Шли дни. Цзинцзи жить стало не на что. Ведь ежели сидеть сиднем да есть, и от целой горы добра ничего не останется. Пришлось ему идти к Яну Железному Когтю разузнавать, куда девались полджонки товаров.
— Ян Старший дома? — спросил он, подойдя к воротам.
А Ян Гуанъянь, прибрав к рукам его товары, успел их распродать и некоторое время скрывался, пока до него не дошел слух, что жена Цзинцзи покончила с собой, а сам он, привлеченный тещей к суду, сидит вот уже полмесяца под стражей. Тогда Ян Железный Коготь тотчас же воротился домой и не показывался на люди. Когда у ворот появился Цзинцзи и спросил о судьбе джонки с товарами, Ян выслал к нему брата Гуляй Ветра.
— Ты же брата торговать заманил, — набросился на Цзинцзи Ян Младший и сгреб его в охапку, требуя брата: — От него до сих пор нет ни слуху ни духу. Ты что, в реке его утопил или на дно пустил, а? Жизнь загубил, а теперь за товаром явился. Что же, по-твоему, дороже — товар или человек!?
Гуляй Ветер, распутный малый, кутила, был коварен и нагл. На руках у него вздулись лиловые жилы, на заросшей груди торчал пук спутанных рыжих волос. Попав в руки этого бесцеремонного и грубого детины, Цзинцзи перетрусил и пытался сбежать. Гуляй Ветер тут же схватил валявшийся острый осколок черепицы, ударил им себе по голове и, окровавленный, бросился за ним вдогонку.
— Мать твою в глаз! — ругался он. — Чего надумал! Серебро ему, видишь ли, выкладывай! Ты у меня тут вонь не распускай, а то по морде угощу.
Цзинцзи, ног под собой не чуя, бросился домой и крепко-накрепко запер ворота, так, что сам Фань Куай не проломит.[1711] Ян, проклиная род Цзинцзи, принялся разбивать ворота увесистыми камнями, сопровождая каждый удар отборной матерщиной. Цзинцзи притаился — ни жив ни мертв. Ему не оставалось ничего другого. Ведь он едва избежал наказания, а пуганый, приснись ему веревка, подумает — змея.
Да,
Боится инея травинка,а иней — солнечных лучейНа всякого злодея можетнайтись и пострашней злодей
Немного погодя Цзинцзи продал большой дом, выручил семьдесят лянов серебра и снял маленький домик в глухом переулке. Служанку Чунси он продал, а с оставшейся с ним Юаньсяо делил ложе. Но не прошло и полмесяца, как и этот домишко пришлось покинуть. Переселился он в комнату. Дело рухнуло, и Чэнь Ань от него ушел, а Юаньсяо умерла. Остался Цзинцзи бобыль бобылем, ни стола, ни стула — гол как сокол. Вскоре платить за комнату ему оказалось нечем, и его выселили.
Так очутился Цзинцзи в ночлежке для бродяг. Нищие смотрели на смазливого отпрыска некогда знатной фамилии с жалостью, клали спать на протопленный кан и угощали жареными пирожками, а когда являлись караульные, Цзинцзи сходил за истопника и помогал им бить в колотушку.
Год подходил к концу. Как-то повалил снег и поднялся сильный ветер. Стоял лютый мороз. Цзинцзи с колотушкой сопровождал ночных караульных по улицам и переулкам. Вьюга не утихала. Он шел по прикрытому снегом льду, втянув голову в плечи, съежившись, весь дрожа от холода. Вот-вот должны были пробить пятую предутреннюю стражу, уже запели первые петухи, когда они наткнулись на лежавшего у стены нищего. Он обессилел и, казалось, отходил. Старший из караульных велел Цзинцзи побыть с ним и согреть охапкой сена. Цзинцзи оставался с нищим целую ночь, а как только воротился в ночлежку, свалился и заснул. Он увидел во сне свое прошлое: наслаждался богатством и роскошью в доме Симэнь Цина, предавался любовным усладам и шутил с Пань Цзиньлянь. Проснулся Цзинцзи со слезами.
— Чего это ты нюни распустил, а? — спросили товарищи.
— А вот послушайте, что я вам расскажу, братцы.
Тому свидетельством романс на мотив «Белая бабочка»:
Разгулялась стужа вьюжнаяНа исходе года,Землю льдами отутюжила, —Отжила природа.Грудь и плечи коченеют вмиг.Брошенный, замерзший!Смерть не замечает горемык —Им бессмертье горше!Немощь в теле, ноги голод гнёт —Ни глотка, ни крошки.А снаружи — холод, гололёд —Бос и без одёжки.Но всего страшнее белый смерчКоже индевелой.Я молю о снисхожденьи смерть,Отдаю ей тело.
