Уйти от де Сото не удавалось никому. Слишком велико было его преимущество в ходе.
Замысловато «шутил» де Сото с пассажирами и матросами захваченного им корабля — даже неприятно вспоминать об этом. Потом бедняг загоняли в трюм, забивали гвоздями люковые крышки и быстро проделывали отверстия в борту. Мгновенье — и все было кончено! Лишь пенистые волны перекатывались там, где только что был корабль.
«Мертвые не болтают!» — наставительно повторял де Сото.
Не болтают, это так. Зато иногда оставляют после себя опасную писанину. Дневники и письма, например.
А де Сото любил побаловать себя чтением — между делом, в свободное от работы время. Читательский вкус его был прихотлив. Всем книгам на свете почему-то предпочитал он дневники и письма своих жертв.
Один из таких дневников де Сото даже захватил с собой, когда «Черная шутка» в сильнейший шторм разбилась на скалах у Кадикса и команде пришлось высадиться на берег.
Решено было разойтись в разные стороны, чтобы не вызвать подозрений, а через месяц собраться в Гибралтаре — для захвата какого-нибудь нового судна.
Де Сото прибыл в Гибралтар раньше остальных пиратов и поселился в гостинице. Его принимали за богатого туриста. Между тем, прогуливаясь в порту, он присматривался к стоявшим там кораблям, придирчиво оценивая их мореходные качества. Новая «Черная шутка» ни в чем не должна была уступать старой.
Однажды в отсутствие постояльца пришли убрать его номер. Из-под подушки вывалилась клеенчатая тетрадь. Постоялец, по обыкновению, читал перед сном. А что он читал?
Горничная была не только любопытна, но и грамотна. С первых же строк ей стало ясно, что записи в тетради вел капитан такой-то, недавнее исчезновение которого взволновало его друзей и вызвало много толков. Предполагали, что судно его потопил неуловимый безжалостный де Сото.
Любитель дневников был схвачен. Вскоре его судили, а затем вздернули на виселицу на глазах у всего Гибралтара.
— После казни только и разговору было, что об этом дневнике, — заключил Олафсон. — Говорили, что де Сото носил свою смерть всегда при себе, а на ночь вдобавок еще и прятал под подушку… Так-то, друзья! Если заведется опасная тайна у кого-либо из вас, сберегайте ее только в памяти, да и то затолкайте в какой ни на есть дальний и темный угол!..
4
Выслушав эту историю, Нэйл задумался — не о де Сото, а об Олафсоне. Была ли у рассказчика тайна, которую надо затолкать в какой ни на есть дальний и темный угол памяти?
Как будто да! И, по-видимому, это была именно та самая тайна, которая вот уже два года мертвым грузом висит на душе у Нэйла!
Ни разу, даже вскользь, не упомянул Олафсон Летучего Голландца. Почему?
Старый лоцман обходил эту легенду, как обходят опасную мель или оголяющиеся подводные камни.
Нэйл расспросил старожилов блока, давних слушателей Олафсона.
Да, тот рассказывал о чайных клиперах, кладах, морских змеях, пиратах, но о Летучем Голландце он не рассказывал никогда.
Удивительно, не так ли? Ведь это одна из наиболее распространенных морских историй!
С чрезвычайной осторожностью Нэйл подступил с расспросами к Олафсону.
— Летучий Голландец? — Старик метнул острый взгляд из-под нависших бровей. — Да, есть и такая история. Когда-то я знал ее. Очень давно. Теперь забыл.
Можно ли было поверить в столь наивную ложь?
Несколько раз Нэйл возобновлял свои попытки. Олафсон отделывался пустыми отговорками, деланно зевал или поворачивался спиной.
Но это еще больше разжигало Нэйла.
Лоцман боится рассказывать старую морскую историю, чтобы не проговориться? За спиной легендарного Летучего Голландца видит того, другого?
Как-то вечером Нэйл и Олафсон раньше остальных вернулись в барак. Нэйл улегся на своей койке. Олафсон принялся кряхтя снимать башмаки.
Самое время для откровенного разговора!
— Думаешь ли ты, — медленно спросил Нэйл, — что в мире призраков могут блуждать также и подводные лодки?
Длинная пауза. Олафсон по-прежнему сидит вполоборота к Нэйлу, держа башмак на весу.
— Мне рассказали кое-что об этом в Бразилии два года назад, — продолжал Нэйл, смотря на дверь. — Тот человек божился, что видел лодку-привидение на расстоянии полукабельтова. Она выходила из прибрежных зарослей. Но вот что странно: на ней говорили по-немецки!
Тяжелый башмак со стуком упал на пол.
Ага!
