— Вы тщательно искали?
— Еще бы. И в столовой, и в коридорчике. Какие там пельмени… Так и ушли. Несолоно хлебавши и без кольца.
— Вы давно знаете семью Чупихиных?
— С Валентиной в одном техникуме учились. В пищевом.
— Выходит, давние подруги?
Бражникова вздохнула:
— Так живешь-живешь, знаешься с человеком, а… — Она не закончила.
Мы помолчали. Неприятная история. Между двумя подругами.
— Тамара Егоровна, какие все-таки у вас подозрения?
— Какие могут быть подозрения? Кольцо я сняла, это точно. Я же в своем уме! И рюмочки еще не выпили. В воздухе же раствориться оно не могло. Из дома Чупихиных я не выходила. Митя его не брал. И зачем это ему, когда он сам и подарил? Не знаю, не знаю, товарищ прокурор, вещь дорогая. У нас попробуй недодать сдачи пять копеек, скандал. А тут почти восемьсот рублей. Мне пять месяцев работать. Надо разобраться.
Прямо обвинить подругу в вероломстве Бражникова не решилась. Но…
— Тамара Егоровна, может быть, еще отыщется. Будут уборку делать… — попытался я смягчить ее настроение.
Но это была безуспешная попытка:
— Какая уборка, товарищ прокурор? Я сама каждую щелку осмотрела. Надо искать по горячим следам. Еще скажут, вообще не было никакого кольца. Я потом и виноватая окажусь. Нет, ищите! — сказала она стойко.
Я вызвал через Веронику Савельевну, секретаршу, следователя и попросил заняться заявлением Бражниковой.
Когда я попросил зайти ко мне Ингу Казимировну Гранскую, то, пожалуй, исходил из тех соображений, что она была загружена из всех следователей наименьшим образом. Хотя слово «наименьший» весьма и весьма относительно. К работникам прокуратуры это никак не отнесешь.
Инга Казимировна слыла особой со странностями. Сорок лет, незамужняя. При этом обаятельная женщина с острыми и оригинальными суждениями.
В областной прокуратуре поговаривали, что ее холостячество — результат какой-то трогательной и грустной истории. Будто бы пережила она яркую и самозабвенную любовь, из-за чего и окончила юридический, бросив архитектурный институт. Но тот, ради которого это было сделано, женился на другой. Глядя иногда на Гранскую, ее точеный профиль, красивые светлые волосы, прекрасный цвет лица, я думал: как хороша должна была быть соперница, чтобы затмить Ингу Казимировну. Впрочем, жизнь нередко до нелепости не логична. А любовь зла…
Я знаю сам, что к Гранской подкатывались женихи даже здесь, в Зорянске. Достойные, как говорят, мужи… Кое-кто просил меня быть посредником. Но во-первых, мое служебное положение исключало такую миссию. А во-вторых, надо было знать следователя: и в шутливой форме любой намек на сватовство мог кончиться далеко не шуткой. Инга Казимировна за словом в карман не лезла.
Слыхивал я — а что укроется в нашем маленьком городке? — что тот самый избранник ее приезжал к Гранской с покаянием. И уехал ни с чем. То, что это могло быть правдой, доказывает грусть, совпавшая с указанным временем и никогда раньше за ней не замечаемая. Потом какая-то яростная вспышка энергии. Словно Инга Казимировна топила в работе любую возможную слабость.
И прозвище у Гранской под стать: за глаза ее называли Казимир. За мужскую логику, за твердость и собранность.
К ней и попало дело о золотом кольце с бриллиантом в три четверти карата.
Через несколько дней после визита Бражниковой Гранская поделилась со мной впечатлениями по делу.
— Кольцо у Бражниковой действительно видели в тот день сослуживцы. После работы она, не заходя домой, направилась в гости к Чупихиным. Валентина Чупихина подтверждает, что ее подруга сняла кольцо, когда обе женщины хлопотали на кухне, и по ее же совету понесла его в спальню, чтобы положить на трельяж. Больше Чупихина кольца не видела.
— Она входила в спальню до того, как обнаружилась пропажа? — спросил я.
— Входила. Снять халат и надеть платье. Но кольца на трельяже не заметила.
— Может, рядом с окном в спальню водосточная труба или пожарная лестница?
— Ничего такого нет. Если можно проникнуть через окно, только по веревке с четвертого этажа. Но в это время в квартире наверху никого не было. Я проверила. И даже если бы кто и был, спускаться среди бела дня в помещение, когда там люди. Нелепо. Это ведь не алмазные подвески королевы.
— Кого? — переспросил я, не поняв.
— «Три мушкетера» помните?
