Моя пресс-конференция в четыре часа напоминала прогон быков по улочкам португальской деревни. Я был старым, испуганным, больным быком, которого до смерти измотала вся эта заваруха. А они кололи и били меня, как улюлюкающие юнцы, зонтиками с каждой стены, с каждого порога и из каждой двери. Что сообщает ФБР? Почему нельзя взять интервью у миссис Грир? Что я скажу по поводу требования конгрессменов от Пенсильвании продлить сессию конгресса до тех пор, пока Грир не будет найден? Почему Мигель Лумис отменил свою полуденную встречу с репортерами в доме Грира в Кенвуде? Правда ли, что президент отказался познакомить меня с докладом ФБР? (Вот тут я дрогнул!) Если я в самом деле ничего не знаю, соглашусь ли я с требованием налогоплательщиков удержать мою зарплату? Что я могу сказать о слухах, будто в личном сейфе Грира оказалась значительная сумма наличными?
Завершилось все настоящим шабашем, когда репортер балтиморской «Сан» потребовал, чтобы я раздал копии стенограммы пресс-конференции. Он знал, что это в лучшем случае выставит меня дураком, а в худшем — заклятым врагом свободной прессы. Я твердо ответил, что не буду отступать от установленных правил. Стенограмма только для ознакомления, а не для цитирования в печати. Корреспондент «Коплей» проворчал, что ему наплевать, потому что он сам все застенографировал и теперь может процитировать каждое мое слово. Репортер чикагской «Сан-Таймс» тут же предложил ему пятьдесят долларов за копию стенограммы. Корреспондент нью-йоркской «Дейли ньюс» поднял цену до ста долларов. Все орали одновременно, и, когда представитель балтиморской «Сан» наконец прокричал: «Благодарим вас, мистер секретарь!», кто-то из задних рядов ехидно добавил: «За то, что вы ничего нам не сказали».
Когда Джилл закрыла дверь за последним из этих садистов, я понял, что чувствует старый бык, добежав наконец до своего хлева и оставив позади на опустевшей улице последнего победно вопящего юнца.
Меня всего трясло, и я просто мечтал о сигарете. Впервые в жизни мне захотелось подать в отставку.
— Джилл, — сказал я, — сегодня вечером ты придешь ко мне и мы наполним шейкер для мартини до самого горлышка.
Она грустно покачала головой, и волосы ее закачались в такт, как золотой сноп.
— Мне очень жаль, Джин, — сказала она, — я бы с радостью, но сегодня не могу. Вечером к нам с Баттер придут друзья, две женщины, — мы пригласили их на обед неделю назад.
— И наверное, — подхватил я, — Баттер будет разглагольствовать до ночи на такие космические темы, как «наш господь — сутенер…».
— И так далее.
— И так далее, — повторил я. — И тому подобное.
Все было ясно. Значит, сегодня я отправлюсь к себе и напьюсь в одиночку. Если наш господь и не сутенер, то Грир наверняка мерзавец, и одно имя его — оскорбление для всех честных людей. Я уже предчувствовал, как проснусь в три утра от дикой головной боли, и заранее ощущал во рту горький вкус таблеток аспирина.
7
Питер Дескович прошел через ярко освещенный служебный коридор ЦРУ и остановился перед пурпурной дверью.
Двери в Центральном разведывательном управлении были выкрашены в разные цвета, как в детском саду. Одни были желтые, другие красные, третьи оранжевые. Были также зеленые, серые, розовые и синие. Яркие краски как бы воспевали радости слежки и шпионажа. Разведка, убеждали они посетителя, не имеет ничего общего с грязными, темными делишками. Скорее она похожа на праздничную игру.
