— Топ и ты — вы из рода Медведицы?
Харка с удовольствием пнул бы девчонку ногой, ведь она коснулась самой больной его раны, но сдержался.
— Зачем тебе это знать?
Девчонка ответила не сразу:
— Летом туда направится карательная экспедиция. Это род Медведицы в прошлое лето отравил изыскателей.
— Итак — война!
— Что значит — война? Карательная экспедиция?
— Свободных воинов никто не может карать. Со свободными воинами воюют.
— Ах, у тебя есть свои взгляды. Ты индсмен и им останешься… Проклятый дакота.
— Хау.
— Отравители! Мерзавцы твои сиу! Их нужно давить, говорит мать!
— Ну и иди к матери, там тебе и место. — Харка взял лыжи и направился в прерию. Он взял с собой и копье, которое сделал сам.
Девушка показала ему вдогонку язык, бросила взгляд на потемневшее небо и направилась к ворчливой матери готовить дрова.
Этот день начинался ясным, золотисто-красным рассветом, но когда молодой индеец покидал блокгауз, на небе появились темные облака, они сливались, образуя огромные тучи, которые тянулись к солнечному диску. Харка поспешил к своей хижине, чтобы добраться до нее раньше чем начнется снежная буря.
Однако не прошел он и половины пути, как налетел шквал, закрутились снежные вихри. Чтобы укрыться от страшного ветра, Харка спустился на склон холма и дал себя занести снегом. Копье он поставил вертикально. Это было принято у воинов, если люди неожиданно попадали в метель. Если случалась беда, торчащее из снега копье позволяло легко отыскать пострадавших.
Через несколько часов буря улеглась. Солнце склонилось к горизонту и милостиво освещало бесконечную равнину, покрытую ослепительно белым снегом. Харка выполз из-под сугроба, отряхнулся и, проваливаясь в глубокий снег, двинулся к своему убежищу. Ориентиром для него служила река, на берегу которой чуть выше по течению, у небольшой рощицы находилась хижина.
Когда Харка достиг своего жилища, он прежде всего посмотрел, нет ли у входа следов непрошеных гостей. Но и следы, и самый вход — все занесло свежим снегом. Солнце уже село, когда Харка, убедившись в отсутствии поблизости людей, принялся откапывать вход. Добрался до плотного куска снега, служившего дверью, и стал осторожно отодвигать его. В хижине было тихо. Глаза Харки, привычные к темноте, постепенно различили и очаг, и постеленную бизонью шкуру. Но он заметил и нечто новое. Это были скрещенные ноги индейца, присевшего на корточки.
Харка отпрянул, схватился за револьвер.
— Выходи вон! — сказал он на родном языке.
— Заходи ты, — услышал он ответ тоже на языке дакота.
Голос этот Харке был слишком хорошо знаком.
— Четан!
— Харка — Твердый Как Камень, Ночной Глаз, Убивший Волка, Преследователь Бизона, Охотник На Медведя!
И наступило молчание.
Харка ждал: что же будет дальше? Четан был его лучший друг в роде Медведицы. Он был всего на несколько. лет старше, и, когда Харка был вожаком Союза Молодых Собак, Четан был вожаком юношеского союза Красных перьев. Четан расположился в его снежной хижине, — значит, он сначала выяснил, кто ее хозяин.
Тишина зимней ночи, бесконечная заснеженная прерия, окружающая их, создавали у юношей ощущение, точно они одни в целом свете, точно их не разделяют ни время, ни случившиеся события.
Харка с помощью огнива развел огонь в очаге, подбросил заготовленные заранее ветки. Пламя осветило обоих.
![]()
За прошедшие два года Четан, конечно, немного вырос, но вырос и Харка. Четан оставался таким же тощим, только кожа его больше потемнела да скулы выступили еще резче.
Харка вытащил насквозь промерзший окорок антилопы и стал поджаривать его на огне. Распространившийся запах показался голодным великолепным. В длинную зимнюю ночь времени было достаточно. Харка с пониманием дела со всех сторон обжарил мясо и разделил его с Четаном. Оба ели молча.
Когда поели, Харка подбросил в огонь веток. Наступило время что-то сказать друг другу.
