– Так, Михаил Николаевич. Сами же меня этому и учили.
– Не скромничай. И талантов своих не преуменьшай. Ты и сам – тот еще подарок и до меня был… давай, как сыщики из МУРа говорят, колись!
– Даже и не знаю, Михаил Николаевич, с чего начинать…
– Вот с начала и давай.
– Если честно, товарищ полковник, то я вообще не понимаю, как мы в зону вошли.
– То есть?
– А то, товарищ полковник, что охрану там ставили далеко не дилетанты. Один тот факт, что немцы даже окопов не рыли, а сразу в готовые сели, вам ничего не говорит? То, что линии связи заранее проложены были, провода кое-где уже и травой заросли, как вам? То, что все эти позиции заранее были немцами подготовлены и вовсе не для случая с Леоновым? Да и ставили охрану там уж точно не вчерашние школьники.
– Ну, майор, твоих ребят тоже школьниками назвать нельзя.
– Согласен. Только вот, товарищ полковник, что я скажу. Если бы немцы не хотели нас внутрь пропустить, то и не пропустили бы.
– Так… продолжай…
– У меня вообще впечатление сложилось, что охрана эта имела своей целью не предотвращение проникновения кого бы то ни было в зону, а воспрепятствование его уходу оттуда. Ведь даже сектора стрельбы были расчищены для стрельбы вовнутрь охраняемого периметра, а не наружу!
– И что из этого следует?
– Нас там ждали, товарищ полковник.
Чернов резко встал из-за стола. Поднялся со стула и майор Гальченко. Жестом руки приказав ему сесть, полковник зашагал по кабинету.
– Ты хоть представляешь, майор, что ты мне сейчас сказал? Как ты думаешь, сколько народу знало о факте выброски вашей группы?
– Много, товарищ полковник. Вы знали, замнаркома, писари, техники на аэродроме, летчики, вооруженцы… Человек тридцать, по моим прикидкам.
– Двадцать три, майор. И все они, кроме замнаркома, меня и моего секретаря, были и до сих пор находятся на казарменном положении. Контактов с внешним миром не имеют по сей день. Пилот, так вообще, получает конверт, который может вскрыть только в воздухе. Под роспись его самого и второго пилота. С указанием времени вскрытия. Да… А все прочие получают информацию только «в части, их касающейся» и полной картины не знают. Полную схему операции знаю только я и замнаркома. И все! А ты говоришь – ждали!
– И сейчас готов это повторить. Единственный прокол, немцами допущенный – это профессор, точнее его незапланированный выезд с полигона. Видимо, слишком быстро все это произошло и не успели они его тормознуть вовремя. После нашего нападения противник проявил потрясающую скорость развертывания своих подразделений. Словно они это не раз отрабатывали.
– А почему бы и нет? Учитывая, что ими командовал Борг…
– Но вы и сами знаете, что уж кого-кого, а его бы просто так сюда не послали бы… Он же в последнее время только по нашим группам и работал.
– Один-ноль, майор. Это аргумент…
– Я, пока в точку возврата выходили, да и в самолете уже, долго думал. И вот что у меня в голове сложилось, товарищ полковник.
– Давай-давай, Виктор, твои догадки иногда очень даже интересными бывают!
– Вот если я на охоту пойду, на бобра, например… Я же и ловушку ставить буду соответствующую этому, ведь так?
– Ну. Все так.
– А если в нее вместо бобра, скажем, медведь залезет – будет с нее толк?
– Ну, ты нашел, кого с кем сравнить! Ясен пень, разломает медведь твою ловушку.
– Вот смотрите, товарищ полковник, что у нас выходит. Как я понял, после того, как загнали фрицы Леонова на полигон…
– Ты в этом точно уверен?
– А некого больше, товарищ полковник. И в документах трофейных об этом я краем глаза прочитал, и ефрейтор пленный подтвердил. Да и сам Леонов передал нам банку немецкого спецпайка. Все сходится, Михаил Николаевич, все! Он был на полигоне!
– Допустим, что был. Что из того?
– Вот тут бобровый капкан и не выдержал… Не тот зверь в него залез. И профессор не просто так с полигона уехал. Он свою шкуру спасал! Что-то не так там пошло…
– Два-ноль, майор! Ты этого знать не мог. Там у них действительно бардак начался. Взбунтовались профессорские подопечные, да и начали по своим стрелять. Вот и рвануло руководство управления «С» подальше от возможных неприятностей.
– Управление «С»? В документах оно часто упоминается. Я, к сожалению, не все прочел, но это название видел.
– Покойный профессор в нем и трудился. А штандартенфюрер, вами упокоенный, его возглавлял.
