Оба жреца, и в храме «курдпули» и в храме «уршали», приводили в порядок свое хозяйство. Пучками зеленых веток они подметали узкие храмовые дворики и буйволиным навозом мазали стенки над входом. Жрец «уршали» подошел к ритуальным камням, находившимся рядом с его храмом. Серые неотесанные глыбы были врыты в землю, и каждая из них имела свое имя. Самый большой камень назывался Канкаш. Затем шли Омурькаш, Оцонкаш, Мацодкаш. Жрец походил между ними, некоторое время постоял около Канкаш и вновь вернулся к храму. В это время Мутикен поставил на ограду «уршали» круглую корзину с солью. Жрец положил на соль кору дерева «тыр» и скрылся с корзиной в храме. Там он прочел над солью молитву и снова поставил корзину на каменную ограду.
На зеленую лужайку между храмами выгнали священных буйволиц. Это были «мортар», принадлежавшие храму «курдпали», «уршалер» из «уршали». В этот день буйволицам не дают пить. И когда одна из них, не зная тонкостей церемонии, направилась к ручью, Нельдоди с палкой в руках преградил ей путь. Буйволица удивленно и жалобно замычала, но все-таки послушно вернулась на свое место. Началась ритуальная дойка. Оба жреца в одних тюни переходили от буйволицы к буйволице, собирая молоко в высокие бамбуковые сосуды. Все мужчины терпеливо ждали, когда жрецы кончат доить, а потом погнали буйволиц к нескольким валунам, лежавшим около памятных камней в честь умерших жрецов. Между валунами был узкий проход, через который обычно проводят телят, когда совершается ритуал приобщения их к священному сану. У камней буйволиц поджидал жрец с длинной бамбуковой палкой. Животные в замешательстве топтались на одном месте и подозрительно смотрели на человека с палкой. Жрец поднял палку и ударил ею ближнюю буйволицу. «Оуп! Оуп!» — закричали мужчины. Буйволица встрепенулась и опрометью бросилась в джунгли. За ней последовали остальные, но жрец успел коснуться палкой каждой, и всякий раз, когда это происходило, возгласы «Оуп! Оуп!» нарушали тишину ясного январского утра. Наконец последняя буйволица исчезла в зарослях, и я увидела, как несколько мужчин карабкаются по склону соседней горы.
— Сейчас они перехватят буйволиц, — сказал мне Пеликен, — и пригонят их в священную рощу.
Мы отправились в священную рощу, находившуюся чуть повыше храма «уршали». Там несколько мужчин мотыгами углубили русло ручья и сделали в нем запруду. На берегу жрец «уршали» наметил место для двух ям. Все присутствующие по очереди копали ямы, и, когда работа была кончена, около ям поставили корзину с солью. Жрец стал бросать на соль кору дерева «тыр», а мужчины и мальчики, приставив ладони ребром к носу, монотонно прочли молитву:
Пусть будет больше буйволиного молока,Пусть буйволицы принесут потомство,Будут здоровы и будут долго жить.Пусть уродится много сочной травы,Пусть всегда будет с нами бог Ишкетьнор,Пусть будет с нами его благословение.
Оба жреца набрали в глиняные горшки воду из ручья и всыпали в них соль. Соленую воду вылили в приготовленные ямы. В это время в зарослях раздался треск и крики. Из джунглей гнали буйволиц к ручью.
— Буйволы, буйволы, — тревожно заговорили все вокруг. — Будьте осторожны. Идут буйволы.
Ломая ветви деревьев и подминая кусты, к ручью выскочила буйволица. Она поводила боками и держала рога в состоянии боевой готовности. Мужчины почтительно расступились и дали ей дорогу. Буйволица направилась к яме с соленой водой и стала жадно пить, временами отрываясь и тревожно посматривая на стоящих вокруг людей. Затем появилась еще одна буйволица, и наконец все священное стадо, непочтительно толкаясь, отведало ритуального питья. И каждый раз, когда очередная буйволица склоняла рога над ямой с водой, тода хором восклицали: «Ох-хо! Ох-хо!»
Когда последняя буйволица оторвалась от соленой воды, мужчины и мальчики стали бросать в ямы траву. Опустившись на колени, они прижимали мокрую траву к лицу. Опять зазвучали слова молитвы:
Пусть будет больше буйволиного молока,Пусть буйволицы принесут потомство,
и т. д.
Закончив на этом церемонию у ручья, люди отправились к храмам. И снова раздалось дружное: «Ох-хо! Ох-хо!» Как подкошенные падали люди у храмов и буйволиного загона, прижимаясь лбами к камням их оград. Последним поднялся на ноги Мутикен.
— Ну вот, — сказал он мне с облегчением, — мы дали соль нашим буйволам.
Я посмотрела на часы. Стрелка приближалась к трем пополудни.
— Да… — покачала я головой. — У нас дают соль скоту гораздо быстрее.
— Как? — удивился Мутикен. — Разве можно дать быстрей? Ты видела, амма, мы все утро были заняты.
