Рут обмотала шнур рюкзака трижды вокруг руки и стала медленно подниматься по вертикальной лестнице, таща рюкзак за собой между ног. Он подпрыгивал и опускался рывками, как будто в нем было что-то живое. Шнур врезался ей в запястье намного сильнее, чем она предполагала, и вскоре ее рука онемела, приобретя багровый оттенок. Она задыхалась, с трудом хватая воздух, и это причиняло ей боль где-то внутри.
Наконец, тень полностью поглотила ее. Она шагнула с лестницы на пол чердака ратуши и обеими руками втащила рюкзак. Рут слабо осознавала, что ее десны и уши начали слегка кровоточить, и ощущала во рту кислый, медноватый привкус крови.
Вокруг нее стоял отвратительный запах склепа, запах испарений старого кирпича в сухой, темной, неподвижной летней жаре. Слева от нее слабо угадывался огромный круг — обратная сторона циферблата часов, смотрящих на Мэн-стрит. В более процветающем городе не было бы сомнений, что все четыре стороны должны иметь циферблат, но башня ратуши Хэвена имела только один. Его диаметр насчитывал двенадцать футов. За ним, еще более смутно различимые, были колеса и шестерни, которые медленно вращались. Она разглядела откуда появится молот и ударит в колокол. Выбоина на нем была глубокой и старой. Часы работали очень громко.
Двигаясь поспешно и порывисто — она была теперь сама как часы, которые были заведены, и, уж конечно, ее-то башня была полна летучих мышей, разве нет? — Рут размотала шнур со своей руки, почти вытягивая его из глубокой, спиралевидной вмятины на запястье, и открыла рюкзак. Она принялась доставать кукол одну за другой, двигаясь с максимальной быстротой. Она уложила их в круг, ногами наружу, так чтобы их ступни соприкасались друг с другом. То же она проделала и с руками. В темноте они выглядели так, как будто устраивали спиритический сеанс.
Она прикрепила М-16 внутри вмятины на большом колоколе. Когда пробьет час и молот ударит…
…Бум.
А теперь я буду сидеть здесь, — подумала она. — Сидеть здесь и ждать, пока ударит молот.
Монотонная усталость вдруг накатилась на нее. Рут потеряла сознание.
16
Она приходила в себя медленно. Вначале ей показалось, что она лежит в своей постели дома, уткнувшись лицом в подушку. Она была в постели, и все это было всего-навсего кошмарным сном. Однако ее подушка не была такой колючей и жаркой, а одеяло не имело привычки шевелиться и дышать.
Она протянула руки и почувствовала горячее тельце, покрытое кожей, с костями и плотью. Летучая мышь расположилась чуть выше ее правой груди, у нее под мышкой… она вдруг поняла, что позвала ее… что каким-то образом она позвала их всех. Она чувствовала шершавый мозг грызуна, его темные, инстинктивные и неразумные мысли. Они были только о крови, насекомых и блуждали в слепой темноте.
— О, Боже, нет! — она закричала… морщинистые, чужеродные движения мыслей существа сводили с ума.
Она непроизвольно сжала руки, и бумажные кости в крыльях существа хрустнули в ее пальцах. Мышь запищала, и она ощутила острую боль, иглой вонзившуюся в ее щеку, когда та укусила ее.
Теперь они уже все визжали, все, она поняла, что их на ней дюжины, может быть сотни. На другом ее плече, на ногах, в волосах Она увидела, что подол ее платья извивался и дрожал.
— О, нет! — снова пронзительно завопила она в пыльную полутьму часовой башни. Все мыши летали вокруг нее. Они визжали. Тихий звук, издаваемый их крыльями, нарастал, превращаясь в гром, как нарастающий шепот голосов Хэвена. — О, нет! О, нет! О, нет!
Мышь, запутавшаяся в ее волосах, визжала.
Другая налетела на ее лицо, обдавая дыханием, зловонным, как курятник.
Мир кружился и вращался вокруг нее. Каким-то образом ей удалось подняться на ноги. Она попыталась прикрыть руками голову, мыши вились повсюду вокруг нее черным облаком, и теперь уже не было разницы между мягким, порхающим грохотом их крыльев и голосами
(мы все любим тебя. Рут!)
голосами
(мы ненавидим тебя. Рут, не вмешивайся, не смей вмешиваться)
голосами Хэвена.
Она забыла о том, где она. Она забыла о люке, открывшем свою пасть прямо у ее ног, и, когда она качнулась по направлению к нему, она услышала, как бьют часы — но звук был приглушенный, неестественный, потому что молот ударил по ее детонатору и…
…и ничего не произошло.
Она обернулась, мыши кружились вокруг нее, сейчас ее недоумевающие глаза заливала кровь, но сквозь красную пелену она увидела, как молот ударил снова, и еще один раз, и мир все еще оставался целым.
Неисправный, — подумала Рут Маккосланд. — Он был неисправный.
И рухнула в люк.
Мыши слетели с ее тела, платье сорвалось с нее, с ноги слетела туфля. Она ударилась о лестницу, наполовину повернулась и упала на левый бок, сломав при ударе ребра. Она попыталась перевернуться, и каким-то образом ей это удалось. Большинство мышей нашли дорогу обратно через люк в гостеприимную темноту часовой башни, но штук пять или около того еще кружились, удивленные, под потолком коридора третьего этажа. Звук их голосов, таких чужих и насекомолюбивых, таких жужжащих и подогретых отсутствием рассудка. Эти голоса она слышала в своей голове, начиная примерно с 4 июля. Город не просто сходил с ума. Это было бы плохо, но то, что происходило, было хуже… о Боже, намного, намного хуже.
И все было напрасно. Воспламенитель от М-16 Горбуна Джернигана оказался в конце концов просто неисправным. Она потеряла сознание и вновь очнулась через несколько минут, когда мышь, примостившись на переносице, слизывала кровавые слезы с ее щек.
— Нет, ты, ЕБ ТВОЮ МАТЬ! — вскричала она и разорвала ее пополам, у нее началась агония. Мышь издала звук толстой, разрывающейся бумаги. Ее мышиные кишки потекли на ее испачканное в паутине, повернутое кверху лицо. Она даже не смогла разжать губ, чтобы взмолиться — Господи, позволь мне умереть, пожалуйста, не позволяй мне быть такими, как они, не дай мне «превратиться» иначе внутренности умирающего существа попали бы ей в рот. И тогда М-16 Горбуна сработал от удара с абсолютно недраматичным хлопающим звуком. Зеленый свет сначала показался в проеме люка, затем заполнил весь мир. В какой-то момент Рут смогла четко увидеть кости мышей, просвечивающие, как на рентгеновском снимке.
Потом зеленый свет сменился чернотой.
Было 3.05 пополудни.
17
Люди лежали по всему Хэвену. Кто-то спустился в подвал со смутным чувством, что сейчас самое время достать припасы, кто-то — просто с мыслью, что там прохладнее. Бич Джерниган лежал за кассой в "Хэвен Ланч", заложив руки за голову. Он думал о вещи в кузове своего грузовика, о вещи, накрытой брезентом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
