В который раз я спрашивал себя: правильно ли я поступаю? Во имя старой дружбы и личных симпатий я собирался нанести обиду могущественному роду Аррайд и прекрасно понимал, скорее небо с землей поменяются местами, чем Илбрек забудет ее. Зная мстительный характер Лоннансклеха, можно было ожидать самого худшего, вплоть до развязывания войны. Я не сомневался, что все мои люди без исключения и без того не слишком-то любившие Мак-Аррайда, поддержат решение своего владыки, и именно это угнетало меня больше всего. О Четыре, всевидящие и всезнающие! Вправе я обмануть их доверие, ввергнуть порученный мне Вами Предел в кровавую распрю? Да еще, ко всему прочему, Лаурик Мудрый, который мог бы разрядить обстановку, отсутствовал, и я даже не представлял, когда он вернется.
И вместе с тем я прекрасно понимал, что, доведись мне возможность пересмотреть свое решение, я бы вновь поступил так же.
Гуайре поднял руку, и гул голосов моментально сошел на нет. Лишь ветер шелестел полами плащей, да где-то в вышине пронзительно и отрывисто кричал охотящийся ястреб. Что ж, пора.
– Приведите преступника!
Толпа поспешно расступилась, и четыре воина вывели Бранна.
Сегодня утром ему впервые развязали руки, позволили вымыться и накормили, но всё равно видно было, что каждый из проведенных под замком дней показался Бранну вечностью. По традиции пояс преступника оттягивал меч – знак того, что перед нами стоит взрослый мужчина и полноправный член рода, – а одежды белели только что выпавшим снегом – цветом смерти. Похоже, юноша нисколько не сомневался в том, каким будет приговор. Но глядел он смело, а голос его, когда он обратился ко мне с приветствием, почти не дрожал.
Сидящая рядом со мной Этайн едва слышно всхлипнула и этот тихий звук вывел меня из раздумий. Всё. Решено.
Я встал и твердыми шагами приблизился к преступнику. Остановился. И вновь тишина сгустилась настолько, что ее, казалось, можно было резать ломтями, как сыр. Голос мой показался мне странного глухим, словно звучал из глубокого колодца:
– Бранн, сын Гуайре Менда, давал ли ты мне клятву Воина, как своему Ард-Ри и господину?
– Да.
– Твой меч.
Когда юноша протянул мне оружие рукоятью вперед я поднял клинок у себя над головой и провозгласил:
– Я, Коранн Мак-Сильвест, прозываемый Луатлав, Ард-Ри Западного Предела, ныне и навечно возвращаю тебе твою клятву.
Меч упал под ноги стоящему передо мной Бранну.
В гробовом молчании я принял у стоящего наготове слуги мех с пивом, а потом наклонился и собрал немного влажной, жирной земли. Вновь подошел к Бранну, который так и стоял всё это время, не шелохнувшись.
– Воин, я отказываю тебе в своей воде, – на меч пролилась струя пива, – земле, – сверху упала горсть земли, – и защите, и в том беру в свидетели Четырех!
Я замолчал, и вперед выступил Гуайре. Вытащив кинжал, он наискось полоснул себя по левой ладони и, подойдя к сыну, окропил его голову.
– Кровь смывает кровь! – твердо провозгласил он, не отводя глаз. – Ныне и навсегда я, твой отец, и весь мой род отрекаемся от тебя.
И вновь наступил мой черед.
– По возвращении в Ардкерр приказываю содержать этого человека под стражей до тех пор, пока последний воин доблестного Илбрека Мак-Аррайда не покинет мой дом. На следующий день изгнанник волен уйти, куда пожелает, взяв с собой лишь свое оружие и пищи на три дня пути. И любой, кто с этого момента застанет его в землях Ард-Ри, может беспрепятственно пролить его кровь. Роду же Аррайд и лично тебе, славный Илбрек, я лично уплачу эрик за погибшего Туана. Я, Ард-Ри, сказал!
– Как понимать твои слова? – сверкнув глазами, спросил глава рода Аррайд.
– Как окончательные, – твердо ответил я.
– Разве не слышал ты моей клятвы? – В голосе Илбрека ясно различались угрожающие нотки, и меня обуял гнев.
– Слышал. Ты поклялся, что объявишь от лица рода Аррайд кровную месть роду убийцы и любому, кто окажет ему покровительство. Во имя Четырех, сдается мне, что это ты плохо расслышал мои слова! У преступника отныне нет рода, и если кто-нибудь, зная о решении Ард-Ри, посмеет приютить его, то ты и твои люди вольны поступать так, как вам вздумается.
– Я говорил не об этом! Неужели же из-за дружбы с Гуайре Мендом ты презрел справедливость, олицетворением которой являешься в Пределе?
Доселе молчавший член рода Гуайре поднял голову:
– Не забывайся, сын Аррайда! На что ты намекаешь?
– Помолчи, пес, я говорю не с тобой! – Илбрек не скрывал раздражения и презрения. – И я не намекаю, а говорю прямо: Ард-Ри поступил недостойно! Он своим решением защитил преступника от заслуженной кары и тем самым нанес жестокую обиду всему моему роду!
Стараясь не дать гневу, душившему меня, вырваться на волю, я процедил сквозь зубы:
– За свои слова и дела я, как Ард-Ри Предела, несу ответственность лишь перед Четырьмя и Лауриком Искусным – Их Устами. Когда Мудрый вернется, ты, Лоннансклех, имеешь полное право заявить ему о несогласии с моим решением. А до тех пор оно останется неизменным. Юный Бранн в приступе ярости совершил тяжкий проступок и поплатился за него, но я не позволю роду Аррайд травить на своей земле доблестного воина, точно дикого зверя! И еще…
Тут моей руки коснулось что-то легкое, как крыло бабочки. Этайн. Она поманила меня пальцем и, когда я наклонился, еле слышно прошептала несколько слов.
О Всеблагие! Благодарю Вас! Вы послали мне жену, с мудростью которой не сравнится никто, за исключением раз что Ваших Уст!
– Тихо, славные воины! – громко провозгласил я, подняв руку. – Я еще не закончил!
Гуаре повторил мои слова. «Что ты задумал?» – с тревогой вопрошали глаза моего побратима. В ответ я ободряюще улыбнулся и продолжал:
– Суд окончен, но у нас есть еще одно дело. Помните ли вы, о мой народ, гейс, что взял я на себя, став Ард-Ри?
Люди ответили нестройным гулом.
– Упомню! – проревел Илбрек. – Ты клялся, что я ни в чем не встречу в твоем доме отказа. Сегодня мы покинем Ардкерр, но прежде я прошу и требую голову этого человека!
– Он прав, прав! – зашумели вокруг.
– Тихо, достойные! Дайте мне закончить! О брат мой Илбрек! Я не могу отдать тебе то, что мне не принадлежит. У меня более нет власти над этим человеком. Если желание твое оставить нас твердо, я не буду ему препятствовать. Доблестный Гуайре распорядится, чтобы вам приготовили припасы в дорогу и богатые дары.
Торопясь, как бы Мак-Аррайд вновь не перебил меня, я продолжал:
– Когда же я говорил о своем гейсе, то имел в виду совсем другое. Помните ли вы, что поклялся я пред лицом Четырех принять и простить любого изгнанника, который придет ко мне с такой просьбой. Помнишь ли ты?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