«мы разводим огонь, ты уходишь из этого мира''
В мае 1964 года умер старый Матцод из Муллиманда. Я познакомилась с ним еще в мой первый приезд в Нилгири. Матцоду было тогда 75 лет. И вот теперь Мутикен и Нельдоди принесли мне эту печальную весть.
— Собирайся, — сказали они. — Сегодня будет погребальная церемония. Люди рода Мельгарш уже пошли провожать его в далекий путь.
…Мы поднимались в гору, на вершине которой был расположен Муллиманд. Вдруг Мутикен и Нельдоди горестно запричитали: «О-о-о! О-о-о!» С другой стороны горы донеслось такое же «О-о-о!». Я увидела группу тода, направлявшуюся в Муллиманд. Эти группы стекались отовсюду, и горестный крик «О-о-о!» стоял над горами. У входа в манд нас встретил Нарикен. По его лицу и бороде текли слезы.
— Иди, амма, попрощайся с Матцодом. Он часто тебя вспоминал.
— Я ведь не тода, Нарикен. Разве мне можно?
— Тебе можно, — присоединились к нему Мутикен и Нельдоди.
Мы подошли к хижине Матцода. На ее передней стене висело новое путукхули, два зонтика, полотенце и еще что-то, чего я не могла разглядеть. Это были дорожные вещи Матцода. С ними он отправится в страну мертвых Аманодр. В темной хижине на суфе лежал Матцод. На лбу у него была монета, ожерелье из монет украшало грудь, ноги были связаны черной тесьмой. На противоположной суфе и на полу сидели плачущие родственники.
— О-о-о! — причитали они.
Желающих проникнуть в хижину было много, и мы выбрались с Нельдоди на свежий воздух. Неподалеку от хижины стоял жрец в традиционном черном одеянии.
— Ты звонил сегодня в колокол? — крикнул ему Нельдоди.
— Я звонил на рассвете. Его родственники в Аманодре уже знают и готовятся к встрече.
— Это очень важно, — повернулся ко мне Нельдоди. — Плохо, когда человек приходит в Аманодр, а его никто не встречает. Но жрец звонил, и родственники Матцода слышали погребальный колокол.
На пригорке несколько тода мастерили носилки. Они связывали свежеоструганные ветви деревьев корой. Внизу мирно паслось стадо буйволов. Два из них сегодня будут принесены в жертву и отправятся с Матцодом в страну мертвых.
В Аманодре тода живут так же, как и на земле, поэтому и там им нужны буйволы. В небольшой ложбине за мандом складывали нарубленные ветви дерева «кешь» для кремационного костра. Каждый род имеет свое место для кремации. Отдельно для мужчин и отдельно для женщин.
Шесть тода встали в круг и прокричали «Хэ-о, хэ-о!». Начались погребальные песня и танец. Мелодия песни была отрывистой, но в ней чувствовался своеобразный печальный ритм:
У тебя на лбу лежит монета,Твои ноги связаны черной тесьмой.Путукхули с красивой вышивкойпокрывает твое тело.Лучшие серьги рода у тебя в ушах.«Кейвели»[33] лежит на твоей груди.Мы влили молоко тебе в рот.Мы смазали рога жертвенных буйволиц.Уже готовы для тебя носилки.Мужчины манда сыплют землю на тебя.А слезы наши текут, не прекращаясь.Кешь-дерево срубили мы.Мы разводим огонь, ты уходишь из этого мира.Ты уходишь в страну Аманодр.
Тем временем Матцода вынесли из хижины и положили рядом с храмом. Принесли листья дерева «какут» и, набрав в них молока священной буйволицы, трижды влили его в рот умершему. К Матцоду по очереди подходили мужчины и бросали на него землю. Два раза в сторону, один раз на тело. Видимо, тода не всегда сжигали своих покойников, а когда-то хоронили. К жрецу подвели двух упиравшихся буйволиц. Их рога были смазаны маслом. Тода плотным кольцом окружили жреца и буйволиц. Взмах топора на длинной ручке, и сильное крупное животное, пораженное в темя, рухнуло на передние ноги и беспомощно завалилось на бок. Жрец подошел ко второй буйволице. Тода заплакали и запричитали, пожалуй, еще горестнее и громче, чем они это делали над Матцодом. Мертвую руку Матцода положили на рога принесенных в жертву животных. Мужчины опускались на одно колено и, касаясь лбами буйволиц, а потом друг друга, неутешно и громко плакали. Из убитых буйволиц одна была священной, другая — простой. Женщинам разрешается оплакивать только простую, мужчины оплакивали священную. Матцода положили на носилки и понесли к месту кремации. Было душно. По небу ползли низкие лиловые тучи. Матцода положили рядом с дровами, и женщины зашили в его путукхули еду. Вблизи в двух корзинах стоял рис. До Аманодра далеко, и Матцод должен есть в дороге. Завертелись палочки, голубоватый дымок поднялся кверху, вспыхнуло пламя. Покойника трижды пронесли над пламенем, сняли украшения и опустили его на кремационный костер. Туда же бросили и погребальный шест, воздвигнутый рядом. Пламя охватило путукхули, зонтики, которые лежали на мертвом, и взвилось кверху. Матцод начал свой путь в Аманодр…
