И тут наконец появляется бодрый конферансье с розовой лысиной. Объявляет: «А теперь событие, которого вы так ждали!» Зал начинает аплодировать. «Говорящая кобыла!» Зал взрывается овациями. Под бодрую представительную музыку на арену выводят старую серую клячу с торчащими ребрами и мутным грустным взглядом.
Все с нетерпением прислушиваются. Раздается барабанная дробь. Двое бодрых молодцев привязывают к задним ногам кобылы по канату. Под несмолкающие звуки барабанов кобылу вздергивают за задние ноги вверх, под самый купол цирка. Зрители в недоумении смотрят ввысь. Вдруг дробь прекращается, и в луче прожектора кобыла резко падает вниз. Раздается страшный грохот. В звенящей тишине цирка кобыла с трудом поднимается на ноги и говорит человеческим голосом: «Блядь, когда ж я сдохну?..»
13
Наш разговор состоял из обмена очень простыми фразами.
– Do you like sports?
– No, I like money.
– I don’t like money.
– Really?
– Yeah.
– Do you like beer?
– No.
– Do you like vodka?
– No.
– Just women?
– What?
– Just to fuck women?
– I don’t fuck women.
– You don’t fuck women? (С наигранным ужасом.)
– I like to fuck men.
– Wow! (С бешено наигранным ужасом.) I’m not a man! (Стуча себя кулаком в грудь.) I’m a woman…
– So you are… – останавливаюсь с полными ужаса глазами, играю мхатовскую паузу и спрашиваю с гамлетовской серьезностью: – A woman???
Падает на меня всем телом от смеха. Хватает меня за задницу.
Все это говорится на ходу. С минутными паузами и двумя бутылками пива. Вот она, замена интеллектуальной жизни.
Линь Цзы почему—то уже пьяна с одной бутылки пива.
Я встретил Брата—Которого—У—Меня—Нет в середине пути.
Он сидел на ужасно грязной площади маленького городка, располагавшегося на пути к острову Ко Чанг. Вокруг передвижных, похожих на походные, кухонь воняло вполне съедобными похлебками, именуемыми то ли баминапами, то ли баминамами.
Смотрелся Брат в этом убогом местечке явно инородно, но, судя по тому, что окружающие не обращали на него никакого внимания, сидел он тут давно. Даже иногда доставал фотопушку и стрелял по окружающим через мощный ствол объектива.
Причем фотографировал этот маньяк детей. Чем закончится подобное художественное пристрастие – я боялся даже подумать.
Увидев меня, он как всегда не показал никаких эмоций – ни радости, ни вины, ни удивления.
– Третий раз еду к тебе, доезжаю до этой площади, покупаю билеты на паром, проверяю почту и – срань господня, нужно срочно возвращаться в Китай. Третий раз. Сколько денег я потратил – уму непостижимо. А сколько драгоценного места в паспорте… Ты куда направляешься с этой пионеркой?
– I’m going to have fun today.
Я не знал, куда иду. И зачем – тоже. Шел, чтобы потом задавать самому себе эти вопросы. А вот мое тело шло развлекаться. Оно весело болтало по дороге, оно все это затеяло, и его было не остановить. Лучше оно сделает это, чем набедокурит в другом месте и другим способом. Пусть себе идет и держит за руку китаянку.
– My body needs…
– Да я вижу…
Мой английский явно прибавил за это время. Просить милостыню – лучший лингвистический тренинг.
– Неплохой такой fun. На четверочку.
– I was waiting for you so long…
– А ты чего со мной по—английски—то разговариваешь, ебнулся совсем на солнышке?
Линь Цзы с нетерпением ждала, чем закончится эта встреча.
Как бы бедняжка не подумала, что мы собираемся назначить ей свидание вдвоем. Похоже, такие мысли действительно посетили моего Братца.
– Я думал, у тебя денег давно нет. А ты вон и с бабой, и с пивом каким дорогим по стране путешествуешь…
Хихикает, и глаза светятся нездоровым похотливым огнем.
– Ладно, иди, отвлекись от своих страдальческих мыслей: вдуй ей раза четыре и помни, о чем я тебе говорил! А я наконец—то доеду до этого чертова бунгало. Надеюсь, мои вещи не проданы?
– Частично…
– Давай—давай, по—быстренькому, тебе уже пора покидать эту страну.
