для того, чтобы стать звездой. Айдолом. Но все это чушь и бред, стразы на трусах. Знаешь, что главное? То, что эти качества дают тебе возможность стать чем-то большим чем просто айдолом или поп-звездой. Эти качества дают тебе возможность стать Человеком.
— Да ну тебя — вяло говорит Нобуо: — ты как мой учитель по музыке говоришь.
— Классный у тебя должно быть был учитель — вздыхаю я, откидывая голову назад и ощущая затылком холодный кафель стены: — мне бы такого.
— Угу. — соглашается со мной Нобуо: — Сатоми-сенсей и правда классная была…
Мы сидим на полу в умывальне и глупо улыбаемся. По крайней мере это я глупо улыбаюсь. Нобуо — улыбается. Просто улыбается. Я смотрю на него и думаю, что некоторым людям удивительно мало нужно для счастья. Тумаков в организме, например, не хватает. Думаю, открыть киоск на вокзале в Сейтеки и продавать волшебные пендели, здесь у многих в организме нехватка, стану миллионером.
— Сидите тут! — врывается в умывальню Эйка: — а Мико там! Кента! Давай за мной, помощь нужна!
Глава 14
— И давно она так? — спрашиваю я. На кровати в комнате Мико лежит такой вот рулет из одеял. Где-то внутри одеяла находится сама Мико, по крайней мере я предполагаю, что это так. В настоящий момент опознать кто именно находится внутри рулета и находится ли вообще — возможно только эмпирическим путем, а также методом исключения.
— Ты дурак? — в лучших традициях рынка на Малой Арнаутской задает мне встречный вопрос Эйка: — я-то откуда знаю? Я к ней в комнату только сейчас зашла.
— Она на имя не отзывается — добавляет Дездемона: — я сперва испугалась, что… ну вы понимаете. А потом рукой вот так залезла… дышит она и ругается. Послала меня … а я вот Эйку за тобой послала.
— Потому что ты виноват — вот ты и исправляй! — говорит Эйка: — сам заварил, сам и расхлебывай!
— Хм. — отвечаю я за неимением лучшего аргумента. Конечно, метод, которым женщины делают всех мужчин вокруг виноватыми, сомнителен и в обычных условиях я бы с Эйкой поспорил, но условия у нас не самый обычные. У нас на руках кризис, а по какому поводу — пока непонятно.
— Мико? — говорит Эйка: — я Кенту привела! Можешь ему все прямо в лицо высказать, вот…
— Даже ударить можешь, я его подержу… — добавляет Дездемона: — потому что он тебе с сотнями женщин изменял! А вчера вообще…
— Так! — говорю я, пресекая разброд и шатания во вверенном мне подразделении: — все! Ну-ка пошли отсюда, мне надо с ней наедине поговорить!
— Но… ты же мальчик, а она девочка и… — начинает было Эйка песенку про белого бычка и про высокие моральные устои ее как сенпая нас всех, но Дездемона молча хватает ее за руку и вытаскивает из комнаты, ворча при этом, что «он там давно уже все видел, пусть ответственность несет».
Дверь за ними закрывается, и я остаюсь один на один с одеяльным рулетом. Чем-то на больную шаурму похоже. Я сажусь рядом с рулетом и вздыхаю. Правила поведения в ситуации «Если ваша подруга закуталась в одеяльный рулет», гласят что ни в коем случае нельзя рулет тормошить, нельзя совершать резкие движения рядом с ним, издавать громкие звуки, с рулетом надо вести себя как при приручении маленьких зверюшек — как будто не замечать его. Двигаться медленно и спокойно, не суетиться и желательно иметь при себе что-нибудь вкусненькое. Жаль, что я не захватил с собой печеньки.
— Жаль тебя не было — говорю я: — видела бы ты как Сора мне своей бамбуковой палкой по ногам и … эээ … спине надавала. Было больно. У меня сейчас все ляжки в синяках, я как Амурский тигр — в полосочку. Хочешь — покажу? — рулет не шевелится, не издает никаких звуков, и я продолжаю говорить, глядя в потолок и следя за тем, чтобы не частить и не повышать голос.
— А вообще вчера мне Юрико рассказала смешную историю, про мужчину, который живет у нее по соседству ему уже за девяносто, он болеет Альцгеймером и ни черта не помнит. И представляешь, она говорит, что каждое утро он стучался к ним в дверь и спрашивает, не видел ли кто-нибудь его жену. И она вынуждена каждое утро объяснять девяностолетнему старику что его жена давным-давно умерла. Представляешь? Ну и Юрико — а ты знаешь ее, она говорит — мол, сперва я так хотела переехать, а потом поняла, что ей будет не хватать этой ежедневной радостной улыбки на лице старика, которая появляется каждый раз, как он узнает, что его жена мертва. — здесь я выжидаю паузу. Плохие шуточки — это как раз почва для установления контакта. Кто-то может даже улыбнуться, но большинство возмутятся качеством шутки.
— Как там у Бернса — боюсь, что черт не принял в ад моей жены покойной. Она, я думаю в раю — порой в раскатах грома я грозный голос узнаю, мне издавна знакомый. — цитирую я по памяти. Рулет сопит и переворачивается, отворачиваясь от меня. А, так вот где у рулета попа, думаю я, ситуация так иронична, что я фыркаю.
— Что? — возмущается рулет.
— Ну… история такая есть. Когда катится по лесу Колобок…
— Кто?
— Хм. Моти из рисовой муки, который убежал от пекаря. Ну. Помнишь, «В узелке моем лучшие в Японии просяные колобки, а иду я на остров Онигашима, прогонять злых людоедов," — сказал Момотаро» — сказку про Момотаро? Он ел рисовые и просяные колобки-моти. Но не всем просяным и рисовым колобкам-моти выпадает судьба попасть в руки такому храбрецу как Момотаро, и некоторые из них — убегают от пекаря, чтобы не быть съеденными. Наверное, они хотят попасть к Момотаро в руки. Может хотят быть ближе к персику? — по-японски Момо означает персик, а таро — обычная приставка к имени мальчика. Такой вот Персиковый мальчик получается. Персик — это отсылка к сексу, по крайней мере в