Разноцветные двери поднимали дух тех, кто работал в огромном здании. Когда какому-нибудь несчастному специалисту, угнетенному астмой и бородавчатой супругой, осточертевало часами подсчитывать на табуляторе тоннаж, скорость и прочие возможности советского танкерного флота, ему достаточно было перекрасить свою дверь в солнечно-алый цвет, чтобы жизнь сразу стала веселее. Один из тайных агентов после долгих лет работы в желто-серых пустынях Среднего Востока по возвращении выкрасил свою дверь в снежно-белый цвет. Он говорил, что она напоминает ему зимние каникулы в Вермонте.
Пурпурный цвет этой двери обычно приводил Десковича в настроение, соответствовавшее утренним совещаниям по четвергам. На маленькой черной табличке рядом с дверью было написано «7Е26, Конференц-зал „ЮСИБ“[8]. Дескович вздохнул и через небольшую приемную прошел в длинный зал, где еженедельно собирались главы всех разведок США.
Временами директору ФБР казалось, что он провел в этой комнате половину жизни. Стены обиты темными деревянными панелями, зеленые шторы всегда задернуты, два флага вяло свисают с древков. Один — американский флаг, второй — флаг ЦРУ — желтоклювый орел и роза ветров на синем фоне. На стенах — эмблемы различных разведывательных служб американского правительства. Под ними стоит слегка вогнутый в середине узкий стол длиной в двадцать футов.
Как обычно, перед каждым из десяти кресел лежали белые линованные блокноты и желтые карандаши. Этот стол напоминал Десковичу широко раскрытую пасть доисторического чудовища с желтыми полосами налета на белых клыках.
Дескович кивнул Артуру Ингрему, сидевшему во главе стола, и осторожно уселся на отведенное для ФБР кресло. Оно было изящной формы, но для него слишком узко. Дескович взглянул на пачку глянцевых копий, которую принес с собой. В правом верхнем углу каждого документа стоял красный прямоугольный штемпель с надписью: «Совершенно секретно. Обзор разведданных „А—4“. Копия № 4». Цифра 4, вписанная от руки, вежливо напоминала Десковичу о его ранге на этом совещании.
Табель о рангах, утвержденная по воле Артура Виктора Ингрема, ставила директора ФБР на четвертое место из десяти. Копия № 1 предназначалась Ингрему, отмечая не столько его положение шефа ЦРУ, сколько более важную роль главы правительственной разведывательной службы, направляющей все усилия США на то чтобы выяснить, чем занимается прочее человечество. Копия № 2 всегда шла помощнику Ингрема; копия № 3 — генерал-лейтенанту Марвину О.Полфрею, главе разведывательной службы Пентагона; копия № 4 — Десковичу; № 5 — Абрамсу из Бюро разведки и исследований госдепартамента; № 6 — Уолтону из Комиссии по атомной энергии; № 7 — Джерому Фрейтагу из Управления национальной безопасности, автору и одновременно генеральному дешифровщику различных кодов и шифров. Армия его бесшумных, как летучие мыши, помощников трудилась в железобетонной крепости близ форта Мид за двойной оградой из колючей проволоки, которую по ночам беспрерывно освещали прожекторы. Копии № 8, 9 и 10 предназначались шефам разведок армии, флота и ВВС.
По закону все главы разведок, кроме Ингрема, были на равных началах на этих совещаниях Штаба разведывательных служб США, посвященных еженедельному обзору непрочного мира и шаткого положения самой Америки в беспрерывно изменяющейся игре глобальных сил. Однако Ингрем, как суверенный монарх, рассылал им копии различных документов по собственному усмотрению. Десковича раздражал этот произвол. Получалось, что их мнения по каждому вопросу заранее ставились ниже мнения Ингрема, и все они шли за ним, как утята за уткой, шествующие к пруду чинной цепочкой, каждый на своем месте. Например, Фрейтаг из УНБ[9] шел в хвосте за главными разведывательными службами, видимо потому, думал Дескович, что Ингрем считает Фрейтага слишком легкомысленным для мировой политики. Ниже его были только подчиненные армейские разведки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
