Шамс
30 октября 1244 года, Конья
Бессонной ночью, накануне встречи с Руми, я сидел на своем балконе на постоялом дворе. Мое сердце ликовало при виде величия вселенной, которую сотворил Бог. Куда ни взглянешь, видишь и находишь Его. И все же люди редко это делают.
Я вспомнил тех, кого повстречал в последнее время — попрошайку, шлюху, пьяницу. Обычные люди, которые страдают от обычного зла и отчуждения от Него. Этих людей не замечают философы, обитающие в своих башнях из слоновой кости. Интересно, Руми тоже такой? Если не такой, то я соединю его с этими несчастными.
Постепенно город заснул. Наступил час, когда даже ночные животные не смеют нарушать установившийся покой. В это время меня всегда охватывает непомерная печаль, и я особенно внимательно прислушиваюсь к городской тишине. Мне интересно, что происходит за закрытыми дверями и что было бы со мной, выбери я другую дорогу в жизни. Однако у меня не было выбора. Дорога сама меня выбрала.
Мне припомнилась притча. «Странствующий дервиш пришел в город, в котором жители недолюбливали чужаков. „Уходи, — стали они кричать ему. — Никто тебя тут не знает!“ Дервиш спокойно ответил: „Правильно, зато я знаю себя и, поверьте мне, было бы гораздо хуже, окажись все наоборот“».
Пока я знаю себя, все будет хорошо. Тот, кто знает себя, знает Бога.
Сияние луны осветило меня. Пошел легкий дождь, и до того он был легкий, что походил на прикосновения шелкового шарфа. Я поблагодарил Бога за это и во всем положился на Его волю. Я вновь подумал о хрупкости и краткости жизни и вспомнил еще одно правило: «Жизнь дается нам на время, и этот мир является всего лишь подражанием, воспроизведением Реальности. Только дети могут принять игрушку за настоящую вещь. Тем не менее смертные или слишком увлекаются игрушкой, или пренебрежительно ломают ее, а потом выбрасывают. В этой жизни надо избегать крайностей, потому что они нарушают внутреннее равновесие».
Суфии против крайностей. Суфии всегда остаются сдержанными и умеренными в своих помыслах и поступках.
Завтра утром пойду в большую мечеть и послушаю проповедь Руми. Наверное, он великий проповедник, по крайней мере если судить по мнению жителей города. И хотя искусство оратора определяется аудиторией, речи Руми могут быть как заросший сад, в котором полно всякой сорной травы. Дело посетителя отбирать то, что ему нужно или нравится. Если в саду есть красивые цветы, вряд ли кто-то обратит внимание на растения с острыми шипами. Однако же истина заключается в том, что лекарства получаются именно из них.
Разве не то же самое с садом любви? Как может любовь быть достойна своего названия, если видеть в ней только красивое и закрывать глаза на трудности? Легко наслаждаться хорошим и пренебрегать плохим. Но можно поступать и иначе. Настоящая задача — любить и хорошее и плохое, и не потому что следует принимать плохое вместе с хорошим, а потому что любовь надо воспринимать в ее целостности.
Еще один день миновал, и уже совсем скоро я познакомлюсь с моим другом. Не могу спать.
Ах, Руми!
Узнаешь ли ты меня, когда увидишь?
Узнай меня!
Руми
31 октября 1244 года, Конья
Да будет благословен тот день, когда я встретил Шамса из Тебриза! В этот последний день октября было прохладно и ветер дул сильнее обычного, объявляя о скором конце осени.
В мечети, как всегда, собралось много народа. Когда я произношу проповедь большому количеству людей, то стараюсь не особенно обращать внимание на лица. Я представляю, будто передо мной не многоликая толпа, а один человек. Каждую неделю сотни людей приходят послушать меня, но я всегда говорю только с одним человеком — с тем, в сердце которого отзываются мои слова и который знает меня, как никто другой.
Когда я вышел из мечети, меня ждал мой конь. Его грива была расчесана, в нее были вплетены золотые и серебряные колокольчики. Мне нравится их позвякивание. Однако меня окружало так много народа, что ехать пришлось очень медленно. Размеренным шагом мой конь шагал по улицам, оставляя позади ветхие дома с соломенными крышами. Призывы жалобщиков мешались с криками детей и воплями попрошаек. Большинство этих людей мечтало, чтобы я помолился о них, а некоторые всего лишь хотели пройтись рядом. Но были и такие, которые пришли с большими надеждами. Они думали, будто я могу излечить их болезни или снять с них порчу. И мне было мучительно больно их видеть. Как они не понимают, что я не пророк и не мудрец? Как они не понимают, что я не в моих силах творить чудеса?
Когда мы завернули за угол и приблизились к постоялому двору «Торговцев сладостями», я обратил внимание на странствующего дервиша, который прокладывал дорогу в толпе, направляясь прямо ко мне и сверля меня пронзительным взглядом. Его движения были ловкими и четкими, и мне казалось, что от него исходит уверенность. Он был безволосый. Без бороды. Без бровей. Но хотя его лицо было открыто, прочитать на нем что-нибудь было невозможно.
Меня заинтересовала не его внешность. За долгие годы я видел разных дервишей, которые появлялись в Конье в поисках Бога. У некоторых были татуировки, многие носили серьги и кольца в носах; как правило, им нравилось делать «странные» надписи на теле. Иногда они отращивали длинные волосы, иногда брились наголо. Некоторые даже протыкали себе языки и соски. Увидев этого дервиша в первый раз, я был поражен не его внешним видом. Меня поразили его черные глаза.
Пронзая меня взглядом, словно кинжалом, он встал посреди улицы и высоко поднял руки, словно хотел остановить не только процессию, но самоё время. Меня как будто ударили. Конь подо мной забеспокоился и принялся громко фыркать, то поднимая, то опуская голову. Я попытался успокоить его, однако он как будто почувствовал, что я тоже нервничаю.
Дервиш приблизился к коню, который подпрыгивал и приплясывал, и что-то неслышно прошептал ему на ухо. Конь тяжело задышал, но дервиш помахал рукой, и тот мгновенно успокоился. По толпе пробежала волна восхищения, и я услышал, как кто-то произнес: «Черная магия!»
Не обращая ни на кого внимания, дервиш с любопытством всматривался в меня.
— О великий ученый муж Востока и Запада, я много наслышан о тебе, вот и пришел сюда сегодня, чтобы, если ты позволишь, задать тебе один вопрос.
— Спрашивай, — тихо произнес я.
— Тебе придется сойти со своего коня и стать на землю, как стою я.
Меня настолько поразило то, что сказал дервиш, что какое-то время я не мог произнести ни слова. Люди, стоявшие рядом с нами, даже как будто отпрянули. Никто другой не посмел бы обратиться ко мне с подобной просьбой.
