— Это типично для сказок, — вставила Северина. — Вряд ли ты читала о девушках, убивающих драконов ради спасения мужчин.
— Не читала, — согласилась Далия. — Скорее всего, это не соответствовало временам, когда были написаны сказки.
— Продолжай, Далия, — подтолкнула ее Меллицина. — Что еще ты узнала?
— Не могу назвать эти сведения фактами, но помню несколько трактатов, которые когда-то считались историческими трудами, но, по моему мнению, их тоже можно отнести к мифологии, поскольку там шла речь о таких чудовищах, как драконы и демоны, а также о мятежах военачальников и тиранах.
— А ты помнишь названия этих книг? — спросил Зуше.
— Да, — кивнула Далия. — Вот три основных источника: «Хроники Урша», «Ревелати Драконис» и «Обайт Фортис». Во всех говорилось о драконах и огнедышащих змеях, которые похищали и пожирали девушек.
— Эти сказки и мне знакомы, — сказал Какстон. — Я читал их в детстве. Бесполезное чтиво, но захватывающее.
— Мне они тоже известны, — вставил Зуше. — Но для моего народа это не просто сказки, Какстон. Ученые с острова Нусакамбанган утверждали, что это аллегорическое пророчество пришествия Императора, символическое описание борьбы сил Света против наступающей Тьмы.
— Верно! — взволнованно воскликнула Далия. — Победитель дракона олицетворяет собой всемогущее божество, а дракон — темные силы хаоса. Герой, убивающий дракона, был символом растущего самосознания и индивидуальности, то есть взросления Человечества.
— А может, это просто сказки? — усомнился Какстон. — Почему они обязательно должны что-то означать?
Далия проигнорировала его вопрос и продолжила:
— У всех этих историй есть одна общая особенность: дракон, хоть и побежденный, не уничтожен. Он принимает какую-то другую форму, и последствием его поражения становится торжество добра и разума.
— Как это все понимать? — спросила Северина.
— Ладно, давайте представим это по-другому. — Далия становилась все более возбужденной, энергично жестикулируя. — В «Ревелати Драконис» автор описывает, как небесный бог поразил дракона громом, чтобы освободить воду, необходимую для процветания мира. В другой истории говорится об убитой богине змей, завладевшей таинственными скрижалями, и ее тело было использовано для создания небесной и земной тверди.
— Все правильно, — сказал Какстон. — И в «Хрониках Урша» есть сказания о подобных существах… Кажется, их называли ункерхи и они были побеждены «Воином грома», а их останки превратились в горные хребты где-то на Мериканском континенте.
— Правильно, — согласилась Далия. — А в «Хрониках Урша» есть послесловие, где автор упоминает о расе существ, которых он называет фоморами, и они якобы контролируют плодородие земли.
— Дайте-ка я догадаюсь, — вмешался Зуше. — Они были побеждены, но не уничтожены, поскольку их существование необходимо для процветания мира.
— Угадал, — кивнула Далия.
— И что же все это означает? — спросила Северина. — Все очень интересно, но почему разговор о драконах требует такой секретности?
— Разве это не очевидно? — удивилась Далия, но затем вспомнила, что друзья не обладают такой способностью подбирать факты, как она. — Ясно, что эти побежденные силы, эти драконы, все же представляют собой определенную ценность, и древние авторы понимали, что конфликт между драконом и героем был не вопросом уничтожения одного из них, а вечной борьбой. Ради блага всего мира должны были сохраняться обе силы, чтобы поддерживался определенный баланс. Даже в те древние времена враги не могли обойтись друг без друга.
— Следуя твоей логике, — сделала вывод Меллицина, — необходимым условием для существования мира является не окончательная победа, а борьба.
Далия просияла улыбкой.
— Да, это как зима и лето, — сказала она. — Вечное лето выжгло бы мир, а вечная зима заморозила бы его насмерть. Только их противоборство обеспечивает продолжение жизни.
— И я снова спрашиваю: какой во всем этом смысл? — настаивала Северина.
Далия окинула взглядом лица своих друзей, не зная, как сформулировать следующее признание. Поверят ли они ей или сочтут это губительным последствием вихря энергии Астрономикона? Она вздохнула и решила, что зашла слишком далеко, чтобы отступать.
— Когда я лежала в коме после катастрофы, мне казалось… что я стала частью чего-то другого, какого-то необъятного разума. Я чувствовала, что моя мысль существует отдельно от тела.
