Ольга недоверчиво покачала головой.
– Но я точно слышала, как она его назвала. И гель именно тот. Его любимый…
– Я не берусь ничего утверждать. Но, Оля, только у меня в ресторане работает три Алексея. И вкусы у них довольно похожи. Ты совершенно уверена, что не ошиблась с выводами?
Она уже ни в чем не была уверена. Только ощутила острое желание как можно скорее увидеть Лешку. Услышать именно от него подтверждение или опровержение своим мыслям.
Почему-то до этой минуты казалось, что ненависть к нему – единственный правильный вариант, а лучшее, что она может сделать – это отомстить, причиняя невыносимую боль. Но теперь вдруг стало понятно, что она выбрала совсем не тот путь. Сжигающие ее чувства способны только растерзать душу, опустошить до конца, лишить последних остатков здравого мышления. А как иначе можно обозначить дикое намерение скрыть от Алексея факт о его отцовстве? Ей давно пора оставить позади все эти терзания. Примириться с тем, что случилось. Принять, если не получается забыть. Понять, даже если на прощение нет сил. Ведь правда может быть не только у нее. Как и ошибки – не только у него.
Дернула телефон из сумки, торопливо набирая номер, не заботясь даже, как он воспримет ее звонок, но просто желая услышать его голос. Но в трубке внезапно зазвучало монотонное сообщение о недоступности абонента. Это показалось странным. В городе почти не осталось мест, где пропадала связь, и Лешка не мог забыть зарядить телефон. Да и вообще, ему по статусу не положено было находиться вне зоны доступа. В сердце закралось какое-то странное, болезненное предчувствие беды.
Полина уловила изменение в поведении женщины, неожиданно накативший страх.
– Его нет… на связи…
– Оля…
Они даже не заметили, как вернулся Мирон. Но, увидев его, обе одновременно поняли: что-то произошло. Полина в изумлении уставилась на грязные следы от мокрой обуви, которую мужчина забыл снять. Даже не сделав никакой попытки обнять жену, стоял, впечатываясь взглядом в Ольгу.
А та почувствовала, как заледенели ладони. Пересохли губы.
– Как… твоя встреча?
Внезапно поняла, где он был: по потемневшим от непонятной боли глазам. Мирон подтвердил догадку.
– Я хотел поговорить с Алексеем.
Ее качнуло, несмотря на то, что она сидела. Липкий, удушающий страх стянул горло, вызывая тошноту. Сполз по позвоночнику, приводя к мучительной тяжести во всем теле. Перевела взгляд на свой телефон, по которому так и не смогла дозвониться…
– Он не захотел с тобой говорить? Да?! – выдохнула из последних сил, не замечая, что голос сорвался до хрипа: – Просто прогнал тебя?!!!
Мирон шагнул к ней, обхватывая за плечи. Пытаясь сдержать уже зарождающуюся истерику. Она ждала от него спасительной лжи о том, что Лешка выгнал «соперника», наговорил ему грубостей, проигнорировал… Что угодно, только не то, что уже слишком отчетливо читалось в глазах друга. И в ее собственном сердце, бешено колотящемся от разрывающей боли.
– Прости, милая… Я никогда не думал, что принесу тебе подобные известия… Но и не сказать не могу… У него был вызов на гагаринские склады. Те, которые подожгли. И он оказался в помещении, когда обрушились горящие балки. В самом эпицентре огня…
Глава 24
Она устала считать бесконечные минуты, прошедшие с тех пор, как началась операция. Просто ждала, прижавшись щекой к холодной стене, не замечая ни усталости, ни голода. Вообще ничего не чувствуя. Только… ужас, дикий, пронзительный, болезненной волной растекшийся по венам. И не стихающий ни на мгновенье.
Ждала прихода врача, непослушными губами повторяя мольбу, смысла которой до конца не понимала. Просто ни на что другое была не способна. И даже думать боялась о том, что осуществляется за закрытыми дверями операционной.
Все как будто происходило не с ней. Не с ними. Так же, как три года назад не было сил поверить в реальность увиденного в Лешкином кабинете, сейчас разум отказывался признавать случившееся.
