Ей было жаль, что она упомянула об этом. Эбби даже не была уверена, было ли поведение Спенсера в Филадельфии реальным или он притворялся.
— Трудно объяснить. Я имею в виду, он всегда был более серьезен, чем большинство мужчин, которых я встречала. — Бросив взгляд на свое злополучное фишю, она размышляла о том времени.
— Вы должен понять — джентльмены, которых я знала в Америке, были или друзьями моего отца и слишком стары для меня, или мужчинами, действия которых я считала фривольными.
— Безусловно, никто не смог бы назвать действия Рейвенсвуда фривольными.
— Совершенно верно. И я нашла это весьма привлекательным. Он был настолько искренним, когда говорил об Англии, таким страстным в своих убеждениях. И проявлял неподдельный интерес к народу моей матери. Спенсер никогда не судил их методы и никогда не относился неодобрительно к их культуре.
— Их культуре? — отозвался эхом капитан.
О, Боже. Она вероятно не должна была это упоминать, но теперь, когда проговорилась, он может узнать все.
— Хотя я росла среди людей моего отца в Филадельфии, моя мать была из племени Сенека, дочерью их вождя. — Она с гордостью пристально посмотрела на него в ожидании, что капитан покажет признаки презрения. — Она занималась моим воспитанием наравне с папой.
Он сверкнул улыбкой.
— Ах. Тогда вы имеете преимущество передо мной. Несмотря на то, что я сын барона, меня воспитывала только моя мать. И так как у нее были свои трудности, я закончил как карманник на улицах Женевы, пока мой дядя не увез меня обратно в Англию.
Его слова так ее удивили, что она не нашлась с ответом.
Казалось, капитан и не нуждался в нем.
— Но вы объясняли, насколько другим Рейвенсвуд был в Америке.
— Да, — кивнула она головой. — Вы понимаете, хотя он был высокомерным, он был также милым и добродушным и…
— «Добродушный» не совсем то слово, которое я использовал бы для Рейвенсвуда.
— Все же именно таким он был. И он заставил меня думать… — Она затихла, не желая раскрывать всю степень собственного идиотизма.
— Вы хотите сказать, он заставил вас надеяться, что от него последует предложение? — спросил Капитан Блейкли явно неодобрительным тоном.
— Нет, нет, ничего подобного. Он всегда был безупречным джентльменом. Но мы были друзьями, разве вы не понимаете? Именно поэтому я так стремилась выйти за него замуж. В Америке я могла говорить с ним о чем угодно. Он поощрял это. Спенсер всегда внимательно слушал, даже когда не соглашался с моим мнением.
— А здесь?
Она напряглась.
— Здесь он самонадеянный и всем управляет, и полон решимости делать все как он хочет, независимо от того, что я говорю.
— Ах, теперь это походит на Рейвенсвуда, которого я знаю.
— Это невыносимо, особенно когда я — единственная, кто обязан повиноваться всем его приказам.
— Не совсем, что вы ожидали от брака с ним.
— Нет, я думал, что это будет…, — Ее взгляд стал отсутствующим. — Что бы я ни думала, я ошибалась. — Распрямив плечи, ей удалось встретить его пристальный взгляд. — Так или иначе, это не имеет значения. Это — все обман. Сейчас у Спенсера нет никакого интереса в браке, и, разумеется, не со мной.
— На вашем месте я не был бы в этом так уверен.
Прежде, чем она могла спросить, что он хотел этим сказать, приглушенный шум голосов в зале заставил ее поднять глаза, и Эбби увидела, как Спенсер неожиданно появился с ослепительной женщиной в скандально открытом платье. Когда женщина положила свою руку на его и близко наклонилась чтобы что–то прошептать, а виконт низко склонился, чтобы выслушать, сердце Эбби сжалось.
— Кто эта женщина, с которой говорит Спенсер? — прошептала она.
Капитан Блейкли уже уставился на этих двоих, его челюсть напряглась.
— Не важная персона. Ну, давайте присоединимся к моей жене и леди Эвелине.
Когда капитан Блейкли повел ее обратно к их спутницам, ее сердце упало. Его скрытность сказала ей все.
— Она — его любовница, не так ли?
— Конечно, нет. — Когда Эбби вздернула бровь, он вздохнул. — Хорошо, Женевьева была его любовницей, но уже ею не является, по крайней мере, в течение двух лет. Они теперь просто друзья.
Очень близкие друзья, судя по тому, как фамильярно женщина прикоснулась к нему, и как внимательно Спенсер слушал. Женевьева — у женщины было даже имя любовницы.
Ее горло сжалось. — Почему леди Тиндэйл пригласила ее сюда?
— Леди Тиндэйл вероятно не знает, кем она была для Рейвенсвуда. Женевьева всегда была осмотрительна в своих связях, как и Рейвенсвуд — немногие знали, что она была его любовницей. Кроме того, она теперь замужем за каким–то бароном и весьма респектабельна.
— Да, я вижу насколько она респектабельная.
Он сжал ее руку.
— Право же, Эбби, эта женщина ничего для него не значит.
Однако она в этом сомневалась.
— Даже если это не так, разве я имею право жаловаться? Я хочу сказать, я ведь на самом деле не его жена.
— Вы все еще имеете право на его уважение. Но я думаю, что у вас оно есть. Я бы не стал придавать этому большое значение.
Как она могла? После того, как они достигли их спутниц, девушка даже не могла сконцентрироваться на беседе. Слишком много оставшихся без ответа вопросов изводили ее. У Спенсера и сейчас есть любовница? Он предполагал продолжать посещать ее, пока Эбби притворялась его женой? Она даже не имела право спросить об этом?
Конечно, нет. Но, о, как она хотела спросить.
Эбби вела бессвязную беседу с Блейкли даже после того, как к ним присоединился Спенсер. Но она прервалась, когда оркестр начал играть хорошо знакомый отрывок для котильона.
— О, мне так нравится эта музыка. Ее играли на всех танцевальных вечерах, когда я был девочкой.
— В таком случае, может мы…? — и Спенсер с улыбкой предложил ей свою руку.
Она колебалась. Эта Женевьева все еще была в зале. Что, если Эбби сделает перед ней какую–нибудь ужасную ошибку? Но это была ее любимая мелодия, и она отлично умела танцевать котильон.
— Хорошо — сказала она, опираясь на руку Спенсера.
К несчастью, судьба казалось, полна решимости досадить ей сегодня вечером. Они уже достигли центра зала, когда она почувствовала, как одна из булавок, на которых крепилось ее фишю, упала вниз в платье. Ее усилия в шотландском риле ранее, должно быть, ослабили фишю.
Слишком поздно, чтобы исправить — она отказывалась снова резко остановиться на паркете. Кроме того, конечно одна булавка не имела бы значения для того, как хорошо ее фишю крепилось к платью. Разве нет?
Но когда они заняли свои места в восьмом кругу и начали танцевать, она поняла, что одна булавка могла иметь огромное значение. Каждое движение заставляло ее фишю сползать. Кружевная косынка медленно падала в ее лиф с дьявольским упорством.