— От нас убежал человек, — сказал Четан, он говорил спокойно, как бы разговаривая с посторонним. — Этого человека звали Том, но мы называли его в наших палатках Том Без Шляпы И Сапог. Он был нашим пленником и стал мужем Шешоки… Теперь он сбежал. Он был в блокгаузе.
— Возможно.
— Это так. Но он и отсюда, несмотря на снег, убежал дальше на восток. Вероятно, он боялся нас. Он обещал, что будет воином рода Медведицы, и сбежал. Все белые лжецы.
Харка сказал:
— Когда растает снег и зазеленеет трава, уайтчичуны придут, чтобы с вами воевать.
— Прошлым летом мы их изгнали, и они больше не придут.
— Вы изгнали всего несколько белых, а придет — много.
— Разве ты не знаешь, что каждый из нас может убить сотню этих койотов?
— Но тогда придут тысячи.
Четан сердито бросил в огонь ветку.
— Ты говоришь, как трус, разве ты больше не Харка — Твердый Как Камень? Что делаешь ты здесь, в стане наших врагов? Предстоит большая борьба, это мы знаем. Вернись к нам!
— Вместе с моим отцом — Матотаупой.
— Да, вместе с твоим отцом — Матотаупой, если он сделает то, чего старейшины рода ждут от него.
Харка не двинул ни одним пальцем, не шевельнулся ни один мускул на его лице, не дрогнули веки, когда его губы произнесли:
— Чего ждут старейшины?
— Скальп Рэда Джима, Красного Лиса.
Харка глубоко вздохнул:
— Так решил совет воинов?
— Да.
— Я скажу моему отцу.
— Готов ли ты сам принести скальп Рэда Фокса?
— Хау.
— Вернись к нам.
— Но у меня есть вопрос к тебе, Четан. Я сын вождя, а не сын предателя. Мой отец невиновен. Ты в это веришь?
— Нет.
Харка вздрогнул и побледнел. Его взгляд, обращенный к Четану, погас. Он теперь смотрел на очаг, медленно вытащил горящий сучок, и он тлел в его руке. Все молчало, все было неподвижно: ветки в очаге больше не трещали, угли больше не трепыхались пламенем, хворостинка в руке Харки медленно догорала. Губы юноши были плотно сжаты. Неподвижным был и Четан. Он не издал больше ни звука. «Нет»- было последнее, что прозвучало в палатке.
Оба молча сидели друг против друга, пока не настало утро. Рассвет едва пробился сквозь ледяное окошко и осветил два бледных лица. Четан поднялся. Он собрал оружие и вышел из снежной хижины, не сказав ни слова.
Харка остался один.
Через два дня он пришел в блокгауз и накормил Серого, за которым в его отсутствие следил Матотаупа. Он встретился с отцом у коней. Но он молчал и ничего не сказал о встрече с Четаном. Он ждал. Надо было, чтобы отец сам как следует узнал Рэда Джима и был готов его убить.
Пришло время, и дни стали длиннее, снег потерял свою слепящую белизну и становился рыхлым. На крыше блокгауза стали расти сосульки, началась капель. С шумом сваливались с деревьев снежные шапки, сползали пласты снега с крыши, таяла снежная хижина Харки. Воздух стал влажным, вздулась река, и глинистый поток подступил почти к самому блокгаузу. Стали зеленеть ветки ивняка, и молодая трава появилась на талой земле. Потом распустились первые цветы. И наконец, день стал длиннее ночи. По лесам и прерии бродили изголодавшиеся мустанги, бизоны, антилопы, лоси, олени. Хомяки покидали в поисках пищи свои норы. Поднялись от зимней спячки медведи, они изрядно похудели и тоже рыскали в поисках добычи. Индейцы-охотники и белые охотники направлялись в фактории с прекрасными зимними мехами.
Было утро. Бен со своей женой и дочерью сооружали позади дома легкий длинный навес, который должен был служить летней столовой. Рэд Джим с ружьем слонялся вокруг дома. Когда пожилая женщина увидела его, ее губы сложились в презрительную усмешку и с них готово было сорваться резкое словцо, но Джим подметил это и опередил ее.
— И вечно-то она в трудах! — крикнул он. — Какая жена тебе досталась, Бен! Сколько я советовал соорудить подобную штуку, а ты меня не слушал. Должна была появиться твоя жена. Там, где и сам черт не в силах, там, где и Рэд Джим ни гроша не стоит, там может справиться только твоя Мэри!