— Внетелесные видения, — подсказал Зуше. — Это обычное явление для тех, кто находится на грани жизни и смерти.
— Нет, — возразила Далия. — Не только это. Я не знаю, как это объяснить, но Чтец Акаши как будто позволил моему разуму… прикоснуться к чему-то древнему. Я хочу сказать, очень древнему, старше, чем эта планета и все остальное, что только можно себе вообразить.
— А как ты думаешь, что это было? — спросила Меллицина.
— Мне кажется, это и был дракон, о котором говорил Иона.
— Но он говорил, что Император убил дракона.
— Это так, — согласилась Далия. — И все же мне кажется, что дракон не умер и именно об этом пытался мне сказать Иона. Дракон Марса все еще живет в глубине Лабиринта Ночи… и мне нужна ваша помощь, чтобы отыскать его.
Он открыл глаза и попытался вскрикнуть, снова ощутив укол мучительной боли в груди. Он взмахнул руками, но движения получались слишком медленными, и ладони уперлись в стеклянную поверхность. Мир был затянут розоватой пленкой, и он заморгал, стараясь прояснить зрение. Потом поднял руку, чтобы протереть глаза, и вдруг возникло ощущение, что он плывет в густой, вязкой жидкости.
В поле зрения возник силуэт, явно человеческий, вот только рассмотреть его никак не удавалось.
Голова сильно болела, а все тело, несмотря на ощущение погружения в плотную жидкость, было налито тяжестью. Каждое движение отзывалось мучительной болью, но она не шла ни в какое сравнение с гнетущим чувством тоски, сжимающей сердце.
Он вспомнил, что спал или, вернее, погружался в темноту, и тогда боль немного уменьшалась, но тягостная, неопределенная печаль не отступала. Он знал, что уже просыпался здесь, слышал отрывки разговоров, в которых звучали такие слова, как «чудо», «смерть мозга» и «перелом». Остальное он не разобрал, но понял, что эти слова относились к его состоянию.
Вот опять послышались какие-то звуки, он моргнул и постарался на них сосредоточиться.
Он заставлял себя вслушиваться и плыл в желеобразной жидкости своего мира.
Со стороны неясного силуэта опять донеслись звуки, по крайней мере, ему казалось, что он слышит голос — мягкий и безвольный, как будто его пропустили через неисправный аугмиттер.
Он продвинулся вперед, пока не прижался лицом к толстой стеклянной панели. Зрение прояснилось, и он увидел стерильную палату, выложенную полированными керамическими плитками, и металлические поручни за стеклом. С потолка свисали паукообразные устройства, а к противоположной стене бронзовыми держателями были закреплены несколько заполненных жидкостью сосудов.
Прямо перед ним стояла молодая женщина, в голубом, с серебряной отделкой костюме. Ее облик немного расплывался за слоем жидкости, но она улыбалась, и смотреть на нее было приятно.
— Принцепс Кавалерио, ты меня слышишь? — спросила женщина, и слова ударили в уши с поразительной четкостью.
Он попытался ответить, но рот тотчас наполнился жидкостью, и вместо слов с губ сорвались пузырьки.
— Принцепс?
— Да, — произнес он, наконец снова обретая способность говорить.
— Он очнулся, — сказала женщина, но ее слова были обращены к какому-то невидимому обитателю палаты.
Он услышал в ее тоне неподдельное облегчение и удивился, что она так обрадовалась его ответу.
— Где я? — спросил он.
— Ты находишься в медицинском отсеке, принцепс.
— Где именно?
— В Аскрийской горе, — ответила женщина. — Дома.
Аскрийская гора… крепость Легио Темпестус.
Да, он действительно был дома. Именно здесь он официально удостоился звания принцепса почти два столетия назад. И здесь впервые вступил в скрипучий лифт, чтобы подняться в рубку…
Боль опять обожгла грудь, и он охнул, набрав в легкие изрядную порцию насыщенной кислородом жидкости. Его разум отказывался смириться с необходимостью дышать жидкостью, но тело требовало дыхания, и после первого удачного опыта паника улеглась, чего нельзя было сказать о боли.
— Кто ты? — спросил он, как только сумел справиться с дыханием.
— Меня зовут Агата, я буду вашей служанкой.
— Служанкой?
— Помощницей, если вам угодно. Я буду о вас заботиться.
— Не нужна мне никакая помощница! — возмутился он. — Что я, инвалид?
