Он делает именно так, как я прошу. Толчки медленные. Глубокие и размеренные. Его руки на мне повсюду. Ласкают. Сжимают. К делу подключаются губы. Язык. Но здесь что-то не так. И хотя я точно знаю, что именно, и знала все это время — благодаря тому голоску в моей голове, — я не могу заставить себя сказать это.
Не хочу, чтобы он увидел мою слабость. Чтобы знал, какую сильную боль мне причинил. И я не уверена, потому ли это, что мне стыдно за то, что он заставил меня чувствовать, или потому, что я не хочу, чтобы он сожалел о том, что заставил меня это чувствовать.
— Поговори со мной, детка.
Боже, как бы мне хотелось.
— Просто скажи это, красавица.
Даже ласковые слова не помогают.
Он замирает внутри меня. Нежно целует. Смотрит еще нежнее. Затем с его губ слетают слова, которые мне нужно было услышать, как сладчайшая мелодия, наполненная болью, которая способна вывернуть наизнанку и заставить тосковать по тому, чего я не осознавала, но в чем так отчаянно нуждалась.
— Доверься мне, Пенелопа. Я держу тебя.
Не раздумывая больше, я сдаюсь. И во второй раз за сегодняшний вечер отдаю этому мужчине частичку себя.
— Я хочу этого. Но не хочу чувствовать то, что испытала прошлой ночью. Я не такая, Джейк. Я не… они.
Они.
Мисс Симс.
Все остальные.
Все женщины до меня.
Наемные шлюхи, которых оставили одних на диване.
Трахнули и забыли.
Возможно, я значу для него не больше, чем они.
Возможно, я являюсь для него не большим, чем они.
Но я не могу позволить ему обращаться со мной, как с куском мяса.
Только не снова.
Он ничего не говорит. Ни слова. Просто обездвиживает меня своим стоическим, задумчивым взглядом.
Гребаный ад.
Я так и знала.
Прижимаю ладони к его груди и отвожу взгляд.
— Слушай… я… — у меня вырывается нервный смешок. Ненавижу быть такой незащищенной. Такой уязвимой.
Дурацкое гребаное доверие.
Дурацкий гребаный голосок.
Дурацкая гребаная Пенелопа.
— Прости. Мне не следовало…
Он прерывает меня поцелуем. Обжигающим поцелуем, который оставляет синяки на моих губах и полностью сводит на нет то, как он держит мое лицо в своих ладонях, будто оно фарфоровое. У меня от этого голова идет кругом. Его дыхание контролируемое, но немного хриплое, когда он отстраняется и шепчет мне в губы:
— Ты — не они. Слышишь меня?
Я киваю.
Он снова захватывает мой рот. Этот поцелуй слаще предыдущего. Нежнее. Медленнее. Он обвивает мои руки вокруг своей шеи. Мои ноги вокруг своей талии. Оставаясь погруженным в меня, выпрямляется со мной в объятиях.
— Ты никогда, бл*ть, не будешь ими.
Каждые несколько шагов он целует меня. В губы. В шею. В щеки. В нос. В уголки губ. В висок….
Боже.
Эти поцелуи в висок…
Я тоже целую его. В челюсть. Ухо. В подбородок. В шею. В губы… которые теперь уже атакуют мои губы. От вожделения кружится голова, и я купаюсь в тепле, которое не имеет никакого отношения к сексу, а к чему-то совершенно другому. Но я не подавляю этого. А наслаждаюсь. Живу настоящим моментом. Отпускаю все, чтобы моему хорошенькому ротику не пришлось говорить, заставив вместо этого свое тело говорить за меня.
И я очень быстро понимаю, что должна позволять своему телу говорить все время.
Я на кровати. Большая ладонь удерживает мои запястья над головой. Другая прикасается ко мне так, как я люблю. Скользит по моей груди, ребрам и обвивается вокруг бедра.
Я смотрю на открывшееся передо мной зрелище. Тело надо мной. Широкую, скульптурную грудь, покрытую волосами. Восемь кубиков пресса, исчезающих в перевернутом треугольнике мышц. А под ним… толстый, красивый — для члена — ствол, который медленно выходит из меня почти полностью. Затем Джейк подается бедрами вперед, притягивает меня к себе и снова входит.
