Он мотнул головой, встал и повернулся лицом к окну. Гнев, который подогревал Амат, выпарился, и ей вдруг отчаянно захотелось, чтобы Вилсин поверил. Чтобы встал на ее сторону. Она чувствовала себя флюгером, который крутится от малейшего порыва ветерка. Если б ей дали поспать перед этим разговором, если б не побег из заведения Ови Ниита, если бы мир был хоть сколько-нибудь честен, понятен или справедлив, она могла снова стать собой – спокойной, солидной, уравновешенной. Амат со стыдом спрятала отчаяние поглубже, притворяясь, что всего лишь глотает гнев.
Марчат дошел до лестницы.
– Да, – бросила ему вслед Амат, – можешь спросить Лиат, если не хочешь гадать.
– Лиат?
– Это она рассказала мне, куда вы ходили той ночью. Итани рассказал ей, а она – мне. Если тебе кажется, что Итани настраивает поэтов против тебя, спроси Лиат.
– Она заподозрит, – сказал Марчат, но, судя по тону, жаждал возражений. Амат закрыла глаза. Так приятно закрыть глаза… Боги свидетели, ей необходимо поспать.
– Нет, – возразила Амат. – Не заподозрит. Сделай вид, будто недоволен ею. Скажи, что не подобает поощрять такого рода знакомства посреди переговоров, спроси, почему она не дождалась конца торга. В худшем случае она соврет, но тогда ты хотя бы узнаешь, что ей есть что скрывать.
Ее начальник и старый друг задумался, прокручивая в голове сказанное, выискивая все недостатки новой стратегии. Лица Амат коснулось дыхание морского ветерка. По глазам Марчата стало видно, что он уже согласен.
– Тебе придется побыть здесь, пока все не кончится, – сказал Вилсин. – Я скажу людям Ошая, чтобы принесли поесть. Что до меня, я должен довершить начатое. За себя не беспокойся.
Амат ответила позой согласия.
– Здесь мне будет лучше. …Марчат, ради чего все это?
– Ради денег, – отозвался он. – И власти. Чего ж еще?
Как только он сошел вниз, Амат осенило. Словно штырек прыгнул в лунку и она увидела всю картину разом. Дело было не в ребенке и не в матери. Дело в поэте! А значит, и в андате тоже. Если поэт Хешай потеряет власть над своим созданием, если Бессемянный освободится, Сарайкет потеряет свое преимущество как центр хлопковой торговли и окажется наравне с островами, Западными землями и Гальтом. Даже при новом андате город едва ли удержит позиции.
Амат подошла к окну. Улицы были запружены – люди, повозки, волы, собаки… Городские крыши тянулись на восток, а к югу до самого моря было некуда ступить. Торговля. Островитянку Мадж готовились принести в жертву, чтобы покончить с процветанием Сарайкета. Только это объясняло происходящее.
– Ох, Марчат, – выдохнула Амат, – что ты наделал?
В чайной было почти пусто. Двое-трое молодых людей шумно спорили, приводя доводы без оглядки на смысл. Снаружи, в саду, мужчина постарше заснул у фонтана, и его размеренное сопение вписывалось в беседу. Лимонная свеча в последний раз зашипела и погасла, оставив после себя долгую извилистую струйку дыма. Запахло жженым фитилем. Оте захотелось зажечь новую, но он раздумал. Маати на скамье рядом с ним тяжело вздохнул.
– Здесь хоть когда-нибудь холодает, Ота-кво? – спросил он. – Будь мы у дая-кво, уже бы стучали зубами, даже среди лета. Подумать только: полночь, а жара почти как днем.
– Все дело в море. Оно сохраняет тепло. А еще мы сильно углубились на юг. Чем дальше к северу, тем холоднее.
– К северу… А ты помнишь Мати?
И Ота стал вспоминать. Каменные стены толще человеческого роста, каменные башни, впившиеся в белое небо, каменные статуи, которые весь день накаляют в огне, чтобы ночью обогревать детские.
Он вспомнил, как его волокли на санях по забитым снегом улицам, а сестра, чье имя он забыл, приникала к нему, чтобы сохранить тепло. Вспомнил запах сосновых дров, раскаленного камня и горячего вина с пряностями.
– Нет, – ответил Ота. – Не очень.
– Я редко смотрю на звезды, – признался Маати. – Странно, правда?
– Пожалуй.
– Интересно, Хешай смотрит? Его по полдня не бывает дома. Даже вчера, когда я вернулся, не было.
– То есть сегодня?
Маати наморщил лоб.
– Наверное. Уже светало. Видел бы ты, как Бессемянный шнырял вокруг да около, точно кот. Пытался выведать, где я был, но я не сказал ему. Дудки. Хотел бы я знать, где Хешай пропадает по ночам…
– Кстати о Бессемянном – тебе пора переходить на воду, – сказал Ота. – А то все выложишь без расспросов.
Маати принял позу согласия, но за водой не пошел. Спящий храпел. Ота ненадолго закрыл глаза, прислушиваясь к ощущению. Казалось, будто его опрокидывает на спину. Он слишком устал. А еще отрабатывать целую смену.
– Не знаю, как у Хешая это выходит, – произнес Маати, явно думая о схожем. – У него целый день забот впереди. От меня, видимо, толку будет не больше, чем вчера. То есть сегодня. Что-то я путаюсь. Время легче отслеживать, когда спишь по ночам. А ты как?
– Без меня обойдутся, – ответил Ота. – Мухатия-тя знает, что мой договор скоро потеряет силу, поэтому и не ждет от меня особых стараний. С теми, кто уходит, такое часто бывает.
– А ты уходишь? – спросил Маати.
– Не знаю.
Ота перенес вес на локоть и посмотрел на юного поэта в коричневых одеждах. В лунном свете они казались черными.
– Завидую тебе, – вздохнул Маати. – Да ты и сам догадываешься, правда?
– Хочешь так же болтаться в неопределенности и не знать, на что будешь жить в следующие полгода?
– Да, – сказал Маати. – Наверное, хочу. У тебя есть друзья. Есть свой угол. Всякие возможности. И…
– И?
Даже в темноте было видно, как Маати покраснел. Отвечая, он принял позу извинения.
– У тебя есть Лиат, – сказал Маати. – Она очень красивая.
– Что верно, то верно. Но при дворе много женщин, а ты – ученик поэта. Должны быть такие, кто захочет с тобой встречаться.
– Они, может, и есть. Хотя… я их не понимаю. У меня не было знакомых девочек – ни в школе, ни после, у дая-кво. Они какие-то не такие.
– Да уж, – согласился Ота. – Это точно.
Лиат. С тех пор, как они побывали на аудиенции у хая, их совместные ночи можно было по пальцам пересчитать. С тех пор, как Маати его нашел, она была так занята приготовлением островитянки Мадж к скорбному торгу, что перестала с ним спорить, но по ее молчанию Ота чувствовал: что-то назревает.
– С Лиат все совсем не так гладко, – произнес он, сам удивляясь, что признал это. Маати с трудом выпрямился. Его озабоченность выглядела почти смешной. Мальчик изобразил вопрос. Ота принял позу непонимания происходящего, но почти тотчас опустил руки.
– Дело не в ней. Я сам… по-моему, я от нее отдаляюсь.
– Почему? – поразился Маати.
Ота недоумевал, как этот разговор вообще начался. У Маати был талант подбивать его на обсуждение тем, которые он не решался даже обдумывать. Видно, дело в том, что у него наконец появился понимающий слушатель: тот, кто знал, кем он был, кто пережил почти те же невзгоды и радости.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