Олафсон нагнулся над своим башмаком. Что-то он слишком долго возится с ним, старательно задвигая под койку, — видно, хочет протянуть время.
И это ему удалось. Захлопали двери, зашаркали-застучали подошвы, в барак ввалились другие заключенные.
Нет! Больше нельзя ждать! Нэйлом руководит не праздное любопытство. Он ищет единомышленника, товарища в борьбе. Что ж! Поведем разговор иначе — поверх голов других обитателей барака!
Когда в блоке улеглись, Нэйл решительно повернулся к своему соседу:
— А теперь историю, Оле! Самую страшную из твоих историй! Я заказываю о Летучем Голландце! Мне говорили, что ты до сих пор еще не рассказывал о нем.
Койка сердито заскрипела и задвигалась под старым лоцманом.
— Сам и расскажи, — проворчал он. — Ты моложе. Память у тебя лучше.
Нэйл помедлил.
— Я бы, пожалуй, рассказал, — с расстановкой ответил он, — да боюсь, история Летучего Голландца будет выглядеть в моей передаче слишком современной, словно бы это случилось со мной самим.
Яснее выразиться нельзя! Олафсон, казалось, заколебался. Но недоверие все-таки перевесило.
Он начал рассказывать не о Летучем Голландце, совсем о другом — о тех удачливых пиратах, которых возвели в конце концов в сан лорда или баронета. Это было интересно. Блок, по обыкновению, притих.
Нэйл мысленно выругался. Лоцман, простодушный хитрец, сумел положить разговор круто на другой галс…
5
Сигнал отбоя! Барак погрузился в сон.
Спящие походят на покойников, лежащих вповалку. Рты разинуты, глазные впадины кажутся такими же черными, как рты. Лампочка под потолком горит вполнакала.
Уснул и Олафсон.
Один Нэйл не спит. Закинув за голову руки, глядит в низкий фанерный потолок — и не видит его.
Что дало сегодняшнее испытание? Олафсон не сказал ничего и в то же время сказал очень много. Это упорное нежелание касаться опасной темы, эти неуклюжие увертки — ведь, по сути, они равносильны признанию!
И все-таки Олафсон должен сам сказать: «Да, кэмрад! Я видел „Летучего Голландца“!» А быть может, сначала Нэйлу сказать об этом?
Нэйл зажмурил глаза. И тотчас сверкнул вдали плес Аракары. Под звездами он отсвечивал, как мокрый асфальт. Снова Нэйл увидел черную стену леса и услышал ритмичные непонятные звуки — был ли то индейский барабан, топот ли множества пляшущих ног?
Под этот приглушенный мерный гул Нэйл стал засыпать. И вдруг рядом внятно сказали:
— Флаинг Дачмен![25]
Потом забормотали:
— Нельзя, не хочу, не скажу!
Минута или две тишины. Что-то неразборчивое, вроде:
— Никель… Клеймо… Никель…
И опять:
— Нет! Не хочу! Не могу!
Это бормотал во сне Олафсон.
Нэйл поспешно растолкал его. Уже начали подниматься неподалеку взлохмаченные головы. Нельзя привлекать внимание блока к тому, чтó знали только Нэйл и Олафсон.
Старый лоцман приподнялся на локте:
— Я что-нибудь говорил, Джек?
— Нет, — сказал Нэйл, помедлив. — Ты только сильно стонал и скрежетал зубами во сне.
Олафсон недоверчиво проворчал что-то и, укладываясь, натянул одеяло на голову…
Глава 3. Английский никель
1
На следующий день Олафсон заболел.
Утром заключенных вывели на строительство укреплений — стало известно о приближении Советской Армии.
Нэйл, стоя над вырытым окопом, обернулся и рядом с собой увидел Олафсона. Тот скрючился у своей тачки, а лицо было у него испуганное, совсем белое.
— Заслони меня от Гуго! — пробормотал он.
Надсмотрщик, Кривой Гуго, тоже имел свою дневную норму. Черная повязка закрывала его левый, выбитый, глаз. Но правым он видел очень хорошо. Целый день, стоя вполоборота, следил за узниками этим своим круглым, сорочьим глазом. И, если кто-нибудь проявлял признаки слабости или начинающейся болезни, немедленно раздавалась короткая ругань, а вслед за ней очередь из автомата…
Нэйл загораживал собой Олафсона до тех пор, пока тот не собрался с силами.
Когда тачки покатились по дощатому настилу, Олафсон успел негромко сказать:
— Спасибо! Я должен во что бы то ни стало продержаться до прихода русских!
Однако вечером в блоке его начал бить озноб. Он уткнулся лицом в подушку, стараясь не стонать. Несколько раз Нэйл подавал ему пить.
