там Рут. Притулившись на своем обычном месте, она писала что-то в тетради. А иногда прямо на сиденье скамьи. Она сидела под витражным окном с изображением троих деревенских мальчишек, которые уходили на Великую войну – уходили, чтобы никогда не вернуться.
На стене висела полированная доска с непростительно длинным списком имен вроде Томми, Бобби или Жака. Ниже начертано: «Они были нашими детьми».
«И когда мы снова встретимся, прощенные и простившие…» – вспомнил Арман строчку из выдающегося стихотворения Рут, глядя на детей вокруг костра.
Он знал: нашим детям многое придется прощать. «…Не будет ли тогда, как прежде, слишком поздно?»
– О чем ты думаешь? – спросила Рейн-Мари, заметив затуманившийся взгляд мужа.
– Вообще-то, я вспоминал ваше стихотворение о прощении, – сказал он Рут. – Вы видели когда-нибудь Эбигейл Робинсон?
– Эту сумасшедшую? – Рут пожала плечами и повернулась к Стивену. – Если она сумеет настоять на своем, нас обоих усыпят.
– Может, она не такая уж и сумасшедшая, – тихо заметил Габри, обращаясь к своему партнеру Оливье.
– Бог ты мой, – сказал кто-то в толпе. – Глазам своим не верю!
Арман обернулся – посмотреть, чему там не верят чьи-то глаза.
Гостиная погрузилась в молчание. Даже дети перестали вопить и носиться, замерли, не донеся пряничных человечков до рта. Они тоже уставились на широкую лестницу, ведущую наверх из холла.
* * *
Хания поднялась до середины лестницы. И там остановилась. Застыла. Пока все взгляды в гостиной не обратились к ней.
– Неужели?
– Не может быть.
– Но что она здесь делает?
– Бог ты мой, она великолепна, – прошептала Рейн-Мари.
Она и в самом деле была великолепна. Хания Дауд, героиня Судана, стояла на широкой лестнице. Стояла, высоко подняв голову, выставив вперед подбородок, облаченная в роскошную золотистую с розовым абайю и хиджаб.
От нее словно исходил свет.
Рейн-Мари впервые видела Ханию Дауд. После разговоров с Арманом и друзьями, под впечатлением не слишком лестного описания гостьи, Рейн-Мари предполагала увидеть куда более мрачную фигуру. И уж определенно не такую заметную.
А теперь перед ней была женщина, которая, казалось, не имела возраста. Властная натура, которая подчинила себе находящихся в комнате, даже не успев в нее войти.
Если это сломленная женщина, подумала Рейн-Мари, то какой же она была прежде?
* * *
– Я скоро туда собираюсь, – сказала Мирна несколько минут спустя, глядя на Ханию.
Та в окружении поклонников стояла у рождественской елки в другом углу гостиной.
– Зачем? – спросил Жан Ги.
Он с Идолой уже присоединился к гостям. Девочка была наряжена в комбинезон с маленькими ушками и хвостиком – «под бурундучка».
Оливье взял ее на руки, принялся баюкать, а когда к ребенку потянулся Габри, отвернулся:
– Мое.
Родители подталкивали детей к мадам Дауд, чтобы спустя много лет они могли рассказывать своим детям, что встречались со святой.
Ее фотографировали. Хания с каменным лицом смотрела в объективы телефонных камер.
Одна маленькая девочка отбежала от елки к матери, стоявшей неподалеку от компании Гамашей и их друзей, и спросила:
– А у всех святых шрамы?
– Я могу тебе ответить, – сказал ей пожилой человек, подходя к Гамашам.
– Привет, Винсент, – с улыбкой произнесла Рейн-Мари и расцеловалась со стариком в обе щеки. Потом она повернулась к Стивену. – Вы, кажется, не знакомы. Это доктор Винсент Жильбер, – представила его она. – А это Стивен Горовиц.
– А-а-а, – заулыбался Стивен, – святой идиот.
– Это я, – согласился Жильбер, обмениваясь рукопожатиями со Стивеном. – А вы неудавшийся миллиардер.
– Что вы, я теперь живу с моим крестником и его семьей. Не могу сказать, что это такая уж неудача.
Жильбер рассмеялся:
– Приятная компания.
Его глаза обшарили комнату.
Ищет кого-то, подумал Арман.
Мирна отхлебнула пунша и сказала:
– Я, пожалуй, сейчас этим и займусь, пока у нее окончательно не испортилось настроение. Жаль, что она не пьет.
– Чем займетесь? – спросил Винсент Жильбер.
– Принесением извинений. – Она повернулась к Рейн-Мари. – Я представлю тебя ей. Клара?
– Что?
– Давай-давай, сама знаешь что.
– Ах да. – Клара допила свой пунш, передала стакан Анни. – Если мы не вернемся, знайте: я всех вас любила.
– И я тогда смогу взять портрет Рут? – спросил Габри.
– Нет, его возьму я, – возразила Рут. – Единственный портрет, про который не скажешь, что это такое же дерьмо, как все остальное.
– Вот вам и вся любовь, – сказала Мирна, и женщины двинулись через гостиную.
– Так это и есть знаменитая суданская героиня… – протянул доктор Жильбер, занимая место Рейн-Мари рядом с Арманом. – Я слышал, что она может здесь появиться.
Святой идиот смотрел на Ханию с любопытством и нескрываемой неприязнью.
Поскольку доктор Винсент Жильбер много лет провел не только в лесу, но и в скорлупе своего раздутого эго, он ожидал, что в любом собрании будет центром притяжения, вызывающим изумление и священный трепет.
– Она моложе, чем я думал.
– Ей двадцать три, – сказал Арман. – Мадам Дауд, когда ей было одиннадцать лет, похитили и продали в рабство.
– Oui. Ужасная история.
Гамаш вспомнил, почему этого человека называли святым идиотом. Отчасти он определенно был святым, но каждый, кто был знаком с ним лично, имел возможность убедиться, что если его медицинские исследования и улучшили качество человеческой жизни, то сам он людей не любил.
– Никак не предполагал, что увижу героиню Судана в темной дыре Квебека, – сказал Жильбер. – Что она здесь делает?
– Приехала в гости к Мирне.
– Разве это ответ на мой вопрос?
– Полагаю, да.
Винсенту Жильберу давно перевалило за семьдесят. Невысокий, жилистый, с морщинистой задубевшей кожей, он выглядел на свой возраст и даже чуточку старше из-за отшельнической жизни в гуще леса.
– Обычно вы выражаетесь яснее, Арман. Я вот думаю: не повлияло ли на вас вчерашнее происшествие?
Несмотря на язвительность этих слов, Винсент Жильбер говорил мягким тоном, словно приглашая Гамаша рассказать, что случилось, если у того будет желание. Время от времени, подумал Арман, святая часть демонстрирует добрые намерения.
Но тут ему пришло в голову другое. Может быть, Винсент Жильбер не хочет его слушать, а сам желает высказаться о событиях в университете?
– Вы знакомы с Эбигейл Робинсон, Винсент?
– Мне известна только ее репутация. Я читал ее исследования.
– И?..
– И ничего. Я врач, а она статистик.
– Тогда зачем вы читали ее работы?
– Я устал от статей о компосте. Любопытно: я таки выяснил, что ее последнее исследование позволяет получать хорошее удобрение. Excusez-moi, Арман. Марк!
* * *
Рейн-Мари долго боролась с собой, но в конечном счете вынуждена была признать, что с мадам Дауд очень трудно общаться.
Она изо всех сил пыталась изобразить сочувствие, пока Хания с непроницаемым лицом выслушивала извинения Клары. Не помогло и то,
