Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ему неслыханно везло с женщинами, но и после первого раза со всеми без исключения, как он говорил, дело сразу же приобретало для него дурной оборот!
- Не понимаю, - поражался он, - других женщины почему-то так не держат. Как об избавлении мечтаешь о том, чтобы уйти, и, - он разводил руками, нельзя!
- Долго? - спрашивал его кто-нибудь и сам же подсказывал: - Месяц, два?
- Ну! - восклицал Тужицкий таким тоном, будто говорил, чего вы еще хотите. - Это муки-мученические, - повторял он. - Я на другой день готов улизнуть, но, увы, в течение шестидесяти дней отрабатываю то, что натворил за один.
- И всегда так? - удивилась Кристина, которой он плакался на свою судьбу.
- Нет! Иногда мне удается порвать раньше. - Но с Товиткой и не помечтаешь о сокращенном сроке.
Он чувствовал, что Болдажевская относится к тому типу женщин, которые с ребенком на руках приходят к костелу, когда бывший их любовник венчается. А семейство князей Ал1"брехтов через несколько дней возвращается в Варшаву. Он побледнел. И впрямь беда может случиться!
Бишета Штемлер, которая считала своим святым долгом просвещать юных подружек, знакомя их с важными гостями, позвала хрупкую, стройную, светлоглазую барышню, посадила ее подле Тужицкого.
- Вы знакомы? - спросила она. - Граф Проспер Тужицкий! - Потом пристально взглянула в глаза девушки. - А это, - пояснила она, - моя подруга. Мина Зайончковская.
Он позволил ей с минуту безмолвно разглядывать себя. А сам, словно на приеме у окулиста, водил глазами по сторонам.
Наконец мягко посмотрел на Мину, широко улыбнулся, умудрившись тем не менее придать лицу серьезное выражение.
- Вы вместе ходили в школу? - Он поднял глаза к потолку, словно что-то припоминал, сопоставлял какие-то факты, о чем-то раздумывал.
Ему было скучно. Но не затем позвала Бишета Мину. Так можно представлять Тужицкого кому-нибудь, кто о нем что-то знает. Но не Зайончковской, готовой отнестись к нему лишь как к интересному мужчине. Красавец! Да. Но это лишь одно из его достоинств. Пойдем дальше.
- Граф Тужицкий, - сказала она, - вы принадлежите к одной из самых родовитых семей. Вы кавалер Мальтийского ордена.
Расскажите что-нибудь об этом. Вы так чудесно это делаете.
Тужицкий молчал. Не от волнения. Каждый раз, когда ему доводилось предстать перед какой-нибудь хорошенькой девушкой во всем великолепии своей семейной славы, он непременно испытывал страх. Вызовешь ее восторг и попадешься в сети.
Опять нависнет опасность. Вляпаешься так, что будешь обязан жениться. Вот он, весь ужас жизни.
- Пожалуйста! Может, о том кастеляне, основателе храма в Новолеске.
Разве утаишь? Нужно рассказывать. Есть о ком. Время, человеческая глупость, зависть, пытающаяся навести тень на величие Тужицких. Злой дух современности, стремящийся всех остричь под одну гребенку, подтачивает деяния столетий. Клеймить мало. Всей своей жизнью Тужицкий противился этому. Из первых денег заплатил за право быть кавалером Мальтийского ордена. Переехал из деревни в Варшаву. Нанял в старом дворце шестикомнагную квартиру под семейный музей. Перевез из деревни старые ценности. Рукописи, портреты, королевские подарки. Немного этого было! И он принялся рассылать письма.
Терзал родственников, торопил с поисками, втягивал в дело антикваров. Скоро понял: самому не справиться. Секретарь? Нет, он не банкир шт высокопоставленный чиновник. Держать в доме 1шсаря может лишь человек с мизерными, современными потребностями. Ему, Тужицкому, будут писать историю!
Кто? Только не через знакомых! Он мучил людей лишь тогда, когда что-то уже сделал, может, оттого до поры до времени умел быть таким скрытным. В данном случае эта его черта помогла решить проблему вполне удачно. С помощью университета.
Профессор рекомендовал ему своего молодого ассистента, который за двести злотых в месяц согласился составить хронику семьи Тужицких. Спустя год, ушедший на сбор исходных материалов, выяснилось, что можно составить том в тысячу страниц.
Большую их часть молодой ученый предназначал для воссоздания исторического фона. Но дело до этого еще не дошло, и пока Тужицкий довольствовался крохами. Отсюда и скрашенные его исторической эрудицией семейные рассказы. Он обожал эти подробности. Над прошлым своего рода он размышлял, знакомясь с его хроникой, и впадал во все большую растерянность.
Величие и упадок! Величием было происхождение, упадкоммезальянсы. Они подкарауливали на каждом шагу. Этот род, с горечью разглядывал Тужицкий генеалогическое дерево, неудачно женился. Чуть ли не со слезами на глазах он кричал летописцу:
- Даже в раю, где у него была только Ева, Адам, будь он Тужицким, наверняка женился бы в конце концов на какой-нибудь обезьяне.
