– …Пойми, глупенькая, надо думать не только о себе, но и о других! На дому уже давно никто не рожает. Особенно до срока. Так что ты сейчас соберёшься с духом, пойдёшь и родишь мне ребёночка, правда? – спрашивает Саша.
Он гладит её руки, волосы, целует в щёку, но всё в нём говорит лишь о том, как он спешит отправить её вниз. В карету «Скорой помощи».
– …Ты главное кота не забывай кормить, хорошо?.. Хотя бы раз в сутки, – смирившаяся с судьбой Лиса тяжело вздыхает, неохотно поднимается и понуро идёт на выход.
Голова кружится, в одночасье став пустой и лёгкой.
– Кота? Да этот толстомордый пару недель и без еды проживёт! – неосторожно откровенничает Сашка, но тут же спохватывается и заверяет: – Разумеется, буду кормить! Буду!!! Раскормлю как мамонта! И вообще, теперь мы с ним за-жи-вём!
«Толстомордый…» Крупный пятилетний пушистый зверь тоскливо сидит под стулом и переминается с лапки на лапку. Судя по всему, он всё понимает – настолько обречённое выражение на моське…
Из тёмного проёма подъездной двери пахнуло свежестью. У отмытого дождями асфальта совершенно особенный запах. Саша под руку выводит жену на улицу, бережно подсаживает в ждущую «Скорую помощь».
– Может ей лечь?
– Пусть сидит, – не соглашается доктор, и после его слов машина наконец-то трогается с места.
Сидеть и в самом деле удобнее.
«Но две тысячи лет война,
Война без особых причин,
Война – дело молодых,
Лекарство против морщин»,
– звучит из динамиков включенной водителем магнитолы рвущий душу голос Виктора Цоя.
После куплета про войну водитель – молодой заросший многодневной щетиной азербайджанец – оглядывается и неприязненно смотрит на одетого в форму Сашку. Лиса перехватывает этот взгляд и вздрагивает.
Ей становится страшно. Не за себя – за мужа.
«И мы знаем, что так было всегда,
Что судьбою больше любим,
Кто живёт по законам другим,
И кому умирать молодым».
Глава 15 Сашка родился!
Азербайджанская ССР, г. Баку, тот же март 1990 г.
Всю дорогу Саша держит Лису за зябнущие пальцы, словно хочет этим согреть, успокоить. Ладошка у него и в самом деле горячая, но, несмотря на это обстоятельство, Лиса всё равно мёрзнет. Ей не хочется расставаться с мужем, но в роддоме, неожиданно для себя самой, она уходит от него легко и бесстрашно. Во всяком случае, так оно ей видится. И действительно, когда всё происходит впервые – это не столько страшно, сколько любопытно. Лиса догадывается, что именно ждёт её в эту ночь, но отвлекается, с интересом всматриваясь в происходящее вокруг, и на время забывает о собственных страхах.
В приёмном отделении отчего-то много людей. А ещё там суматошно. Деловитые медсёстры, словно по конвейеру, передают рожениц из кабинета в кабинет. Кто-то заполняет анкеты, отвечает на вопросы о сроке беременности, количеству абортов. Кто-то стоически ждёт своей очереди. Тут же, в конце коридора, проверяют группу крови и её резус-фактор, измеряют гемоглобин и давление. Несмотря на всеобщую суету, делается это нестерпимо долго. Женщины, поддерживая руками необъятные животы, бродят между кабинетами с ошалевшими от боли и страха глазами и стонут…
Кому боль, а для медперсонала – это обычные будни, и, если им и может быть здесь от чего-то дурно, так только от бесконечной вереницы людей. В коридоре, кажущемся бесконечно длинным, зябко. Двери открываются раздражающе часто, и каждый раз выстуженный холодный воздух хлёстко бьёт по ногам.
Вот и черёд Лисы проходить регистрационные процедуры.
– Кого ты там рожать собралась?! – неприязненно кривится измерившая живот медсестра и, зачем-то сматывая клеёнчатый сантиметр в тугой рулончик, добавляет. – Килограмм там у тебя, не больше!
– Почему килограмм?! – испуганно лепечет Лиса.
– Это ещё ничего, бывает с «пачку творога» рожают, – «утешает» её измерительница. – И вообще, чего так рано пришла? У нас тут сейчас только мартовские роженицы. Собирайся! Через месяц придёшь!
– Как через месяц?! Мне уже пора… – Лиса в ужасе, что её могут не принять. Обратиться за поддержкой не к кому. Вокруг одни чужие.
– Быстро переодевайся! Почему людей задерживаешь? – кричит ей другая медсестра и вручает комплект больничной одежды: байковый халат, огромную, по щиколотки, ночную рубашку и скользкие кожаные тапочки.
Первая медсестра о ней уже забыла – иронично скривившись, выдаёт порцию гадостей и ужастиков очередной роженице.
Не будем её осуждать.
Ночь, скучно. В роддоме каждый развлекается, как может.
Получив неожиданное спасение, Лиса, стесняясь присутствия посторонних глаз, поспешно переоблачается в казённое. Значит, её не прогонят! Значит, берут! Это радует. Внутри, почувствовав изменение её настроения, нежно толкнулся малыш.