– Ага! Так вот, товарищ полковник, я продолжу. После этого случая на полигоне немцев и затрясло. Они были нацелены одну группу ловить – нас. А Леонов оказался им вроде песка в шестеренках. То они на нас бросались, то на него. А уж после того, как самого Борга завалили… и вовсе бардак начался. Он же, что ни говори, талант был. Умел на ходу импровизировать и быстро всю схему перестраивать, с учетом изменившейся обстановки. Если бы от Волохово нас его ребята гнали… я бы с вами сейчас не разговаривал.
– Даже так?
– Да, товарищ полковник.
– Да… ну, не скажу, что вам повезло. Хотя и без везения не обошлось, это точно. Как говорил один из моих учителей – везет тем, кто успевает это вовремя заметить. И кто же из вас оказался такой везучий?
– Котенок это. Младший лейтенант Барсова. Вместе с Леоновым они Борга и ухандокали.
– Котенок! Это уже не котенок, а тигренок получается! Такого зверя задавить! Передай ей мою личную благодарность и можешь писать представление. Не только на нее, кстати. Вы все, кто уцелел, этого заслуживаете.
– Так мы же, товарищ полковник, основного задания не выполнили.
– А в этом, майор, твоей вины нет. Такого уровня противодействия вам никто, да и я сам в том числе, не ожидал. И не готовились к этому, если честно. Кроме того, если учесть документы да паек этот немецкий… Да и профессора покойного, вдобавок еще и Борга к нему приплюсовать… Не всякая войсковая операция такого эффекта достигает. Это ты еще всех последствий вашего рейда не знаешь. А они есть, можешь мне поверить. И весьма серьезные!
– Тут вот еще что есть, Михаил Николаевич…
– Ну?
– Барсова, когда мы уже назад летели, мне сказала, что узнала Леонова.
– И что ж ты раньше об этом молчал?! Где они встречались? Когда?
– Тут вот какое дело, товарищ полковник… Самого Леонова она, до встречи в деревне, конечно, не видела. Но вот манера его передвижения, стрельбы… вопросы, которые он ей задавал, фокус с пустой гранатой… Вы Манзырева помните?
– Зека этого, что с ней из немецкого тыла выходил? Помню, читал про него.
– Так вот, Барсова уверена, что Леонов знал такие вещи, которые, кроме Манзырева, никто другой знать более не мог.
Немков зашел к нам через два дня. Держался важно, вездесущая Анька сообщила, что немцы назначили его старостой. И это мгновенно сказалось на манере общения. Всем споим видом он показывал, что делает нам одолжение. И если бы не необходимость лечить больного деда, ноги бы его в нашем доме не было. Поздоровался он, тем не менее вежливо. Дядька с ним общаться не захотел, молча взял баночку для мази и ушел в сарай.
– Обижаетесь на меня? – спросил Немков, поворачиваясь ко мне и присаживаясь на край кровати.
– А вы как полагаете?
– Зря… Это же не я придумал, у солдата что-то разыгралось воображение.
– Вы могли его остановить.
– Как?
– А как это сумела сделать девчонка?
– Ну, знаете! Это наоборот могло привести к обратному результату. Да и не стал бы солдат стрелять.
– Не знаю. У меня как-то не было возможности убедиться в серьезности или несерьезности его намерения.
– Да… печально, что вы меня не понимаете…
– А вы объясните, может и пойму. Я же тут, как бирюк в норе, ничего не знаю и не слышу. Вот вы теперь начальником стали, так я и не знаю, как это принимать? К добру, аль к худу?
– Должен же кто-то думать и про этих… – он обвел рукой по сторонам, – недалеких людей…
– По-вашему, они тут все недалекие? Может быть вы ошибаетесь?
– Бросьте! Вы и сами из этих мест, но успели уже увидеть другую жизнь. Должны понимать, что мир не кончается за околицей. У нашего народа есть шанс! Уникальный, такого больше не будет!
– Это какой-такой … шанс?
– Мы можем войти в братскую семью просвещенных народов! Народов Европы!
– В качестве кого? Прислуги?
– А что в этом такого зазорного? Если даже и в этом качестве? Все начинали этот путь с самого низа!
– Не знаю. В ихней истории я не силен…
– Да поймите вы! – видать с собеседниками у бывшего бухгалтера было совсем плохо, раз он стал со мною откровенничать. – Нас одних туда никто не пустит!
– А надо?
– Вы что, так и хотите всю свою жизнь прожить среди этой… серости? В глухой и беспросветной тоске?
– Ну, я что-то не тосковал раньше уж слишком-то… А почему вы думаете, что там, в этих ваших Ивпропах, жить лучше? Вы это сами видели?