Первый романс на мотив «Резвится дитя»:
Стражи бьют в ночную стужу,По постелям все лежат.Кто позвал меня наружу?Караульный старый ЧжанПризывает меня к службе —Прямо скажем, повезло:От его блина по дружбеБрюхо сухостью свело!
Романс второй:
Сторож, сжалься, замерзаю…Ах, какой холодный год!Ты отныне мой хозяин,Не гони меня в обход.В колотушку бью покорно,Горемыка и босяк.Караульный рисом кормит,Помыкая так и сяк.
Романс третий:
Мне бы чай и ужин плотный!Вышло ж все наоборот:Два блина сглотнул холодных,И теперь болит живот.День еще под облаками —Уж велит зажечь огонь,Понукает всех пинками.Сунешь медь — смирится он.
Романс четвертый:
Петухи на пятой страже,Оживает городокСытых добронравных граждан,Нищий лишь в снегу продрог.Вот нашел я горемыку,Оживил и он уснул.Я ж в бессилии захныкал,Вспомнив молодость-весну.
Романс пятый:
О чем постыдно слезы лью?Судьбу поведаю свою.Служили Чэни при дворе,Торгуя царскою сосной,Мой дед — инспектор соляной,Тогда меж четырех морейБыл знаменит старинный род,Дружил с вельможами отец.И вдруг всему пришел конец,Отныне все наоборот:Потомок их — злодей и мот.
Романс шестой:
Почил меня бивавший дед,И дух отца уже отпет.Избаловала меня мать.Привык кутить и пироватьИ обошел певичек всех,Мне рок мирволил, как на грех!Когда ж отец в опалу впал —Взял тесть меж прочих прилипал.
Романс седьмой:
Я зятем жил у Симэнь Цина.Средь парков, спален и гостиныхРазгулы пиршеств и забав…Я с тещей спал, мораль поправ.Имел к деньгам семейным доступ —Была уверенною поступь,Но я в могилу свел жену —И вот мне мщенье за вину.Играл на золото, алмазы,Любил с красотками проказы —А ныне голый на мели,Стал нищ, спасаясь от петли.
Романс восьмой:
Я из большого дома — в малый,Оттуда — в смрадные подвалы,Так голод съел мое жилье.Мне пищей — крохи да гнилье.Ведь я привык к вину и мясуИ вдруг всего лишился сразу —Мне негде взять собачью кость!Распродан родовой погост!
Романс девятый:
Для низости — я слишком горд.Для высоты — не хватит силы.Мне чужд наемный труд унылый,И землепашца хлебный горб.Работа — чушь! В уме лишь плутни:Мечтал красоток ублажать,Пресытившись, в парче лежать,И просыпаться пополудни.Всем причинил немало бед,Своей заносчивою ленью,Когда, бездомный, околею,Меня жалеть не станет свет.
Романс десятый:
Хозяин с платой приставал,А у жильца в кармане пусто.Теперь приют ему подвал,Еда — прокисшая капуста.Колотит что ни день простуда.Любой заботе буду рад.Котел и битая посуда —Вот все, чем ныне я богат!Жена в могиле от лишений,Слуг нет, пал конь и продан дом.Судья все выманил, мошенник —И вот скитаюсь бобылем.В харчевнях — крошек две горсти,Опивок чайных четверть кружки,И тупо по ночам трястиВ замасленные колотушки.
Так и жил Чэнь Цзинцзи. Днем просил милостыню, а на ночь укрывался в ночлежке.
Жил-был в Цинхэ почтенный Ван Сюань по прозванию Тинъюн — Справедливый в Действиях, которому шел седьмой десяток. Человек состоятельный, набожный и милосердный, он в добрых делах находил высшее удовлетворение. Движимый чувством долга, бескорыстно помогал ближним, славился как щедрый благотворитель, водил широкие знакомства, но особенно усердно поддерживал он горемык и страдальцев. Оба его сына вышли в люди. Старший, Ван Цянь, в чине тысяцкого унаследовал пост заведующего печатью в управлении императорских конюшен. Второй сын, Ван Чжэнь, учился в областном училище. Ван Сюань держал у ворот закладную лавку, в которой управлялся нанятый приказчик. Жил хозяин в полном достатке. На досуге он исцелял недужных или, перебирая жемчужины четок, возносил молитву Будде, то уходил на проповедь в буддийскую обитель — Брахмы дворец,[1712] то, стремясь постичь путь-дао, удалялся в даосскую обитель — самоцветный дворец бессмертных. В заднем саду у Ван Сюаня росли два абрикосовых дерева, потому-то его больше знали под даосским прозванием Отшельник из Хижины в Абрикосах.
