уверенность в себе как магнитом притягивала окружающих. Эля дружила с людьми самыми разными. От ботанов, которых, как прокаженных, чурались в школе, до неисправимых двоечников, которых чурались не меньше.
Я никому не рассказывал, но после уроков я часто ходил за ней от музыкальной школы до остановки. Дорога вела через парк, и иногда Эля сворачивала с тротуара, садилась на траву, расчехляла скрипку и начинала играть. Парк в такие моменты замирал. Торопившиеся куда-то люди останавливались, ворковавшие на лавочках парочки замолкали. А вокруг Эли собирались птицы. Подлетали близко-близко и рассаживались кругом. Много птиц, десятки. И они молчали. Не курлыкали, не кричали, не пытались подпевать. Просто сидели и слушали. Да, звучит как сказка, но это правда. Эля была необыкновенной, неземной.
И я горжусь, что однажды она выбрала меня из сотен других и сделала своим другом. Подошла на перемене и просто сказала: «Ты ведь на гитаре играешь? Будешь в моем оркестре?» А я в ответ смог только кивнуть.
Когда она уехала в столицу, я ждал каждого ее возвращения. И в этот раз… Я правда, правда не желал ей зла. Я лишь хотел, чтобы она избавилась от страха, который так сильно мешал ей жить. Но, как известно, благими намерениями… Клянусь, когда я пришел на конюшню, там не было ничего странного. Тихо, безлюдно, но совсем не страшно. Если бы хоть что-то меня насторожило, я не стал бы подвергать Элю опасности и ни за что не оставил бы там кулон.
Все это звучит как попытка оправдаться. Но нет, я не ищу прощения. Его для меня нет и быть не может. Я навсегда останусь тем, из-за кого Эля пропала. И никогда себя за это не прощу. Ты можешь сколько угодно проклинать меня, желать смерти, но поверь, я проклинаю себя намного сильнее. Вы все живете с болью от того, что Эли больше нет рядом. А я живу с болью от того, что ее нет рядом по моей вине.
На этом письмо обрывалось. Ни подписи, ни даты, ни прощальных слов.
Нина поглядела на сову, которая несколько дней назад вызывала сильнейшую злость и отвращение. Самозванка. Подделка. Сейчас же при взгляде на кулон сердце стучало спокойно, лишь слегка сжималось от жалости. Она расправила капроновый шнурок и почти продела в него голову, но в последний момент передумала.
«Как будто петлю на шею натягиваю», – мелькнула неприятная ассоциация. Нина вновь всмотрелась в грустную сову и, поразмыслив, повесила на набалдашник у изголовья кровати.
– Да что со мной не так?! – она в бессильной злобе сжала кулаки и отправилась на кухню готовить ужин.
Кукольница
С самого утра капал мелкий затяжной дождь, но он был не в силах отпугнуть детей, которые слетались к кибитке, словно мотыльки к огню. Вот и сегодня, вернувшись из лавки цирюльника, Роза обнаружила троих, жавшихся на ступеньках друг к другу, совсем как цыплята на жердочке.
– Да вы до костей продрогли, – ахнула кукольница и, словно тех же цыплят, загнала детвору в кибитку.
Внутри было темно и зябко. Цыганка распахнула окно, впустила скудный свет, разожгла огонь в печке, подвесила над ним чайник.
– Сейчас буду вас отогревать, – оповестила она насквозь промокшую ребятню. – Мигом снимайте одежду.
Полчаса спустя согревшиеся и напившиеся горячего чая дети с интересом бродили по кибитке, святая святых мамы кукол, куда прежде не был допущен ни один ребенок в городе.
«Расскажу, все от зависти помрут», – думал в тот момент каждый из малолетних гостей.
Оля, рыжеволосая дочка пасечника, едва слышно ступала по скрипучему полу и с обожанием рассматривала сидящих на полках кукол. Многих видела впервые, поэтому подолгу стояла на месте, пытаясь запомнить каждую кукольную деталь: «Позже девчонкам опишу, обзавидуются».
Миновав стеллаж, она дошла до висевших друг над другом полок, где обособленно расположились восемь ростовых кукол – жемчужины Розиной коллекции. Четыре кукольных мальчика и четыре кукольные девочки, настолько похожие на настоящих детишек, что временами становилось жутко. Оля бережно, словно птенчика, погладила мягкие Лизкины локоны, потрогала алое атласное платье. Перевела взгляд на сидящего рядом проказника Тошку. Тот, как всегда, задиристо улыбался и имел вид шкодливый до безобразия. Оля, воровато обернувшись на маму кукол, подхватила Тошку под мышки, с легкостью подняла и усадила себе на локоть – совсем как собственных младшеньких братишек. Ахнула.
– Нравится? – с лукавой улыбкой поинтересовалась Роза, которая все это время следила за гостьей.
– Он такой легкий, – выдохнула Оля. – В нем кило, не больше. – Она, словно ребенка, покачала Тошку на руках.
– Почти три, – засмеялась Роза, наблюдая за удивленной девочкой. – А ты думала, что он весит, как четырехлетний ребенок?
Оля кивнула.
– Что ж, спасибо за комплимент, – вновь залилась смехом кукольница. – Значит, он настолько похож на настоящего мальчика.
Заинтересовавшись, к полкам подошел Вова. Поглядел на Тошку в Олиных руках и, получив немое одобрение кукольницы, поднял с полки Анфиску. Как и Оля усадил ее на сгибе локтя, поправил задорные светлые косички и осторожно, самыми кончиками пальцев, провел по румяным щекам.
– Холодные, – удивленно поделился он с Розой наблюдением.
– Гипсовые, – та не могла сдержать улыбки. Ее забавляло и умиляло, что дети никак не могли осознать, что куклы неживые. – А руки с ногами тканевые.
Оля, проверяя, согнула Тошкину руку.
– Вот видишь? У человека рука так не гнется.
– И правда, совсем легкая, – Вова осторожно подкинул Анфиску. – Как несушка.
– Иначе я не смогла бы ими управлять, у меня бы быстро уставали руки.
Танюшка, та самая храбрая крошка, наконец допила чай, размазала тыльной стороной ладони остатки меда по щекам и подошла к брату. Понаблюдала, как он восторженно баюкает Анфиску, как Оля поправляет Тошкины кудряшки, и повернулась к остальным кукольным деткам. Первой взгляд притянула Лизка – в алом платье и золотых башмачках она восседала на мягкой подушке, словно заморская принцесса. Танюшка было протянула руки, но одернула их, засомневалась. Поглядела на перепачканные липким медом пальцы, вздохнула.
– Хочешь взять Лизку? – Роза, всегда легко считывающая мысли с детских лиц, пытливо наблюдала за Танюшкиными душевными терзаниями.
Малышка торопливо спрятала руки за спину и помотала головой – нет. Роза удовлетворенно улыбнулась. Она никогда не ошибалась в детях.
Глава 10
Из дневника Нины Измайловой:
Знаете, Семен Витальевич, а ведь я всегда очень гордилась своим здравомыслием. Я никогда не смотрелась в зеркало, если приходилось возвращаться за забытой вещью, никогда не ахала над рассыпанной солью, а на цвет перешедшей дорогу кошки даже не обращала внимания. Все эти
