Хромота у Полины пропала, но зато девушка начала при ходьбе переваливалась с боку на бок, словно пингвин. Алексею доводилось видеть эту странную птицу несколько лет назад, в зоопарке, и теперь, глядя на походку попутчицы, он находил её весьма и весьма приближенной к оригиналу. Видимо, подобные мысли посещали и саму Полину, потому как та несколько раз резко оборачивалась и пристально всматривалась подозрительным взглядом в окаменевшее лицо Пелевина. Терпения Полине хватило почти на три мили, после чего последовал вполне предсказуемый взрыв. Правда, не совсем такой, какой ожидал Пелевин.
Усевшись на невзрачный валун, девушка, вместо того, чтобы разразиться гневной тирадой, стянула ботинок с вновь оторвавшейся подошвой и, с силой зашвырнув его в колючие заросли, зло уставилась на Алексея.
— Ну и зачем?.. — вполне мирно поинтересовался траппер, глядя на взирающую, на него исподлобья девушку.
И тут её прорвало. Вскочив с камня Полина, словно заправская рыночная торговка, уперла руки в боки и начала вопить. Алексей несколько минут бесстрастно выслушивал её мнение о его способностях сапожника, проводника и повара. Узнал он и о том, насколько Поля любит шагать пешком в разодранном ботинке, и о том, что она думает об Африке вообще и этой невзрачной тропе в частности.
Видимо, сочтя эффект от слов недостаточным, красотка с размаху топнула босой ступней и, то ли напоровшись на мелкий камешек, то ли просто отбив пятку, запрыгала на одной ножке, скуля от обиды и возмущенно подвывая одновременно.
Воспользовавшись временным избавлением от роли внимательного слушателя, Пелевин свистнул собаку и споро отправился на поиски исчезнувшего в зарослях ботинка. Но не тут-то было. Деревья, кусты и прочая растительность вокруг тропы, ощетинившись в разные стороны шипами и колючками, словно Императорская Гвардия при Ватерлоо, переплелась настолько густо, что пробиться сквозь неё мог только носорог, или же закованный с головы до ног в доспехи, рыцарь. Хотя на такой жаре не выдержал бы и латник, а скорее всего, запекся бы в железной ловушке доспехов прежде, чем сумел прорубиться до нужного места. Пелевин и Бирюш ни с носорогом, ни с рыцарем, ни малейшего сходства не имели, и потому, через полчаса безрезультатных рысканий вдоль сплошной стены зарослей, устав постоянно натыкаться на шипы, вернулись на тропу настроенные куда более мрачно, чем в момент ухода на поиски.
— Ну и что теперь прикажешь делать? — звенящим от злости голоса поинтересовался Пелевин, вытаскивая очередную занозу из ладони. — На руках тебя тащить?
— Как же, как же, — проворчала Полина, с опаской поглядывая на разгневанного траппера. — Дождешься от вас, мужиков, на руках. Судя по перекошенной физиономии, ты меня скорее за волосы через буш потащишь, чем на руки возьмешь…
Пелевин ничего не ответил, тяжко вздохнул и, махнув рукой, отошел в сторонку.
— Вот так всегда, — с притворным сожалением вздохнула девушка. — Не дослушают до конца и сразу дуться.
Видя, что после её заявлений никаких репрессий не последовало, она умильно улыбнулась, — Ну куда же вы, Алексей! Как девушка, я, конечно же, предпочитаю первый вариант, то есть путешествие на ваших, надеюсь, крепких руках!
Показывая всем видом, что он уже абсолютно ничего не понимает в женской психологии, траппер, удрученно вздохнул и подхватил девушку на руки. Бирюш, кинув на хозяина торжествующий взгляд, мол, и тебя не миновала чаща сия! уже привычным движением забросил Фею себя на спину и потрусил вперед.
— Ой! Алексей! — радостно щебетала Полина, вцепившись в куртку охотника двумя руками. — А мне нравится! Давай ты и дальше будешь носить меня на руках?!
— Чёрта с два! — тяжело хрипя, сплюнул вязкую слюну Пелевин. — До фактории дотяну, а дальше ножками, ножками. Слава Богу, не больше мили осталось…
— Ты хоть не врешь, — продолжала весело разглагольствовать девушка. — Иные до храма обещают всю жизнь на руках носить, а потом бедная жена не знает, куда от мужниных кулаков спрятаться. А те, кто не бьют, дальше песен не двигаются. Жена батрачит, а они знай себе, поют: «Любимая! я подарю тебе эту звезду…»
От неожиданности Пелевин сбился с шага и чуть не уронил Полину на землю.
— Кто любимая? — испуганно вытаращился он на девушку. — Где?
— А ты что, имеешь громадный выбор кандидатур на выбор? — Полина, вывернув голову и прищурив глаз, ехидно взглянула на ошарашенную физиономию траппера. — Ты, конечно, можешь попытаться повести под венец Фею, но вряд ли церковь одобрит этот брак…
— И откуда столь обширные познания о замужестве? — язвительно откашлялся Алексей. — Имеешь опыт? Первый муж скончался от отравления твоим ядом, второй был зарезан бритвенно-острым язычком, а третий попросту удавился?
— Ты не устал меня тащить? — проигнорировав подначку, поинтересовалась Полина. — Может, передохнешь?
— ОтдОхнем, как сдОхнем, — загнанно прохрипел траппер. — Во-о-о-н до того холмика дотопаем, а там и фактория.
Столь вожделенная фактория мало напоминала Полине знакомые по Франции и Алжиру магазины, больше походя на своих североамериканских товарок из романов Купера. Три громоздких блокгауза, срубленные из массивных бревен и обнесенные двухметровым частоколом с тяжелыми воротами, вызывали ассоциацию скорее с фортом на индейских территориях, чем со скромной лавкой одинокого торговца.
К тому моменту, когда Алексей запалено дыша и еле переставляя ноги, внес свою драгоценную ношу во двор, их уже поджидала целая делегация, представленная Бирюшем, Феей и коренастым, ниже среднего роста мужчиной, больше похожим на лепрекона, нежели на склонного к авантюризму предпринимателя. Аккуратная шкиперская бородка, наголо обритый череп, массивный нос, трубка с длинным чубуком да красный кафтанчик дополняли и усиливали сходство.
— Сегодня не день, а сплошной праздник! — радостно воскликнул «лепрекон» по-английски. — Я радуюсь больше чем на Хануку, Ту би-Шват, Пурим и Маулид ан-Наби вместе взятые! Утром я имел выгодный бизнес, а вечером меня посетил друг Алекс в компании очаровательной незнакомки!
— Алексей! — аккуратно качнула головой в сторону «лепрекона» Полина. — Это кто?
— Это? — устало переспросил Пелевин, пытаясь отдышаться. — Это и есть Изя. Тот самый Старый Коули…
Услышав чужую речь, хозяин фактории прекратил радостно голосить и прислушался к разговору гостей. После окончания их недолгого диалога, он почесал в затылке и спросил почему-то по-русски.
— Алекс! А почему ви таки никогда не говорили мине за то, шо вы еврей?
— Потому что не еврей ни разу, — буркнул Пелевин, привалившись к стене блокгауза и устало закрывая глаза. — Вот и не говорил…
