— Что?
Он посмотрел на нее, и Виктория невольно отпрянула, увидев яростный гнев в его глазах. Почему он сердится? Она протянула к нему руку, но Норман быстро отстранился, причиняя ей нестерпимую боль.
Его скулы двигались так, будто он жевал что-то прокисшее или протухшее.
— Где твой муж? — спросил он холодно.
Этот вопрос неожиданно объяснил его сдержанность и отчужденность.
— У меня нет мужа, — ответила Виктория, и это признание страданием отозвалось в ней.
— Как ты могла? — спросил Норман, приводя ее в замешательство. — Как ты могла врать? Как ты могла жить, вводя всех в такое ужасное заблуждение?
От отвращения, которое звучало в его голосе, душа Виктории болезненно сжалась, но она не подала вида.
— Я не лгала, — спокойно проговорила она, пытаясь воскресить воспоминания, о его прикосновениях и любви, но ужасный смысл, приписываемый этим трем дням, разрушал все.
— Как нет, черт возьми, — закричал Норман, отшатнувшись от нее с брезгливостью. — Все, что от тебя требовалось, — рассказать правду. Ты не должна была играть мной.
— Я не играла тобой! — запальчиво воскликнула Виктория. В ней тоже, наконец, вспыхнула злость.
— Тогда что же ты делала? — чуть не орал Норман.
— Помогала тебе, черт возьми. Я делала то, что считала нужным.
— Переспать со мной? Говорить, что любишь меня? — усмехнулся он. Его взгляд был измученным, а тон — резким. — И все для того, чтобы помочь мне?
Внезапно Виктория осознала всю важность этого разговора. Он помнил все, даже мелочи. Разве не этого она хотела? Он вспомнил. Но он ее больше не любил. Его любовь умерла вместе с фантазиями.
Руки Виктории опустились. В изнеможении она все-таки собрала последние силы, чтобы ответить.
— Я никогда не лгала тебе. Даже тогда, когда поддерживала твои заблуждения. Тебе нужна была моя помощь. И я помогала тебе, выбрав, как мне казалось, лучший способ. Что бы я ни говорила, что бы я ни делала — все было ради тебя. Как ты осмеливаешься осуждать меня за это?
— Осуждать тебя? — Норман выглядел таким ошеломленным, будто она ударила его. — Черт с этим. Все, что я хочу знать, это почему? Ты сказала, что делала это для меня. Ну, спасибо. Но я не нуждаюсь в, такого рода подачках. Если ты искала способ прославиться, найдя новый сюжет, то советую поискать кого-нибудь другого, более подходящего для подобных шуток.
— Это была твоя шутка, — проговорила Виктория ледяным тоном, таким же, какими были сейчас ее тело, душа и мозг.
Норман начал расхаживать по комнате. Взглянул на Викторию и так долго изучал ее, что она почувствовала, как краска заливает ее щеки. Постепенно его злость прошла, он выглядел совсем потерянным. Теперь он был похож на, ее Нормана.
— Но если это не для книги, то зачем?
Даже за миллион долларов не согласилась бы Виктория открыть истинную причину, заставившую потакать его заблуждениям. Сейчас она приносила последнюю, самую большую, жертву, позволяя ему уйти и отказаться от своих фантазий. Она не могла сказать, что все случившееся подчинило ее этому человеку, что из-за него изменилась вся ее жизнь.
— Когда Пит вернется, ты можешь уехать с ним, — спокойно сказала Виктория, — или вызвать такси. Мне все равно, что ты выберешь.
— И ты ничего не собираешься объяснить мне? — спросил Норман. В его голосе звучало недоумение, смешанное с любопытством.
— Я уже пыталась это сделать, — проговорила Виктория, — но ты не захотел слушать. До тех пор, пока ты действительно не захочешь узнать, что руководило мной, у нас не получится настоящего разговора.
Сложнее всего, оказалось, повернуться спиной к нему и выйти.
Норман видел, как она величественно подошла к лестнице и, не оглядываясь, стала подниматься по ступеням, прямая, с высоко поднятой головой.
Какой же ты дурак, думал Норман. Обвинять, нападать на нее, вместо того чтобы сесть рядом, взять за руку и попросить рассказать обо всем, что произошло за последние несколько дней. Он знал и помнил о них, но Виктория была права. Он не поинтересовался ее переживаниями, тем, что заставило ее сблизиться с ним, поверить, что он ее любящий муж.
Не спеша, он вошел в кабинет, где провел так много времени, где успокаивал Викторию, когда она плакала, где они впервые любили друг друга. Норман огляделся, удивляясь простоте этой комнаты и тому, как точно она соответствовала своему назначению. Основное место на столе Виктории занимала машинка, а вокруг нее, словно спутники большой планеты, разместились словари, энциклопедии, книги по психологии, наброски, которые он писал.
Он повернулся и направился к лестнице, ведущей в комнату, которую лишь однажды видел в своих мечтах. В его власти было поставить Викторию на колени или взять на руки. Но он должен сам понять, что означают сказанные, ею слова. Виктория, в чем Норман был уверен, ни за что даже не намекнет ему об этом.
Пока он набирал номер и заказывал такси, ему казалось, что он сам себя обманывает.
Трезво оценивая случившееся, Норман начал сомневаться, заслужил ли он, чтобы все объяснения преподнесли ему на блюдечке с голубой каемочкой.
— Не могли бы вы прислать машину. — Он назвал диспетчеру адрес. — Сейчас глубокая ночь, я заплачу вдвойне.
И только повесив трубку, Норман сообразил, что у него нет денег, и водителю придется ждать, пока он зайдет в мотель, доберется до своей комнаты и найдет наличные. Он вспомнил, что собирается выйти в это морозное утро в одном льняном пиджаке.
Но главное, у него было такое чувство, что, покидая дом Виктории Генри, он совершает величайшую ошибку в своей жизни.
XIV
Макс радостно лаял, поднимая стаю напуганных птиц, которые остались на побережье пережить унылую и промозглую зиму. Виктория наблюдала за Максом. Рана его почти зажила, хотя при каждом движении боль донимала большого лохматого зверя.
А вот рана Виктории по-прежнему ныла. Сотни раз за день в ней оживало минувшее, а ночью возвращалось во сне. Если она доставала бокалы, то вспоминала, как Норман искал их в дюйме от своей головы. Если прочитанная книга производила на нее впечатление, Виктория думала о том, как Норман отзывался о работе писателя. Если она печатала на машинке, ее пальцы замирали, и она видела, как на этом месте, схватившись за голову, сидит Норман и из его глаз льются слезы.
За последние два месяца Виктория тысячу раз пожалела о словах, сказанных ею при расставании, об их резкости и холодной бесцветности. Снова и снова она подходила к телефону, набирала код округа Колумбии, а затем его номер в Вашингтоне. Ей хотелось услышать его голос, преодолеть пропасть между ними, ответить на все вопросы, которые он задавал ей в ту роковую ночь. Она жаждала объяснить ему, почему не призналась, что любит его.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