* * *
По контрасту с холодной приёмной и её грубыми медсёстрами, сочувственно улыбающаяся врач родильного отделения и местные медсёстры показались Лисе людьми добрыми и приятными. После быстрого обследования и нескольких уточняющих вопросов её усадили прямо в коридоре на больничную лавку и нещадно закололи. Из вены сорвалась игла, и хлынула кровь. Она тут же залила руку, одежду, несколько тяжёлых капель упали на пол… Стало очень страшно.
В животе тоже неспокойно. Ребёнок, словно сговорившись с суетящимися врачами, постоянно напоминает о себе.
– Тебе ускорение сделали, – медсестра виновато оттирает её залитую кровью руку смоченной в спирте ваткой. – Пока в палату иди. Ничего, быстро родишь!
Вскоре появляются первые признаки, что уже вот-вот… Лиса обнаруживает, что лучший способ перетерпеть боль – не шевелиться. Некоторое время она стоит неподвижно, молча глядя на груду медикаментов в стоящих вдоль стены шкафах, на громоздящиеся на железном столике исписанные масляной краской эмалированные кастрюли. Из ступора её выводят далёкие крики. Кричит – и в этом нет никаких сомнений – совершенно обезумевший от адской боли человек. Женщина. Лису тут же кидает в пот, на лбу проступает обильная испарина. По какому-то необъяснимому порыву, ей вдруг захотелось смести всё находящееся на столе. Захотелось, и всё тут!!! Но, вспомнив о злых медсёстрах, Лиса удерживается и ничего не трогает, правда ещё долго косится в сторону местного бардака, старательно борясь с желанием устроить погром.
Через несколько минут в палату заходит бабушка в аккуратном белом халате и, словно прочитав её мысли, смотрит строго и осуждающе:
– Не нужно тут ничего трогать! Иди, девочка, ложись на своё место, нечего тут стоять! – она подталкивает Лису к ближайшей свободной кровати, застеленной плотной зелёной клеёнкой, с такой же зелёной клеёнчатой подушкой без наволочки, но зато со сложенным в ногах колючим ворсистым одеялом.
Лиса осторожно трогает постель – та отдаёт холодом и неуютом. Как в такую можно ложиться? Но грозная старушка бдительно стоит над душой.
– Тут даже наволочки нет…
– Зачем тебе наволочка? Только пачкать! Всё равно тут долго не задержишься! Раз уколы сделали, значит, скоро на родильный станок пойдёшь! Ложись, говорю!!!
Лиса нехотя подчиняется, хотя и чувствует – ей лучше не ложиться. И действительно: стоило лечь, как внутри начались странные процессы – что-то сдвигается, съезжает, подрагивает, чуть ли не поскрипывает. Удивительно, но из-за этих процессов о ребёнке, которым только и жила, которого так ждала, Лиса больше не думает. Всё её существо полностью захватило противостояние боли. И как это другие женщины могут спокойно спать, если оказались здесь по той же, что и она, причине, а значит – должны ощущать то же самое? Но ведь спят! А она не может…
Неловко ощущать себя нарушительницей установленного порядка, мешать другим. Лиса честно попыталась лечь, но тут же вскочила. Чтобы спокойно лежать в такой холодной постели, надо сначала умереть.
За широким окном, начищенным до хрустальной прозрачности (надо же… именно такие были в её школе…), высится разлапистая кавказская сосна. Спокойная и невозмутимая в своей зрелой роскоши – всё ей нипочём! Жизнь за пределами роддома кажется такой же благополучной и спокойной, не то, что в этих стенах.
Ночь, все сладко спят. И её Сашка, наверное, тоже…
Боже мой, какие они там, за этим окном, счастливые!
Лисе обидно и одиноко. У всех, кроме неё, всё хорошо! А раз так, то пусть её сейчас никто не смеет трогать!!! И не надо ей ничего и ни от кого!
Каждые пятнадцать минут в палату заглядывает медсестра. Чужой, казалось бы, человек, но не спит, волнуется. Получается, не так уж Лиса и одинока, как ей думается? Ну, спасибо тогда – не дают до конца отчаяться.
На часах два ночи. Здесь она с полуночи. Значит, эта пытка продолжается уже более двух часов. Покапризничать, что ли?.. Усталость и раздражение накатывают с такой силой, что измаявшаяся Лиса начинает стонать. Но полностью сосредоточиться на своих проблемах ей не удаётся. С одной из коек порывисто поднимается одна из женщин и, поддерживая обеими руками живот, подвывая, согнувшись в три погибели и оставляя за собой мокрые следы, устремляется в коридор. Уже там она кричит в полный голос. Кричит что-то совершенно невразумительное, но к ней быстро подходят и уводят в родильный зал.
Произошедшее подстегнуло идущие внутри Лисы процессы. Ей становится невмоготу стоять, вцепившись в железную спинку кровати. Она выходит в коридор и бесцельно там бродит. В конце коридора какой-то мужчина в белом халате извлекает что-то из невысокого стеклянного шкафа. Лиса знает, что это известный врач. Надо же – даже таких назначают на ночные дежурства!!!
