Как правило, помолвленные — а также женатые — пары проходят автоматически через процесс взаимного приспособления под влиянием момента, даже не задумываясь о том, что с ними происходит на самом деле. Фрейд, напротив, с самого начала знал, что перед ним стоит трудная задача, разрешение которой требует времени и определенной последовательности. «Нельзя щадить друг друга, так как это может привести лишь к отчуждению. Если есть трудности, их надо преодолевать». Его ненависть к полумерам и поиск правды, какой бы горькой она ни была, являлись агрессивными чертами его натуры. Фрейд однажды признался, что если бы один ничего не мог найти в другом, что следовало бы исправить, то им вдвоем было бы ужасно скучно. Избранный Мартой путь ухода от неприятностей, по его мнению, мог привести лишь к разрыву. Все эти замечания были высказаны Фрейдом через месяц или два после их помолвки.
Все указывает на необыкновенное сокрытие Фрейдом своей личной жизни; мы можем предполагать, что у него были на то свои причины. Для высвобождения и проявления его чувств требовались определенные благоприятные условия. Создается впечатление, что даже в своих отношениях с женщиной, которую он так страстно любил, ему часто требовалось высказать какое-либо резкое суждение или враждебную критику, прежде чем он мог довериться себе и высвободить свои дружелюбные чувства. Глубокая мягкость и любовь часто были в нем скрыты более грубым пластом, пластом, который может создать ложное впечатление у исследователей о его натуре. К концу периода их помолвки он сказал Марте, что в действительности ни разу не показал ей свою лучшую сторону; возможно, она так никогда и не проявилась полностью. Но Марта достаточно в нем предугадала, чтобы быть непоколебимо уверенной в том, что в любой сложной эмоциональной ситуации любовь всегда будет выходить у него победителем, и это, несомненно, поддерживало ее в испытаниях, которые ей пришлось перенести.
Первые две недели разлуки в июне 1883 года были одними из худших в их жизни. Марта в полных нежности и терпения письмах соглашалась стать его «товарищем по оружию», как он того желал, но довольно ясно давала понять, что не собирается поддерживать его в нападках на ее семью. Он писал ей укоряющие письма, обвиняя ее в трусости, слабости и в выборе легких путей вместо того, чтобы храбро идти навстречу сложным ситуациям. Эти упреки достигли кульминации, когда Фрейд написал, что, если она не подтвердит, сколь оправданными были его требования, он вынужден будет признать свое поражение. Он слишком устал, чтобы продолжать борьбу. «Тогда мы прервем нашу переписку. Больше мне нечего будет требовать. Мое стремящееся к тебе сердце умрет. Тогда мне не останется ничего другого, как в жалком одиночестве выполнять свой долг, и со временем ты найдешь во мне непритязательного и заботливого партнера для жизни… Если ты не та, за кого я тебя принимал, это моя вина, что я посватался к тебе, не зная тебя». Она особенно возмущалась его мыслью о ее ослабляющем влиянии на его дух: «Женщина должна смягчать, а не ослаблять мужчину». Ее письма имели желаемый эффект. 1 июля он писал: «Я отказываюсь от того, что требовал. Мне не нужен товарищ по оружию, каким я надеялся сделать тебя; я достаточно силен, чтобы сражаться в одиночку. Больше ты не услышишь резкого слова. Я заметил, что не могу переделать тебя, и потеряю свою любимую, если буду продолжать в том же духе. Я просил у тебя о том, что чуждо тебе, и не предлагал ничего взамен… Ты определенно отказалась от наименее ценной вещи: обязательного участия, на что я рассчитывал всеми своими помыслами и чувствами, но ты осталась для меня, моя драгоценная и нежно любимая».
Фрейду удалось преодолеть трудный период в их отношениях, не доведя дело до разрыва. «Такие воспоминания делают людей ближе, чем часы, прожитые вместе в согласии. Кровь и страдания, разделенные вместе, создают самые прочные связи».
О той расстраивающей роли, которую играла бедность Фрейда в эти годы, мы узнаем кое-что в следующей главе. Бедность, без сомнения, являлась первым и единственным препятствием к его соединению со своей любимой, а также веской причиной для возражений со стороны ее семьи против их брака. Его злило, что он не всегда мог подарить ей даже дешевый подарок, но, когда появлялась возможность купить ей что-то, это становилось для него настоящим праздником, «величайшим моментом» в его бесцветной жизни. Однажды он написал ей следующее: «Я примирен с тем, что мы такие бедные. Подумай, если бы успех был прямо пропорционален заслугам индивидуума, не лишились бы мы тогда любовной страсти? Я бы не знал, любишь ли ты меня или полученное мною признание, а если бы я потерпел неудачу, моя леди могла бы сказать: „Я больше не люблю тебя, ты оказался ничего не стоящим“. Это было бы так же ненавистно, как ношение различных униформ, когда ценность человека определяется по воротничку или по груди». И снова: «Когда мы можем все делить поровну — это поэзия в прозе жизни». Фрейд, как и многие люди его времени, отличался излишней щепетильностью, особенно когда речь касалась вещей и действий, считавшихся не совсем пристойными. После одного шокирующего его эпизода он писал Марте: «Кажется, ты не догадываешься, какой я наблюдательный. Ты помнишь, как во время нашей прогулки вместе с Минной ты отошла в сторону для того, чтобы подтянуть свои чулки? С моей стороны дерзко упоминать об этом, но, я надеюсь, ты не рассердишься». Далее, сравнивая ее с цветущей женщиной античности, Фрейд заметил, что нога Венеры Милосской закрыла бы обе ее ноги. «Прости за сравнение, но у античной леди не было рук». В середине 1885 года Марта сообщила о своем желании остановиться у одной своей старой подруги, недавно вышедшей замуж, которая, как она деликатно сообщала, «вышла замуж до своего обручения». Однако контакт с подобным источником осквернения морали был строго запрещен (хотя будет лишь справедливо заметить, что Фрейд имел также и другие причины для возражения против упомянутой леди).
Но мы несколько отвлеклись. Вернемся назад, ко времени разлуки Фрейда и Марты. После двух или трех очень болезненных недель, которые последовали за разлукой, на некоторое время наступило относительное затишье. К концу следующего месяца Фрейд все еще верил в возможность возвращения семьи Марты в Вену, но теперь вовсе не был уверен в том, что хочет этого. Он понимал, что возвращение Марты вернет те трудности и неудобства, которые он теперь почти забыл. Опять придется отрываться от любимой работы, искать место для свиданий, которое может не очень подходить для этой цели. И наконец, его беспокоило ее здоровье, ухудшавшееся из-за их встреч в душных помещениях. Но он даже не мог тогда себе представить, насколько тяжело перенесет разлуку с любимой. Естественно, у фрау Бернайс не было какой-либо мысли о возвращении. Ее семья довольно удачно устроилась в Гамбурге, хотя и испытывала некоторые трудности. Прошел год, который заставил Фрейда пересмотреть свое отношение к отъезду семьи Марты. Он решил, что пора прекратить распри и заключить перемирие, но спустя несколько недель снова возобновились жестокие упреки по поводу согласия Марты на разлуку. Они сопровождались яростным возмущением против того, что он называл материальной зависимостью, имея в виду свое финансовое положение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
