. Смотри, Сеня! Стырят тебя, как в той «Кавказской пленнице», и всех делов!
— Да ну, разводишь ты меня, — обеспокоенным вдруг голосом сказал мне Семён. — И как это они меня стырят?!
— Да «НА РАЗ», Сеня! Мешок на голову, и… ку-ку! Вокруг горы, искать — не переискать (я уже и сам вдохновился своей же ерундой). Будешь где-нибудь в заоблачном ауле халтурить как «живой сувенир имени самого себя». Конечно, будут кормить как на убой, за выпивоном дело тоже не станет, ну а в дальнейшем, может, там и театрик какой организуешь. И назовёшь — «Театр за облаками» (меня уже вовсю несло).
В этом месте Семён выдал паузу, которой мог спокойно позавидовать сам Станиславский.
— Ну не знаю, Вова, — нарушил он раздумье, — прав ты или как, но только с завтрашнего дня от меня — НИ НА ШАГ! Действительно, мало ли что у них в голове. Обнимаются-целуются, а сами мешок готовят! В общем, так! Я тебя везде тут буду представлять как своего телохранителя, бывшего «афганца», а ты, если что, — ноздри раздувай, и пожёстче так, пожёстче!
И началась для меня, как говорят в Одессе, «ну очень сладкая жизнь». Теперь я передвигался не ЗА Семёном, а ПЕРЕД ним, типа заслоняя от всевозможных поползновений.
Сеня, выглядывая из-за моего плеча, представлял меня громко и с хорошей дикцией:
— А это мой друг и телохранитель Вова. В Афгане пару раз меня… прямо с мушки снимал!
Восхищенные местные громко цокали языками и говорили:
— Ай, Вова-джан! Ай молодца какая!
— И наливали в первую очередь МНЕ, а ПОТОМ уже и Артисту. И я, с неспешностью ветерана спецназа, «с достоинством» принимал все эти знаки народной любви, естественно, внутренне сгорая от стыда.
Так мы «допыркались» до того светлого дня, когда народные чувства перелились малость через край, и восторженные местные юноши (из тех, что подрабатывали, утрамбовывая снег на горнолыжных трассах) уболтали нас покататься на их «летающей тарелочке». Так называлась машина-«пилюля», действительно напоминающая формой НЛО. Джигиты обещали нам массу новых впечатлений, рядом с которыми аналогичные «фишки» всевозможных Диснейлендов просто померкнут. И мы, как-то, не подумав, согласились, забыв даже о недавнем Сенином инфаркте.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