Привыкла ненавидеть бывшего мужа, гнать прочь любые мысли и воспоминания, одновременно задыхаясь от стремления оказаться рядом. Это превратилось в болезнь, в своеобразный наркотик, без которого уже просто не могла. Любить, отталкивая. Желать, тщательно скрывая чувства даже от самой себя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
А теперь его жизнь утекала, таяла вместе с рассыпающимся сумраком ночи. Ольга безумно боялась этого нового дня, словно предвидя, что в нем не будет ничего доброго. Она не заметила прихода Мирона, набросившего что-то теплое на ее озябшие плечи. Не слышала того, что он говорил. Хотелось открутить время назад, на всего несколько часов, когда одно лишь ее слово могло бы все изменить. Почему-то не было никаких сомнений в том, что была возможность предотвратить беду. И Лешка просто не оказался бы … ТАМ, если бы знал правду.
Все мысли оборвались в один момент, едва услышала тяжелые шаги доктора. Безошибочно поняла, что перед ней – именно тот человек, которого она ждет. Мужчина шел медленно, двигаясь как будто с трудом. Усталое лицо, покрытое сеткой морщин. Руки с длинными ухоженными пальцами и очень сухой кожей… Это бросалось в глаза… почему-то… Сознание фиксировало какие-то незначительные детали, оттягивая ее «момент истины». Неизбежность…
– Я… жена Ливанова…
Избежать такого привычного прилагательного «бывшая» оказалось очень легко. Как же она злилась совсем недавно, когда Лешка назвал ее женой. Просто женой, которой она уже три года как не была. И не представляла, что снова сможет использовать это слово, не морщась и не сердясь, а желая изо всех сил, чтобы это стало реальностью…
Доктор медленно кивнул.
– Знаю… Мне сообщили, что Вы здесь.
– Как прошла операция?
Вопрос был формальным. Ольга знала ответ, видела в затаенной скорби на лице мужчины, так и не привыкшего за много лет к тоскливой роли предвозвестника смерти.
– Ваш муж… получил травмы, несовместимые с жизнью. Операция почти ничего не изменила. Мы просто выполняли свой долг…
Как странно, он озвучил лишь то, что и так было известно. Откуда? Почему? И где слезы, которые должны рвать сердце на части? Отчего так сухо в глазах? Просто до рези…
Она подошла к мужчине совсем близко, пытаясь увидеть какой-то скрытый знак, ощутить хотя бы робкую, слабую надежду.
– Но ведь есть шанс? Ничтожный? Всегда есть, пока человек жив…
– Как Вас зовут? Ольга?
Вздохнул, опять придавленный грузом ответственности, возложенной на него. Это было даже сложнее операций, ставших повседневной реальностью, и тяжелее всего прочего: сообщать близким о скором конце.
– Послушайте, Ольга… Я хотел, очень хотел бы сказать совсем другое. Как-то обнадежить… Но не могу. Не в этом случае. С такими повреждениями, как у Вашего мужа, люди просто не выживают… Так что… Это всего лишь вопрос времени … День, два, неделя… максимум… И все…
«Все?!...» – Ольга машинально опустила руки на живот. «Все… Значит, больше не будет… ничего? Не будет человека, выводящего меня из себя, без которого я не могу жить? Не будет наших ошибок, так и не исправленных? Слов, так и не прозвучавших? И ночи, которые я не могу забыть, больше не повторятся… Что же я скажу тебе, малыш?..»
– Можно мне увидеть его?..
Врач отрицательно покачал головой:
– Он в реанимационном блоке. Туда запрещен доступ... даже родственникам.
Значит, и проститься с ним она не сможет… Вообще ничего не сумеет объяснить… Просто будет ждать здесь, за закрытыми дверями, пока ей не сообщат о том, что… все?
Она вскинулась, дернулась вперед, почти врезаясь в мужчину. Нужно донести, любым путем объяснить, что ей просто жизненно необходимо попасть туда… Но… необходимо для кого? Если Лешке… уже все равно ничем не помочь...
– Пожалуйста… позвольте мне… Я должна сказать ему… что у нас будет ребенок…
Доктор опустил в глаза на ее еще совершенно плоский живот. И почему-то нахмурился.
– Ваш муж в коме. Он все равно не смог бы ничего услышать.