– Как покидать эту страну? – Я не мог сказать, что мне здесь очень нравилось, но и уезжать никуда не хотелось. Тем более в зимнюю Россию. Здесь хоть солнце жарит беспощадно, выжигает из твоей головы дурные мысли и скверные предчувствия.
– Так, чтобы потом возвращаться обратно. Съездим на ночь в Камбоджу. Иди, герой—любовничек…
14
Я держал Линь Цзы за руку, ловя себя на мысли, что она идет куда—то очень целенаправленно. Инструкция, полученная от владельца фабрики, была, видимо, максимально конкретной. Прямиком через грязную площадь, с воняющими передвижными кухнями и невероятной транспортной суматохой, она вывела меня к дешевой пятиэтажной гостинице.
Поговорив с двумя грязными, в футболках «Реала» и «Барселоны» портье, она сказала мне:
– Секс хандрит.
Я не сразу и понял, что это значит «шестьсот». Английский у нас у обоих был не на высоте. Язык Байрона нужно изучать на родине Байрона, а не в туристических поездках. Я сначала так и понял ее – «секс хандрит». Ну, например, что ей не очень хочется трахаться сегодня, а предпочла бы вариант посмотреть альбомы с живописью. Я бы с радостью ответил, что «май секс хандрит ту». Я уже давно был не рад, что все это затеял.
Мы поднимаемся в номер на четвертый этаж. Линь Цзы бежит впереди меня, словно куда—то торопясь, тянет за руку.
Мой секс здорово хандрит. От пива на жаре, от ходьбы, от пустой болтовни, от того, что в принципе хандрит он уже давно и серьезно. Тем не менее, китаянка выглядит все симпатичнее и симпатичнее. В ее угловатой некогда пластике появляется все больше женских движений, словно танцевальных и зазывающих. Далее я слышу от нее только «камон».
Красный платок сбился на шею и превратился в алый пионерский галстук. Босоножки на каблуках – а—ля восьмидесятые – делали ее восхитительно высокой. Вся она словно из междувременья. Без ярко выраженных привязок к материку, к какой—то нации, к какой—то эпохе. Я назвал ее про себя Зойкой.
Зайдя в комнату, меблировка которой состояла из двух неудобных односпальных кроватей, подозрительного цвета занавески на окне и двух аскетичных стульев, Зойка задернула окно и подошла к стене. Сложила руки, уперлась локтями в стену и опустила голову вниз.
Это было похоже на попытку уклониться от общения. Но в этом был какой—то смысл. Глубокий и поверхностный одновременно.
– Камон… камон… – раздавался призывный шепот.
Она стянула со своей задницы юбку, оголив две трети аккуратных ягодиц.
И продолжала стоять в этой позе лицом к стене. Словно ожидая укола.
Мой солдат поднялся из могилы. Я снял штаны и приблизился вплотную. Провел членом по ее ягодицам. Громко хлопнул по ним несколько раз.
– О—о—о! – пропела она. – Кул бой…
Мой член уткнулся под ее задницу и внезапно утонул в неге ее гостеприимного тоннельчика. «Мы рады в этом темном тоннеле любой машине—иномарке». Я был удивлен анатомической легкостью произошедшего. Вспомнилась болтовня Брата про то, что дырки азиатских женщин находятся намного ближе к заднице, чем дырки европейские. И поэтому трахаться раком для азиаток – занятие с малых лет программное, а импровизацией является все остальное. Брат рассказывал, что, проверяя свою теорию, некоторое время не расставался с линейкой.
– К этому быстро привыкаешь, – с буддийской мудростью говорил он. – Как и ко всему хорошему, что есть в Азии.
Мне вспомнилось, как один раз он вынырнул с длинной линейкой из набора «Прилежный менеджер» из раскисшей от возбуждения азиатской впадины, хотя уместнее было бы сказать не вынырнул, а нос оторвал, и с восторгом практикующего патологоанатома зашипел:
– Еще, по—моему, и правее от центра. Гораздо правее. Нет, правда. Иди, посмотри…
…Она пищала, даже не думая поворачиваться. Видимо, в таких скромных рамках представлялся ей секс с незнакомцем. С европейцем. Как обязательный укол в школе, встать лицом к стене и спустить штаны на половину попы.
