— Мама… — растерянно прошептал Хадамаха. Сидящая на земле женщина с растрепанными волосами, одеревеневшим лицом и стылыми от ужаса глазами лишь отдаленно напоминала его решительную, уверенную в себе мать. Отец, топчущийся у нее за спиной, попытался ответить грозному старшему брату, но еще один караульщик упер кончик копья отцу в спину, и тот смолк, будто подавился.
— Мы все здесь — медведи, — обводя родовичей взглядом ясных серых глаз, проникновенно начал старший брат. — Все — родичи. Все хотим ловить рыбу в стремнине, радоваться жизни в малиннике, лазать в дупло за медом… — с каждым словом глаза его затуманивались, точно юный старший брат погружался в мечты. — Но разве нам дают это делать? — голос его взвился, как приливная волна, и рассыпался гневными брызгами. — Коварный враг пришел в наши охотничьи угодья! Трусливый, жадный Амба прокрался в нашу землю, чтобы оскорблять наших старцев! Похищать наших девушек! Ловить нашу дичь! Чтобы наши дети плакали от голода, пока проклятые тигры набивают животы нашей малиной и медом!
— Картина ужасов: тигры жрут малину с медом, — неслышно выдохнул Хакмар за спиной у Хадамахи.
На краткий миг пылкий старший брат и сам замер с открытым ртом — видно, засек в своей речи какое-то несоответствие… и решил не напрягаться.
— Вокруг нас — враги! — завопил он так, что перепуганные родовичи шарахнулись. — Они не хотят, чтобы мы, Мапа, вершили наше святое, дарованное самим духом Дуэнте право — править лесом!
— Медвежья власть! Медвежья власть! — дружно проорала вся семерка его братьев. Даже лучники на ветках от энтузиазма подпрыгивали. Хадамаха испугался, что у них стрелы с натянутой тетивы сорвутся в толпу!
«Что несет этот полудурок?» — подумал Хадамаха, даже не со злостью, а с тягостной досадой, как бывает, когда приходится слушать полного чурбака, а объяснить ему, что он — чурбак, все равно не вый дет. Не по уму ему твои объяснения. А еще лесом править хочет. Белкам приказы раздавать, зайцев в шеренги строить. Он невольно покосился на зайца Аякчан. А ведь слушают его. Мапа, разумные медведи, не одуревшие от жажды власти люди какие-нибудь, а слушают! И не объяснишь им, что ничем они на самом деле править не будут, да и одному племени править целым лесом — нет такого закона! Только не станут они сейчас слушать про закон. Хотя… почему не станут? Смотря как сказать. Только б знать точно, действительно этих… «хозяев леса» всего семеро или в окрестных кустах сидят еще героические борцы за медвежье счастье — рыл так с десяток.
— Я облечу стойбище, сверху погляжу, — едва слышно шепнула ему в ухо Аякчан, и воздух чуть колыхнулся у него за спиной.
«Похоже, мы стали понимать мысли друг друга», — без особого удивления подумал Хадамаха — не до удивления ему было.
— Когда мы, не щадя сил и жизни, защищаем наши земли от посягательств коварного врага, находятся медведи, которые ведут себя, — старший брат скривился, — по-человечески!
— У-у-у! — взвыли его «младшие братья».
Связанный медведь задергался в путах, но петля затянулась вокруг его шеи, не давая и рыкнуть.
— Предатель в медвежьей шкуре вступил в сговор с врагом!
— У-у-у!
— Он показал проклятому Амбе тайные тропы, чтобы тот мог бежать с добычей!
— У-у-у!
— Он встал на нашем пути, когда мы хотели настигнуть негодного тигра, нарушившего границы наших земель!
Завывания перешли в рев. Хадамаха увидел, что речь старшего брата действует и даже родовичи начинают поглядывать на связанного медведя… неодобрительно.
— Но не бойтесь, друзья и родичи! — старший брат опустил руки вовсе не медвежьим жестом, а точно лебедь, осеняющий крылами. — У предателя ничего не вышло! Он здесь, связанный, перед вами, в ожидании справедливого суда! Радуйтесь, племя Мапа! Великий Белый тигр! Сын Золотой тигрицы! Опора и надежда наших врагов Амба… — он сделал долгую паузу и наконец выдохнул: — Пал от наших рук! Да здравствуют Мапа! Медвежья власть!
— Вла-асть! — откликнулись соратники.
И вдруг из толпы родовичей тонкий мальчишеский голосок завопил:
— Да здравствуют братья Биату!
«Ну кто б это еще мог быть», — грустно вздохнул Хадамаха.
Папаша мальчишки замахнулся — отвесить подзатыльник, — но призадумался. Широкая, как лопата, ладонь неуверенно повисла в воздухе.
— Вокруг стойбища — никого, — приземляясь за спиной у Хадамахи, шепнула Аякчан.