— Да, разумеется. Подвески королевы, подаренные английскому герцогу и привезенные на бал д’Артаньяном…
— Уверена, — продолжала Инга Казимировна, — что вор взял бы заодно и сережки, которые лежали в вазочке. Жемчужные. Подешевле кольца, но тоже деньги не малые. Прибавьте к этому, что в ящике, в трельяже, находились золотые часы хозяина дома, и их тоже не тронули.
— Значит, пропала только драгоценность Бражниковой?
— Да. И такая, которую можно купить в любом ювелирном магазине. — Гранская усмехнулась. — Таинственное тут исключается. Предмета для особой охоты нет.
— К Чупихиным действительно в это время никто не заходил, как утверждает потерпевшая?
— Скорее всего, нет.
— А сын?
— В кино ходил.
— Может, мужчины за телевизором не услышали? Забыли, например, дверь закрыть на запор.
— Он сам срабатывает — английский замок. Потом, есть, что запирать.
— Дорогие вещи?
— Богато живут, — кивнула Гранская. — Обстановка прямо шикарная. Цветной телевизор, хрустальные люстры. На вешалке в коридоре — пальто, плащи. Обувь… Все новое и дорогое. Так что, Захар Петрович, Чупихины дверь запирают тщательно. На два замка. Плюс цепочка. И еще глазок имеется.
— Раз такие обеспеченные люди, зачем терять достоинство из-за кольца, — вслух размышлял я.
— Разве что клептомания. Помните, вскоре после войны вышел очень милый венгерский фильм «Мишка-аристократ»? Там графиня-клептоманка крала серебряные колокольчики для вызова прислуги. Она уходит, а колокольчик звенит. Я была девчонкой и не понимала, что это болезнь. Но смеялась. — Гранская улыбнулась своей красивой и грустной улыбкой. — Нет, здесь, конечно, вряд ли клептомания. И на обдуманное воровство не похоже.
— Но кольцо исчезло.
— Исчезло, Захар Петрович. Есть ведь еще и другая сторона — Бражниковы.
— Вы думаете?
— Мне сейчас нужно думать во всех направлениях. Правда, Бражниковы тоже неплохо живут. Квартира у них двухкомнатная, но обставлена не хуже. Легковая машина. Не новая, но стоят на очереди за «Жигулями».
— И кольцо вряд ли куплено из последних сил.
— Какие там усилия! Муж Бражниковой хорошо получает. Работает действительно много. Ежеквартально премиальные, набегает еще за рацпредложения, сверхурочные. Им тоже как будто не к лицу пачкать имя за семьсот восемьдесят девять рублей…
— Дело иногда не в сумме, а в желании испачкать, — улыбаюсь я. — Не свое, конечно, чужое.
— Это верно, — соглашается она. — Причем, как правило, желание обратно пропорционально сумме…
Буквально на следующий день ко мне прорвалась Чупихина. Именно прорвалась. Воспользовавшись тем, что Вероника Савельевна отлучилась на минуту из приемной, жена директора Литвиновского тепличного хозяйства, презрев очередь, зашла в кабинет.
Я не знал об этом и принял ее, как обычно встречаю посетителей.
Валентина Федоровна — худенькая, небольшого роста. Не знаю почему, но такие люди — мужчины и женщины — вызывают у меня большое сострадание. Иной раз уже раскусишь его, знаешь, что перед тобой за птица, а ощущение жалости все равно копошится в душе. А уже если такой человек действительно нуждается и имеет право на помощь и защиту, мне кажется, и оказывают ее охотней, чем полным, цветущим гражданам. Или это мне только кажется.
— Я пришла к вам, товарищ прокурор, с обидой, — сказала Чупихина, усаживаясь напротив меня. — Прямо стыдно людям в глаза глядеть. Весь город говорит о том, будто я украла кольцо у Бражниковой. Ну ладно, обо мне пусть болтают, я переживу. А каково Василию Демидовичу? Руководитель большого предприятия областного подчинения, уважаемый человек. Прошу вас, оградите нас от клеветы.
Посетительница была расстроена. Очень. Носовой платочек в руке, в глазах чуть ли не слезы. Миловидная была Чупихина. Одета просто и, как говорят, со вкусом. В ушах Валентины Федоровны — сережки. С небольшими жемчужинами. Скорее всего, те, что покоились в хрустальной вазочке на трельяже вместе со злополучным кольцом.
— Валентина Федоровна, — сказал я спокойно, — как вы сами понимаете, от нас никаких слухов исходить не может.
— Я не виню следователя ни в коем случае! — воскликнула она. — Пускай разбирается, потому что если уж кому будет плохо, когда все выяснится, то не вам.
— Кто же, по вашему мнению, клевещет?
— Вы, наверное, догадываетесь?
