По отношению к своим сотрудникам и войскам, к своему начальству и подчиненным, а также к иностранным правительствам Эйзенхауэр всегда делал то, что говорил. Наградой ему было доверие людей. Из-за этого доверия, а также тех его личных качеств, которые это доверие вызывали, он был блестящим выбором на пост верховного главнокомандующего союзных экспедиционных сил, возможно, наилучшим выбором, который сделал в своей жизни Рузвельт.
7 декабря Эйзенхауэр встретился с Рузвельтом в Тунисе, где Президент сделал остановку на пути в Вашингтон. Рузвельт сошел с самолета, и его посадили в машину Эйзенхауэра. Когда машина тронулась с места, Президент повернулся к Эйзенхауэру и как бы между прочим сказал: "Ну, что ж, Айк, вам придется руководить операцией «Оверлорд»" *84.
Новость взбодрила Эйзенхауэра и сотрудников ОКНШ. Их дух упал, как только они стали готовиться к неминуемому отъезду Эйзенхауэра в Вашингтон. "А теперь мы чувствуем, — писал Гарри Батчер, — что у нас есть конкретная цель, которая добавляет энергии и нашей жизни, и нашей работе. Это уже разительно изменило Айка. Теперь он снова беспрестанно планирует и вслух обдумывает пригодность того или иного человека для той или иной должности" *85.
Выбор людей являлся наиважнейшей задачей, и Эйзенхауэр взялся за него, засучив рукава. Брэдли был уже назначен командующим 1-й американской армией, что радовало Эйзенхауэра. Командующим британскими сухопутными силами он хотел видеть Александера, но согласился на Монтгомери, когда Черчилль настоял на сохранении Александера в Италии. Смита Эйзенхауэр оставил начальником штаба. Он также настоял на возвращении с ним в Лондон всей своей "семьи" — Батчера, Текса Ли, Микки, Кей, двух стенографисток и двух водителей из женской вспомогательной службы, своего повара и двух негров, которые служили у него денщиками.
Кроме Брэдли, Эйзенхауэр очень хотел в свою команду еще одного американского генерала — Пэттона (хотя он никак не хотел избавиться от Кларка в Италии, он никогда не рассматривал возможность его использования в операции "Оверлорд"). Пэттон обошелся Эйзенхауэру не без потерь, потому что как раз во время назначения радиокомментатор Дрю Пирсон обнародовал сведения о рукоприкладстве Пэттона в самой недобросовестной и преувеличенной манере.
Эйзенхауэр, Военное министерство и Белый дом получили сотни писем, в большинстве которых требовалось, чтобы генерал, способный ударить в госпитале рядового, был уволен со службы. Маршалл, в свою очередь, потребовал объяснений. Ответ Эйзенхауэра занял четыре страницы машинописного текста, напечатанного через один интервал. Он заверил Маршалла, что, несмотря на мнение, будто Пэттон не получил официального осуждения (что соответствовало действительности), Эйзенхауэр предпринял "дисциплинарные действия", оказавшиеся "адекватными и действенными". По его мнению, лучшее, что можно было сделать в сложившейся ситуации, — это "сохранять спокойствие и оставить ему расхлебывать всю эту заваруху"*86. Эйзенхауэр отказался публично защищать свои действия или бездействие и посоветовал Пэттону молчать, поскольку, "по моему мнению, шторм вскоре минует" *87. В конце концов так и случилось, и Эйзенхауэр взял Пэттона с собой в Англию, как и почти всех других, кого он хотел, со средиземноморского театра военных действий.
Маршалл начал убеждать Эйзенхауэра приехать в Штаты в отпуск. Это вполне отвечало многократно высказанному желанию Эйзенхауэра провести несколько дней с Мейми, но противоречило его чувству долга и желанию с головой окунуться в новое дело. Он отнекивался, ссылаясь на громадный объем работы. Маршалл в конце концов придал этому форму приказа. "Вы будете вскоре испытывать невероятные перегрузки, — отмечал Маршалл. — Я имею в виду не обычный отпуск. Колоссально важно, чтобы вы были свежи умственно, и уж, конечно, недопустимо, чтобы вы от одной громадной проблемы без перерыва переходили к другой. Так что поезжайте домой, повидайтесь с женой и доверьте на двадцать минут кому-нибудь другому ваше дело в Англии" *88.
Эйзенхауэр сдался. Он решил лететь в Соединенные Штаты и отдохнуть там две недели. Он улетел в полдень последнего дня 1943 года. Прежде чем покинуть Средиземноморье, он написал своему другу: "Я провел здесь тяжелый год, и, видимо, пора уезжать" *89.
Этот год был отмечен большими завоеваниями на карте. Силы под командованием Эйзенхауэра завоевали Марокко, Алжир, Тунис, Сицилию и южную Италию. Стратегические же достижения были в лучшем случае скромны. Германия не потеряла территорий, жизненно важных для своей защиты. Ей не пришлось уменьшить «число своих дивизий во Франции или в России. В целом кампании Эйзенхауэра с ноября 1942 по декабрь 1943 года следует признать стратегической неудачей.
Никоим образом нельзя всю вину за это сваливать на Эйзенхауэра. Летом 1942 года он предупреждал своих политических боссов, что произойдет при замене операции "Раундап" на "Торч". Но часть вины, безусловно, лежит на нем. Чрезмерная осторожность, с которой он начал кампанию, его отказ рискнуть и добраться до Туниса раньше немцев, его отказ бросить войска на захват Сардинии, его отказ освободить Фридендалла от должности, его отказ воспользоваться шансом захватить Рим силами 82-й воздушно-десантной дивизии — все это способствовало той неважной ситуации, которую он оставлял в Италии. Союзные армии находились далеко на юге от Рима, и больших надежд на быстрое продвижение зимой не было. Союзники потратили много ресурсов на очень незначительные достижения.
С политической точки зрения кампания породила глубокое недоверие французов и русских к американцам и британцам, и те, и другие хотели открытия второго фронта в северо-западной Франции, и те, и другие очень подозрительно отнеслись к сделке с Дарланом и к переговорам Эйзенхауэра с Бадольо. Кампания принесла минимальные военные достижения ценой дипломатического провала.
Но 1943 год принес союзникам и очевидные достижения — он дал высшему командованию вообще и Эйзенхауэру в частности так необходимый опыт. Войска также узнали, насколько сурова война. Далее, Эйзенхауэр выяснил, кто из его подчиненных может выдержать напряжение битвы, а кто — нет. Если бы не операция "Торч", если бы вместо "Оверлорда" в 1944 году годом раньше была начата операция "Раундап", то союзники высадились бы на берег с ненадежным Эйзенхауэром во главе неопытных войск под командованием Ллойда Фридендалла. Отказ от идеи поставить Фридендалла во главе в Омаха-Бич во время кризиса сам по себе уже служит оправданием средиземноморской кампании.
В своей первой боевой кампании Эйзенхауэр был не уверен в себе, колебался, часто впадал в депрессию, становился раздражительным, выносил суждения на основе недостаточной информации, проявлял оборонительные склонности как в настроении, так и в тактике. Но он понял, насколько важно для него сохранять оптимизм в присутствии подчиненных, как дорого в бою обходится осторожность и на кого он может положиться в критических ситуациях.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