Медвежонок Дней десяти выкатился прямо под ноги вдохновенному старшему брату и, кривя плохо приспособленную для человеческих слов пасть, рыкнул:
— Меня к себе возьмешь?
— Медведей от злых врагов защищать научишь? — требовательно крикнули из толпы. — Тигров бить?
Старший брат Биату благостно вздохнул, возложил узкую ладонь на лоб медвежонка и возвел очи к Рассветным небесам, готовясь разразиться новой, вдохновенной духами речью.
— Еще как научит! — взбираясь на крытую корой крышу землянки, совсем не вдохновенно, а очень даже буднично объявил Хадамаха. — Как всемером пятидневного малыша бить. — И Хадамаха выпрямился, возвышаясь над стойбищем во весь свой немалый рост. Он не оглядывался, но чувствовал, как дрогнула кора крыши — за спину ему скользнул шаман и замер там молчаливой тенью. Родовичи тихо охнули. Новый толчок крыши, и новый «ох» — это рядом с шаманом встала жрица. И никакая грязь не могла скрыть пылающей голубизны ее волос (Хадамаха только надеялся, что зайца она успела ссадить — не солидно с зайцем-то!). Наконец новый толчок — и родовичи захлебнулись вздохом! И дело не в том, что на крышу вспрыгнул кузнец. И не в мече южной стали у него на поясе — кто из Мапа в стали разбирается! А в том, что, обняв Хакмара за шею и разметав белую как снег шевелюру у него по плечу, на руках у кузнеца доверчиво спал малыш-Амба. И казался особенно маленьким на фоне широченных плеч кузнеца.
— Хада… Хадама… — пытаясь приподняться с земли, прохрипела мама. — Бег… Беги…
— Привет, мам! — Хадамахе хотелось броситься к ней, поднять, потереться головой о плечо, рычать тихонько, пока не уйдет ужас из ее глаз… — Не сиди на земле, — изо всех медвежьих сил сохраняя спокойствие, сказал он. — Меня учила не сидеть, не мочить штаны, а сама сидишь! Отец, что ты встал — подними ее! — властно бросил он и отвернулся от родных, точно их и не было.
Свиток 21,
в котором правда бьет в голову каменным мячом
Городская стража Сивира, уважаемые! — Хадамаха приветственно взмахнул рукой, будто впервые знакомясь с недоуменно таращащимися на него сородичами. — И что тут у нас? — И Хадамаха спрыгнул с крыши, оказавшись рядом с ошалело пялящимся на него старшим братом Биату. — Хулиганское нападение с нанесением особо тяжких телесных повреждений. Будем оформлять… — И роковой предопределенностью веяло от его печального вздоха. С казенной, чисто стражницкой укоризной Хадамаха покачал головой. — Что ж вы — всемером на одного, да еще мелкого такого? Родителей сразу предупреждаю — мальчонка чуть жив, так что пойдут ваши великодневные пни по хулиганке как миленькие! Раньше воспитывать надо было!
— Хадамаха! — раздался удивленный возглас из толпы. — То ж Хадамаха вернулся, родичи! Стражником заделался, а, Хадамаха?
— Чем еще заняться в большом городе простому таежному парню? — усмехнулся Хадамаха. — Порядок кто-то должен охранять. Вон, меня всего День не было, а тут такой непорядок!
— Ты кто такой? Ты как посмел явиться сюда с вот этим… — начал очнувшийся от ступора старший брат Биату, грозно тыча пальцем в спящего тигренка.
— С потерпевшим, что ли? — удивился Хадамаха. — А опознавать вас кто будет? У меня все по правилам: задержание, оформление, опознание, показания… Тут, гляжу, еще и попытка ликвидировать свидетеля намечается. — Хадамаха кивнул на связанного сетью медведя. — Не, парни, одной хулиганкой не отделаетесь! Так, присесть бы мне на что… — он огляделся. — Помнится, я перед отъездом тут свой детский еще каменный мяч заначил… О, так вот же он! — пинком ноги Хадамаха выкатил из-под стены ближайшей землянки гладко обтесанный каменный шар — чуток поменьше того, каким он играл на медной площадке ледяного города. — Приятно, когда хоть что-то не меняется, — обстоятельно усаживаясь, объявил он и вытащил из мешка берестяной свиток и железную самописку.
— Взять его! — раздуваясь, как жаба на болоте, заорал старший Биату.
— То ж Хадамаха, — опасливо напомнил топчущийся позади родовичей крепыш с копьем. — Который в город уехал в каменный мяч играть.
— Вы теперь — братья Биату! — завопил «старший». — Сила! Медвежья власть!
— А он чего — больше не Хадамаха? — озадачился копейщик.
— Я тебя тоже признал, братец Хап-Хара, — покивал копейщику Хадамаха. — Тебе, между прочим, мяч оставлял. — Он похлопал по каменному мячу под попой. — Чего игру забросил? Или ты теперь копьем увлекся?