Потом склонялся над таблицами. Размышлял над тем, что принесло ему время по материнской линии.
- Есть! - говорил он о бабках. - Есть, - повторял он и, нерешительно потирая друг о друга пальцы, выражал мнение, что бабки сказали надвое. Есть! - убеждался он. - Как тут скажешь, что их нет! - Но какие неинтересные.
Он считал моменты взлетов, увековеченные на древе. Немного. И его охватывала злость. Смотрите. На боковых ветвях куча девиц Тужицких, которые так и не соскочили с них замуж.
Хо-хо-хо! - думал он. С кем бы они только не породнили его! И проклинал их всех-много их было в прошлом-скопом. Глупые привереды! А все-таки это был род!
- Полностью фамилия моя звучит так, - начал он свою лекцию. Шпитальник Падалица Тужицкий. Самая старая ее часть-в середине. Падалица-это и герб, и родовой девиз, и первая наша фамилия. Предания по-разному объясняют этимологию этого слова. Пекосинский, Быстронь'[Францишек Ксаверий Пекосинский (1844-1906)-историк и историограф, занимавшийся проблемами происхождения и развития рыцарства в Польше, Ян Быстронь (1860-1902)-языковед и филолог.], а также изыскания, которые сейчас совместно с Варшавским университетом ведутся под моим руководством, говорят в пользу так называемого пястовского тезиса. Ибо наука, касаясь истоков нашего рода, склоняется к трем вариантам объяснения. Во-первых, нас выводят от Мешко, товарища Болеслава Храброго, который будто бы на пузе прополз под какими-то оборонительными воротами во время похода на Киев. С тех пор и стали называть его Падальцем.
Прозвище это якобы унаследовала от него единственная его дочь.
А от нее, дескать, и ее потомки. Вздор!
Он взглянул на барышень. Обе слушали его внимательно. Он говорил серьезно. Воскрешал ужасно давние события. А при этом оставался частичкой одного из них. Они ни в малейшей мере не сумели разделить его возмущения, которое заставило его содрогнуться при воспоминании об ошибочной гипотезе. Их ошеломил сам факт, что история вообще знается с Тужицким. Он продолжал объяснять:
- Несецкий2 [2 Каспер Несецкий (1682-1744)-иезуит, занимавшийся генеалогией польских родов, автор четырехтомного Гербовника "Польская корона" (1728-1743).], а поверив ему, и Золотая Книга Шляхты повторяют имя того же самого Мешко, однако оговариваются, что сам он носит фамилию Падалица, а не его дочь. А отсюда выводят, что, будучи бедного рода, он собирал на полях, лежащих под паром, хлебные колосья, выросшие из зерен, осыпавшихся в предыдущий год. Такие кустики самосева и до сих пор называют в деревнях падалицей. Это и сбило с толку историков. А ведь Длугош3 [3 Ян Длугош (1415-1480)-историк и дипломат, автор первой "Истории Польши" ("Histolia Polcnica"), где дал описание польских гербов.], делая разного рода предположения относительно моего предка, одно утверждает со всей определенностью-что тот при жизни сколотил значительное состояние. На этих-то колосках?
Он рассмеялся, иронично и высокомерно.
- Падалица! - Мысли его обратились к прошлому. Потому вдруг четким голосом, как над колодцем, когда вслушиваются, далеко ли дно, повторил еще раз это слово. - Вам это ни о чем не говорит? Вы его впервые слышите? А есть ведь и третье значение. - Он снисходительно предупредил, что и с ним познакомит. - Пожалуйста!
Сколько бы он ни повторял его, каждый раз сердце его сжималось.
- Падалица? Что-то, что падает, само сеется, отсюда внебрачный ребенок, бастард. - Радость, которую он испытывал в этот миг, омрачала ему близость этого последнего произнесенного им слова к слову "выродок". Поэтому он торопился. - Чей? От кого? От Болеслава Храброго!
И он замахал обеими руками, словно стараясь еще больше напугать историков-маловеров.
- Можно ли что-нибудь иное вытянуть из многочисленных намеков Длугоша! Только то, что рядом с именем моего предка, когда говорится о том, что Болеслав посвящал его в рыцари, стоит слово: "И признал". Когда он женился на дочери кастеляна Яна из Бжезя, посланец Болеслава приветствовал в ней род, а в нем, - Тужицкий направил по пальцу на каждую из барышень и сдавленным голосом выпалил: - ...кровь!
И, искренне возмутясь, что правда должна сражаться за себя, вместо того чтобы самой бросаться всем в глаза:
- Праздник, который всегда с тобой. За рекой, в тени деревьев - Хемингуэй Эрнест - Зарубежная классика
- Жуткие сказки братьев Гримм - Якоб и Вильгельм Гримм - Зарубежная классика / Прочее
- Еще два рыцаря - Уильям Тревор - Зарубежная классика
- Подземные. Жив - Джек Керуак - Зарубежная классика / Разное