Много смеялись по этому поводу в Сяокишинпупском «гранд-отеле», где отлично закусывал кислой капустой и малороссийским салом красивый краснощекий молодой генерал, г-жа Лухманова, полковник Ц., капитан и немецкий корреспондент, учившийся тут же и русскому языку» [39].
Началось Мукденское, долгожданное, и снова несчастливое сражение. В связи с его началом промазали дружно и А. Смирнов, и его редактор. Смирнов с чего-то вдруг отнес описание встречи с бароном Маннергеймом и гибели вольноопределяющегося гр. К. И. Канкрина к «Русскому инвалиду» за 30 января 1905 г., а редактор Смирнова заметил, что по мемуарам барона он принял участие только в «малозначительной» перестрелке перед Мукденским сражением, следовательно, пересказ Смирнова надо оставить на совести Краснова. Если быть точным, Карл Маннергейм написал о столкновении с японской кавалерией в 2–3 эскадрона из армии Ноги, при проведении разведки с заданием не ввязываться «в длительные бои». Восстанавливая честное имя Петра Николаевича, недоумеваю, откуда Смирнов взял 30 января: как во 2-м томе «Года войны», так и по справочникам (которые Смирнов не использовал по всей своей книге, и многое потерял), «перестрелка» эта состоялась 19 февраля, причем, Маннергейма спас Талисман — его призовая лошадь. Мало того, именно за этот бой, где Маннергейм понес серьезные потери, он был досрочно произведен в полковники. Краснов передает слова барона, что граф Канкрин успел получить рану и заслужить георгиевский крест за время службы, и называет Маннергейма хорошо ему знакомым молодым подполковником.
За 19 февраля Краснов описывает еще одну будущую знаменитость вместе со смертельно плохими распоряжениями других:
«Молодой, краснощекий, с рыжеватой бородкой полковник весело руководил боем, ведя жестокую перестрелку с врагом. И вдруг приказание отступать. Стрелки плакали, уходя из редута, и целовали землю, орошенную кровью их товарищей офицеров и солдат. А несколько дальше 18-й стрелковый полк генерального штаба полковника Юденича выжидал атаки японцев. И когда они показались, он обстреливал их таким редким огнем, что они, уверенные, что до редута далеко, или что редут занят лишь небольшой партиею охотников, шли смело вперед, и, когда они подошли на 50 шагов, полковник Юденич открыл такие жестокие «пачки», что японцы стали полосами ложиться от наших выстрелов и тут же, на глазах защитников редута, они складывали из трупов бруствера и залегали за ними. Но наш огонь был так силен, что и за убитыми собратьями своими не могли держаться японцы и бежали, не взявши ни одного нашего укрепления.
Ни один окоп наш не был с боя занят японцами, но отовсюду мы отошли по приказанию.
Ах, эти отступления! Японцы сбрасывали с себя шинели и в одних куртках бежали за нашими солдатами, посылая им пули в спину. Запасные, плохо обученные солдаты переставали верить в свою силу, и части расшатывались. Всюду снились охваты и обходы, численность японского войска представлялась громадной. И части, недавно верившие в скорую победу, в наступление, занятие Ляояна, задумывались и считали, что хорошо будет и то, если им удастся удержаться на своих позициях, не сдать окопы и редуты. Войско было хорошо накормлено, оно было даже излишне тепло одето, все было сделано для тела солдата и ничего для духа. И нужно было удивляться, с какой стойкостью выносили наши войска эту трепку нервов во время отступлений, с неизбежным растаскиванием складов и сжиганием имущества на миллионы рублей» [39].
На следующий день Краснов встретит высокого худощавого капитана Довбор-Мусницкого, тоже будущего генерала, чью помощь Краснов будет ждать в октябре 1917 г. под Петроградом. Довбор-Мусницкий поднимет мятеж против Советов только в январе 1918 г., польский корпус потерпит поражение, однако генерал стал главнокомандующим польской армии в ноябре 1918 г. В романе «Погром» присутствуют капитан Довбор-Мусницкий, генерал и раненый полковник с той же фамилией [99, с. 206].
Время и место встречи с П. Н. Врангелем не установлено, о ней Краснов не писал, но и с Врангелем познакомился где-то там.
Смерть часто была рядом. Когда шрапнельная пуля почти задела голову Краснова, он убедился, что в самом деле слышишь свист пуль, которые не попадут в тебя, а свиста той самой — не слышно… [39]. На войне «узнают цену» жизни, понимая ее хрупкость. Близость смерти лишает человека отношения к жизни, как к чему-то неотъемлемому [99, с. 283].
Поражение и отступление подвигли Краснова на поиск причин и формулировку выводов из пережитого. В марте он пишет, что при вине главнокомандующего кавалерийской разведки, и даже пыли 24 февраля 1905 г., решающее значение имело, что для Японии это была подлинно народная война, вся страна желала этой войны, готовилась к ней и делала все для поддержки фронта. Поэтому перед Японией пал Китай с его 400-миллионным населением. А в России, — недоволен Краснов, — офицерский состав не считался элитой общества по сравнению с престижем инженеров или присяжных поверенных, что не могло не сказаться на войне. В Японии не было того, о чем писал Краснов в «Годе войны», а Куропаткин в своем отчете: «Равнодушие России к той кровавой борьбе, которую они вели в чужой стране за малопонятные интересы, не могло не поколебать сердца даже сильных воинов… Представители революционных партий чрезвычайно энергично принялись за работу, чтобы увеличить наши шансы на неудачи… Возникла целая подпольная литература, имевшая целью расшатать доверие офицера к своим начальникам, доверие солдата к офицерам, доверие всей армии к правительству». Русская Армия вела войну не за свои интересы, а в защиту России от напавшего на нее врага. Война эта была несчастливой, но даже и так японцы не могли победить Россию. В середине марта, после Мукдена, «военное ведомство Японии приняло решение ассигновать на нужды вооруженного восстания в России миллион йен».
«Точные указания на то, кому, в каком количестве и с какой целью предназначались японские деньги, царская охранка получила из записки Циллиакуса, «изъятой» агентом Мануйлова из чемодана Акаси в середине мая 1905 г. «Японское правительство при помощи своего агента Акаши, — пояснял содержания записки Мануйлов, — дало на приобретение 14 500 ружей различным революционным группам 15 300 фунтов стерлингов, то есть 382 500 франков. Кроме того, им выдано 4 000 фунтов (100 000 франков) социалистам-революционерам и на приобретение яхты с содержанием экипажа 4 000 фунтов (100 000 франков)». Кроме эсеров («Б.К») в качестве получателей крупных сумм в документе фигурировала Грузинская партия социалистов-федералистов-революционеров ( «О» ), ППС («Б-Р.») и Финляндская партия активного сопротивления («Г.» >[62]. Для сравнения можно добавить, что в октябре 1904 г. равную сумму в 100 000 франков негус Менелик передал на нужды раненых русских солдат.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
