лично проверить, как обстоят дела с ремонтом Московского училища ордена Святой Екатерины, учреждённого ею в самом начале века. Оказывается, слухи о трудностях, возникших при восстановлении здания, дошли даже до её императорских ушей.
О планах Императрицы мне «по секрету» поведала Татьяна Васильевна — мама Екатерины Дмитриевны. Она подошла ко мне, когда я уже попрощался с вице-адмиралом и готов был по трапу перейти на свой дормез.
— Её Императорское Величество обещала нам с Катенькой отпуск после прибытия в Москву, — с тёплой улыбкой сказала она. — Мы с дочерью хотим провести это время в Вязёмах. Если найдёте время — заезжайте. Двери нашего дома всегда открыты для вас и ваших родных.
— Благодарю за приглашение, — ответил я, щурясь от солнечных бликов, бегающих по воде. — А могу ли я позволить себе такую дерзость, как приводниться на гидроплане прямо в вашем пруду?
— Конечно, можете, — рассмеялась Татьяна Васильевна. — Только вот интересно: откуда вы знаете, что у нас есть пруд?
— Так ведь бывал в вашей стороне, когда был ребёнком. Можно сказать, вырос в ваших краях, — усмехнулся я и пояснил. — После свадьбы моих родителей бабушка купила усадьбу Захарово — всего в двух верстах от Вязёмы. Каждое лето мы жили там всей семьёй и ходили в вашу церковь, потому что своего храма не было. Затем, после моего поступления в Царскосельский лицей, семья переехала в Петербург, а бабушка продала Захарово одной своей дальней родственнице и перебралась в Псковскую губернию.
— К сожалению, вашей бабушки в Захарово я не застала — мы получили Вязёмы по наследству только после войны, — задумчиво произнесла она. — Но вот с новой хозяйкой — полковницей Козловой — я знакома. Непростая женщина, но справная.
Женщина немного помолчала, затем добавила:
— Теперь же, раз уж так вышло, что мы соседи по прошлому, то тем более приглашаю вас в наш дом. Но теперь уже не только как князя Ганнибала-Пушкина, а и как соседа. Пусть и бывшего.
Я поклонился, принимая приглашение. Не потому, что особенно стремился в гости, а потому, что прекрасно понимал цену таким словам.
Ведь быть принятым в дом, где живёт человек, связанный с Романовыми — не просто любезность. Это признание. Что за этим последует — пока не знаю, но не отвечать же мне теперь Татьяне Васильевне отказом, как в том анекдоте: «Да иди ты на хрен со своей мясорубкой»⁈
К тому же, что-то мне подсказывает, что и к приглашению в Вязёмы, да и к самому отпуску Голицыных не иначе как приложила руку сама Императрица.
Не скажу, что при наладке производства красителей в Москве мы с дядьками вкалывали до потери пульса. Нет, конечно — не было никакого героического бега от цеха к цеху, чтобы всё вовремя успеть и ничего не упустить. Просто работали, как обычно: кто-то в поте лица своего, кто-то — с помощью Перлов, чтобы обойтись без пота вообще.
Да, кое-что пришлось достраивать буквально на лету, как тот же тарный цех, где запустили выпуск пластиковых бочек. Да, какие-то процессы потребовали доработки, а некоторые Перлы пришлось создавать, что называется " с нуля". Но это нормально. Всякое производство начинается с ошибок. Главное — чтобы ошибки эти были исправимыми, а не такими, что взрывают фабрику вместе с накопленным опытом.
Что интересно — ни разу не было такого, чтобы к вечеру ноги сами собой шли, не чуя земли. Не было такого, чтобы люди падали от переутомления, как после битвы под Бородино. Работали плотно, но с толком. У каждого был свой участок и своя задача.
Как я и обещал Петру Исааковичу, на производстве красителей мы задействовали животных. Правда, не морских свинок, как это было запланировано ранее, а обычных кроликов. А что такого? Сидит себе длинноухий ком шерсти в клетке и жуёт сено, а в это время за стенкой из стеклянного аппарата в бак сыплется краситель. Выходит неплохо — один кролик — один пуд краски в сутки. Лепота! И не нужно нанимать кучу людей — достаточно двоих работников, которые следят за ушастыми, меняют им подстилку да выносят результаты их «трудовой деятельности».
И пусть на меня смотрят волком защитники животных. Могут жаловаться в «Гринпис» — там любят всякие акции устраивать. Особенно, если платят хорошо. А мне, признаться, до лампочки. Я за экологию не переживаю — я за качество продукции. И если кролики помогают делать лучший в мире краситель, то пусть себе живут в комфортных условиях. Вон даже отдельные домики для них соорудили — почти загородный клуб с собственным песчаным пляжем.
Прошла неделя с моего прилёта в Златоглавую, когда через Перл связи ко мне обратилась Екатерина Дмитриевна. Голос её звучал немного торопливо, как у человека, которому уже не терпится показать, чего он натворил в отсутствие учителя.
— Александр Сергеевич! Мы с маменькой уже три дня в Москве. Приезжайте к нам в Вязёмы. Кстати, папенька тоже дома, и будет рад вас видеть.
— Ваш отец… генерал Голицын? — переспросил я, хотя прекрасно понимал, о ком речь.
— Он самый. И, да, зрение у него теперь лучше, чем у молодого поручика. Так что благодарности от него можете ожидать больше, чем от самого государя.
— Это радует, — сказал я. — Тогда сообщите ему, что я прибуду. Только предупредите заранее: если он начнёт кланяться, как матросы в госпитале, я немедленно улечу обратно в Москву.
Она рассмеялась. Тонкий намёк на мой страх перед чрезмерной благодарностью она поняла правильно.
Путь от Яузы до Вязём занял менее часа. Я прибыл на старом проверенном Катране, который уже давно стал моим рабочим конём. По пути думал, каким окажется генерал. Человек, которого я раньше видел только в списках генералитета Российской Армии, а теперь должен был встретиться лицом к лицу. И не просто как бывший сосед по имению, а как человек, причастный к появившейся у него возможности снова читать указы без очков.
Екатерина Дмитриевна встречала меня на берегу пруда. Румяная, довольная, с неизменным блокнотом в руках — как будто уже подготовила целую программу мероприятий на день.
— Он вас ждёт, — шепнула она, когда я ступил на землю. — И он знает, кто вы такой. Так что не удивляйтесь, если начнёт расспрашивать про самолёты.
— А вы ему обо мне много наговорили? — спросил я, усмехаясь.
— Достаточно, — призналась она. — Особенно про
