К сожалению, не удалось поставить процесс по созданию новых быстрорастущих существ на поток и реализовать планы по заполнению Озера этими существами.
В последнее время я слышала обрывки из разговора учёных, что Алексеев разработал новую, более совершенную методику пересадки генов. Но внедрить её не успели. Вскоре Иванов и Архипов стали жаловаться на недомогание и головные боли. Они также отмечали у себя кратковременную потерю памяти и рассеянность.
Начальство посоветовало им отдохнуть и подлечиться в санатории. Удивительно, что Алексеев не чувствовал никакого недомогания и был, как всегда, в хорошем настроении.
Через двадцать дней учёные вернулись из ведомственного санатория отдохнувшие и посвежевшие, без прежних симптомов болезни. Им не терпелось посмотреть на своего питомца после долгого отсутствия. Вечером после приезда они вместе с Алексеевым зашли в бассейн.
Утром я, как обычно, пришла на планёрку. Прошёл час, учёные не появлялись. Раньше они никогда не опаздывали, даже после бессонных ночей, которые они нередко проводили в лаборатории. Эти учёные были трудоголиками. По служебной инструкции мне разрешалось звонить к ним домой только в исключительных случаях, и содержание разговора не должно было касаться рабочей темы.
Прошёл ещё час, и я не выдержала -- позвонила домой Иванову. Трубку не взяли.
Надо сказать, что все трое были холостяками и проживали непосредственно на Острове, в том числе и я. Выезжать в город разрешалось раз в неделю, и то под присмотром незримого охранника. Оставалось последнее -- зайти в бассейн. Но решиться войти туда ещё не значит суметь это сделать. Ключей у меня не было, а поднимать тревогу и привлекать сотрудников тем более нежелательно. Я подошла к входной двери и взялась за ручку. Повернув её, надавила на дверь. Дверь с трудом подалась, и я протиснулась в помещение. Перед дверью лежал Иванов без признаков жизни. Ключ торчал в замочной скважине. Очевидно, Иванов нашёл в себе силы повернуть ключ, а затем потерял сознание. Я прислонила палец к его виску и почувствовала слабое биение пульса. Затем я вошла непосредственно в помещение бассейна и у бортика увидела лежащего Архипова, который был тоже без сознания. Алексеева я не обнаружила. Нижняя часть стеклянной крыши, ближе к стенке помещения бассейна, была разбита. Но ограждение снаружи из двухметровых столбов с натянутой на них колючей проволокой было не тронуто.
Я вернулась в лабораторию и позвонила нашему "куратору". Началось следствие, которое тянулось почти год. Меня периодически вызывали на допрос. Так и осталось загадкой, куда исчез Алексеев и как это существо сумело выбраться
наружу, а затем преодолеть проволочное заграждение. Оно привыкло к тепличным условиям в бассейне и на воле наверняка погибло в первую же зиму. Его "родители" не успели дать ему научное имя, а мне так и не удалось его увидеть. Технологию пересадки гена я не знаю. К этой тогда великой тайне троица учёных никого не допустила. Иванов и Архипов несколько дней пролежали в госпитале, находясь в состоянии комы. Об их дальнейшей судьбе я ничего не знаю.
Эту научную тему закрыли, сотрудников разбросали по другим объектам. Бассейн засыпали, от прежних сооружений не осталось и следа. Ещё какое-то время я работала там, а затем в связи с сокращением перевелась в гражданский научно-исследовательский институт, откуда и вышла на пенсию. Близких родственников у меня нет, и я доживаю свою жизнь в одиночестве".
Диктофон замолчал.
-- Ей стало плохо, и на этом наша беседа закончилась. Я вызвал "скорую помощь". От госпитализации она отказалась. Я оставил ей свой телефон. Она обещала мне позвонить, как только ей станет лучше. Мы собираемся ещё раз встретиться.
-- Значит, она владеет ещё какой-то информацией?
-- Несомненно. Совсем забыл сказать, что зовут её Варвара Ивановна и проживает она в однокомнатной квартирке на восточной окраине города.
-- А как ты нашёл эту женщину?
-- Я нашёл её по прежней фамилии-легенде, которая была в её личном деле, в архивах спецслужб.
-- А какова дальнейшая судьба Иванова, Архипова и Ганса? -- поинтересовался Николай Петрович.
-- О Гансе ничего не удалось выяснить, сейчас ему было бы под сотню лет. Вряд ли он сейчас здравствует. Но, как известно из сообщений печати, все группы немецких специалистов, так или иначе причастных к некоторым секретным проектам сороковых и пятидесятых годов, были репатриированы на родину. Рядом с ними работали советские учёные, конструкторы, которые оказались более талантливые. Так что необходимость в работе немецких специалистов отпала за ненадобностью. А носителями секретов они уже не были. Советская наука сделала в пятидесятых годах резкий рывок по всем направлениям, за исключением генетики. Здесь у нас случился полный провал. О причинах можно долго говорить, но они известны широкому кругу людей, интересующихся этой проблемой.
-- Может быть, потеря этих учёных тоже в какой-то степени сказалась на состоянии этой отрасли науки?
-- Не исключено, -- сказал генерал, прикуривая очередную сигарету. -- А что касается Иванова и Архипова, то после госпиталя их поместили в психиатрическую больницу. И как отмечено в журнале лечащего врача, у них наблюдалась потеря памяти и неадекватное поведение.
-- Это была настоящая трагедия для учёных, -- сказал Николай Петрович с сожалением. -- Может быть, их просто упрятали?
-- Возможно, но я не буду утверждать, -- неуверенно сказал генерал. -- Архипов вскоре умер, а Иванов после нескольких лет пребывания в больнице сбежал. И о дальнейшей его судьбе ничего не известно.
-- А что с Алексеевым, какая-нибудь зацепка есть?
-- К сожалению, мне ничего не удалось узнать о нём. В архивах не сохранилось никаких сведений, кроме данных из его краткой биографии, что подтверждается рассказом лаборантки, и блестящей характеристики как учёного. Он словно привидение исчез.
-- Удивительно, что такое всемогущее ведомство, как ваше, потеряло людей, и не рядовых граждан, а больших учёных, и это при существовании в то время тотального контроля, -- произнёс полковник с горечью.
-- Ничего удивительного, такие учёные, как Алексеев, занимались научными исследованиями, далёкими от практического применения. Так называемая телепортация и сейчас звучит фантастически и вызывает у многих учёных усмешку. А тем более в то время, в послевоенную разруху, когда страна изнемогала от недостатка продуктов питания и средств жизнеобеспечения. Любое топтание на месте, бесплодность в научных исследованиях вызывали негативную реакцию у власти. С учёных требовали результатов сейчас. Государство не располагало достаточными денежными ресурсами и техническими средствами, чтобы вести исследования по всем направлениям науки и техники на перспективу. Но это не значит, что они совсем не велись. Выбирались приоритетные направления -- это авиация, ракетная техника, атомные и космические исследования, которые определяли существование страны как самостоятельного государства. Страна экономила на всём и находилась в состоянии всеобщей мобилизации. Контроль был жесточайшим. Требовали составления графика работ на месяц, год и на пятилетку. А в теоретических исследованиях график не составишь. Нет сегодня вдохновения у учёного-теоретика и завтра и послезавтра нет. А через год пришло озарение, и он вывел формулу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
