Накануне отъезда, 6 января 1960 года, отец принял индийского поэта, философа и киносценариста Ходжу Ахмада Аббаса и поэта Али Сардара Джафри. В Советском Союзе Аббас прославился своим чисто индийским по духу фильмом «Бродяга» и менее удачным полуроссийским «Хождением за три моря» об Афанасии Никитине. Говорили о мире и мирном сосуществовании, о капитализме и социализме, о власти денег и роли семьи. В этой связи отец упомянул повесть украинской писательницы Кобылянской о том, как за землю брат на брата пошел, и беседа перешла на литературу. Поговорили о Льве Толстом, Горьком, отец сказал, что ему по душе Чехов, а из современников он отдает предпочтение Шолохову.
Сардар поинтересовался, а кому из поэтов отдает предпочтение господин Хрущев.
— Лучше Некрасова никто не отразил дум крестьянина, — отозвался отец и добавил: — Пушкин — признан всеми. Из старых поэтов мне нравятся Кольцов с Никитиным, — отец продолжал перебирать знакомые имена. — Из современников — Твардовский. Маяковского слушаю с удовольствием, но читать его стихи не умею. Люблю украинскую лирику Владимира Сосюры, Максима Рыльского, Павла Тычины, Андрея Малышко. Всех сразу не упомнишь.
В заключение пофилософствовали о том, что же такое счастье, как оно понимается в Советском Союзе и Индии. Отец сказал, что у каждого человека оно свое и каждый народ сам решает, как ему жить. Впоследствии гости написали книгу о своей поездке по Советскому Союзу и о встрече с отцом.[59]
11 февраля 1960 года отец во главе многочисленной делегации на турбовинтовом лайнере Ил-18 отправился в Индию. С премьер-министром Индии Джавахарлалом Неру у отца установились очень теплые, я бы сказал дружеские отношения. СССР помогал Индии отстраивать постколониальную экономику, в том числе сооружал в Бхилаи металлургический комбинат. Сейчас подошла пора сдачи его первой очереди. Отцу с Неру предстояло разлить первый ковш стали.
Помимо официальных лиц отец взял с собой в поездку Раду, обеих Юль, старшую и младшую, и меня. Я чувствовал себя на седьмом небе, сказочная Индия влекла меня даже больше Америки. Из холодной февральской Москвы мы прилетели воистину в рай. По одной из гипотез, библейский рай находился приблизительно на той же широте, что и Дели, но не в Индии, а на территории современного Ирана.
Ограничусь сугубо личными впечатлениями. По выходе из самолета на шеи нам надели венки, сплетенные из резко пахнущих и пачкающих костюмы липким соком и желтой пыльцой цветов. Мне Индия запомнилась не металлургическим комбинатом, а экзотическими пальмами, заклинателями змей и всякой прочей экзотикой. По улицам бродили коровы, на обочинах попрошайничали мартышки и нищие. В раю нищие не предполагались, но кто обратит внимание на такие детали?
Поразила меня и экзотика Британо-Индийского протокола. В Дели нас разместили в самом престижном Президентском дворце, бывшей резиденции английского вице-короля. Вокруг благоухал неведомыми «райскими» цветами обширный парк в английском стиле, с перепархивающими с пальмы на пальму «райскими» птицами.
Мне отвели огромную спальню с кроватью под деревянным резным балдахином, занавешенной противомоскитной сеткой. С потолка свисал огромный вентилятор. Спал я крепко, а ни свет ни заря, часов в шесть утра, меня разбудил стук в дверь. Я что-то невнятное прокричал в ответ. Дверь отворилась, и в комнату восшествовал двухметровый смуглокожий служитель в ливрее, расшитой золотыми позументами и с огромным подносом в руках. Ни слова не говоря, он припечатал меня к кровати столиком на низеньких ножках и установил на него поднос с незнакомой едой: парой бананов, тоже экзотика по московским меркам того времени, тостами с вареньем и огромной чашкой очень горячего кофе. Затем он раздвинул занавески на окнах и осведомился, по-английски конечно, нет ли у гостя каких-либо пожеланий. В тот момент больше всего мне хотелось в туалет. Но как построить столь сложную фразу, я не знал, да и постеснялся обсуждать столь интимную тему. Словами и жестами я обозначил отсутствие каких-либо просьб, и служитель величественно удалился, бесшумно прикрыв за собой дверь, а я остался один на один с завтраком. Из-под столика выбраться мне не удалось, снимать его с себя я не решился, не знал, куда его девать, да и стеснялся, вдруг тот великан в ливрее вновь появится на пороге… Но раз уж тут так полагается, решил завтракать. Банан, оказался зеленым и невкусным, а огненно-горячий кофе обжигал рот и никак не глотался. Мне же безумно хотелось в туалет и почему-то казалось, что как только я разделаюсь с кофе, дорога в ванную комнату откроется. Попутно в голову лезли мысли о том, что нормальные люди сначала умываются, не говоря уже обо всем остальном, а уже потом садятся за стол, а здесь… Наконец я кое-как проглотил кофе, а столик по-прежнему прижимал меня к кровати и выбраться из-под него я не решался. Вдруг появится раззолоченный служитель, а я предстану перед ним в синих семейных трусах! Я решил еще немного потерпеть, но желание росло и становилось нестерпимым. Наконец, когда мне уже стало почти все равно, снова раздался легкий стук в дверь, вновь появился служитель, неторопливо снял с меня столик и вновь осведомился о моих пожеланиях. Мне же хотелось одного, чтобы он немедленно исчез. Я замычал, замотал головой, демонстрируя полное отсутствие каких-либо пожеланий. Наконец он закрыл за собой дверь, я спрыгнул с кровати — и через минуту наступило блаженство.
Мы провели во дворце еще две ночи, а значит, и два утра. Теперь я спал плохо. Мне очень хотелось успеть до завтрака в постели умыться и все прочее, но когда явится человек в ливрее, я себе не представлял. Но… утром раздавался стук в дверь, и все повторялось по уже знакомому кошмарному сценарию.
С тех пор прошло много лет. Из кино и книг я узнал, что подаваемый в постель завтрак — признак комфорта. Джентльмены в такой ситуации наверняка получают удовольствие. Но я, видимо, не джентльмен.
Еще запомнился устроенный индийским правительством официальный обед. Гостей рассадили, как полагается, в разбивку с индусами. Напротив меня оказался посол Индии в Москве Кришна Менон,[60] у него по левую руку — моя сестра Рада, а по правую — госпожа Таирова, Председатель Президиума Верховного Совета Азербайджана.
Все шло на таких приемах, как заведено, вкусное блюдо сменялось еще более вкусным. Только наперчили их не по-нашему, да и тарелки казались не очень промытыми. Гости и хозяева усердно работали вилками, один Менон сидел неподвижно.
В перерыве между очередными блюдами Рада спросила у посла по-английски, почему он не притрагивается к еде?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