Снова и снова. Пока я больше не могу держать голову. Пока не зажмуриваюсь и не двигаюсь ему навстречу. Пока не распадаюсь под ним от его слов: «Такая чертовски идеальная». И: «Я еще не закончил с тобой, красавица». Я хнычу, кричу, умоляю и прочее, и прочее, пока не получаю свое.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сжалившись, его толчки становятся немного жестче, так что тупая, отдаленная, медленная жгучая пульсация внутри меня звучит крещендо.
И больше, это ощущение продлевается, когда он перемещает наши тела и находит глубоко внутри меня то самое местечко.
Зажимает мой сосок зубами, вызывая укол боли, а затем успокаивает его языком и обдувает прохладным воздухом.
Все это одновременно пугает и восхищает. Запретное удовольствие. Меня переворачивают и ставят на колени, его член снова погружается в меня, а затем его палец находит то единственное место, которого еще не касался его рот. Я отстраняюсь — стыд пересиливает желание.
— Спокойно, детка.
Ему легко говорить. Не у него палец в заднице.
— Перестань думать. Чувствуй.
Я и чувствую… палец в своей гребаной заднице.
Затем чувствую глубокий толчок, который выбивает весь воздух из легких. Чувствительность из пальцев ног. И мысли из головы.
Я кончаю так сильно, что падаю лицом вниз. Задница все еще вздернута к потолку. Джейк продолжает трахать меня до бессознательного состояния, и я не ощущаю силы притяжения. Да и не хочу. К черту гравитацию. Если только гравитация — это не Джейк Суэггер. Который может засунуть мне в задницу все, что захочет, лишь бы было так же приятно, как сейчас.
Раздается воинственный крик, отчего я выгибаю бровь — интересно, может, он потомок Арминия (прим.: Арминий — вождь древнегерманского племени херусков, нанёсший римлянам в 9 году н. э. одно из наиболее крупных и сокрушительных поражений Рима н. э. в битве в Тевтобургском Лесу). Или частично оборотень. И не только из-за крика. Но и из-за невероятной выносливости. Он должен быть истощен. Он сам сделал всю работу. Так что потомок оборотня или воина — это единственное объяснение тому, откуда у него берутся силы на то, чтобы проложить дорожку из поцелуев вниз по позвоночнику, затем снова вверх, перевернуть меня, уложить головой на подушку, и отправиться в ванную, чтобы избавиться от презерватива.
Все, что сделала я, это всхрапнула и постаралась взять под контроль учащенное сердцебиение.
Я почти засыпаю, когда Джейк забирается в кровать, натягивает на меня одеяло, наклоняется и целует в уголок губ.
— Детка, как ты себя чувствуешь?
Этот вопрос полностью лишает меня чувства юмора. Я ношу его как броню, а без него я трусиха. Вот почему притворяюсь спящей, чтобы не отвечать, потому что боюсь, что могу сказать правду. А я не уверена, что он будет делать с этой правдой. Как к ней отнесется. Или как его реакция повлияет на меня.
Больше он не спрашивает.
Но и не оставляет меня в покое.
Ложится рядом. Обвивает меня рукой. Притягивает к себе и зарывается лицом мне в волосы. Целует в макушку. Чувствую, как его тело расслабляется. Именно в этот момент я обретаю мужество.
Хочу, чтобы он снова задал мне прежний вопрос. Я недостаточно сильна, чтобы сказать все сама, но если он спросит, я отвечу правдиво.
Молюсь, чтобы он спросил.
Ответ на мою молитву — его молчание и медленное, глубокое дыхание, которое говорит мне, что он спит.
Поэтому я запихиваю свою правду в бутылку эмоций и приберегаю ее для следующего раза, когда он спросит меня, что я чувствую. Что я совсем не похожа на мисс Симс.
И что я в него влюбляюсь.
Глава 17
Эмили такая эгоистка.
Хорошая подруга распределила бы оставшуюся в квартире еду на порции и не высовывалась из дома, как я и просила. Но не Эмили. Приспичило же ей средь бела дня пойти в магазин за продуктами, где ее мог увидеть кто угодно. Моей мамы в магазине не было, но она была в своей мастерской, когда Эмили вернулась в квартиру — ту, что располагалась прямо над вышеупомянутой мастерской.
— Просто не верится, что ты пошла на такие крайности, чтобы солгать мне. И втянула в это Эмили… Пенелопа, как ты могла?
