— Ладно, все равно приступаем. Предупреждаю, сегодня нам предстоит напряженная работа. Вчерашняя репетиция была крайне неудачной, нам нужно многое исправить. Заранее прошу прощения, если буду не слишком вежливым.
Он пытался сдерживать себя. Они тоже. И все-таки не было конца взаимным упрекам, спорам, обидам, даже оскорблениям. Каллоуэй с большим удовольствием согласился бы висеть вниз головой на трапеции, чем руководить четырнадцатью уставшими людьми, две третьих из которых не понимали, что от них хотят, а остальные были попросту неспособны выполнить требуемое. У Каллоуэя сдавали нервы.
Хуже всего было то, что у него все время было такое чувство, будто за ним наблюдают, хотя зрительный зал был абсолютно пуст. Он подумал, что Литчфилд мог смотреть за репетицией сквозь какую-нибудь потайную щелку, но затем посчитал эту мысль первым признаком развивающейся паранойи.
Наконец обед.
Каллоуэй знал, где найти Диану, и был готов к предстоящей сцене. Обвинения, слезы, уверения в любви, снова слезы, примирение. Шаблонный вариант.
Он постучал в дверь ее гримерной.
— Кто там?
Плакала она или говорила, не отнимая ото рта стакана с чем-нибудь тонизирующим?
— Я.
— Что тебе?
— Могу я войти?
— Войди.
Она держала в одной руке бутылку водки (хорошей водки), а в другой стакан. Слез еще не было.
— От меня нет никакого толка, да? — сказала она, как только он закрыл за собой дверь. Ее глаза умоляли его, чтобы он что-нибудь возразил.
— Ну, не будь такой глупенькой, — уклончиво проговорил он.
— Никогда не понимала Шекспира, — надулась она, как если бы в этом была вина великого барда. — Все эти слова, о которые можно сломать язык.
Буря приближалась и вскоре должна была разразиться.
— Не волнуйся, все идет правильно, — солгал он, обняв ее одной рукой. — Тебе просто нужно немного времени.
Ее лицо помрачнело.
— Завтра премьера, — медленно произнесла она. Этому замечанию трудно было что-нибудь противопоставить.
— Меня разорвут на части, да?
Он хотел ответить отрицательно, но у него не повернулся язык.
— Да. Если только...
— И я больше никогда не получу работы, да? Мне говорил Гарри, этот безмозглый недоделанный еврей: «Прекрасно для твоей репутации», — сказал он. Мне не помешает хорошая затрещина, он так сказал. Ему-то что? Получит свои проклятые десять процентов и оставит меня с ребенком. Выходит, я одна буду выглядеть такой круглой дурой, да?
При мысли о том, что она будет выглядеть круглой дурой, грянула буря. На этот раз не какой-нибудь легкий дождик — настоящий ураган, скоро перешедший в безутешные рыдания. Он делал все, что мог, но успокоить ее было трудно. Она плакала так горько и обильно, что его слова просто тонули в ее слезах. Поэтому он нежно поцеловал ее, как поступил бы любой приличный режиссер, и — чудо из чудес! — его уловка как будто удалась. Тогда он проявил немного большую активность, чем прежде: его руки задержались на ее груди, скользнули под блузку, нащупали соски, зажали между большими и указательными пальцами.
Это сработало безупречно. В грозовых тучах забрезжили первые лучи солнца: она вздохнула, расстегнула ремень на его брюках и позволила высушить последние капли недавнего дождя. Его пальцы нашарили кружевную тесемку ее трусиков и с достаточной настойчивостью стали проникать дальше. Упала бутылка водки, опрокинутая ее неосторожным движением, и залила разбросанные по столу бумаги, они даже не услышали стука стекла о дерево.
Затем отворилась проклятая незапертая дверь, и дуновение сквозняка сразу остудило их пыл.
Каллоуэй уже почти обернулся, но вовремя сообразил, какое зрелище представлял бы собой, и вместо этого уставился в зеркало, висевшее за спиной Дианы. Оттуда на него смотрело невозмутимое лицо Литчфилда.
— Простите, что не постучал.
В его ровном голосе не было ни доли замешательства. Каллоуэй поспешно натянул брюки, застегнул ремень и обернулся, мысленно проклиная свои горящие щеки.
— Да... это было бы вежливо, — выдавил он из себя.
— Еще раз примите мои извинения. Я хотел переговорить, — он перевел взгляд на Диану, — с вашей кинозвездой.
Каллоуэй почти физически ощутил, как что-то возликовало в душе Дианы. Его охватило недоумение: неужели Литчфилд отказался от своего прежнего мнения о ней? Неужели он пришел сюда как пристыженный поклонник, готовый припасть к ногам величайшей актрисы?
— Я был бы очень благодарен, если бы мне позволили поговорить с леди, — продолжил тот вкрадчивым голосом.
— Видите ли, мы...
— Разумеется, — перебила Диана. — Но только через пару секунд, хорошо?
Она мгновенно овладела ситуацией. Слезы были забыты.
— Я подожду в коридоре, — сказал Литчфилд, покидая гримерную.
За ним еще не закрылась дверь, а Диана уже стояла перед зеркалом и вытирала черные подтеки туши под глазами.
— Приятно иметь хоть одного доброжелателя, — проворковала она. — Ты не знаешь, кто он?
— Его зовут Литчфилд, — сказал Каллоуэй. — Он очень переживает за этот театр.
— Может быть, он хочет предложить мне что-нибудь?
— Сомневаюсь.
— Ох, не будь таким занудой, Теренс, — недовольно проворчала она. — Тебе просто не нравится, когда на меня обращают внимание. Разве нет?
— Извини, каюсь.
Она придирчиво осмотрела себя.
— Как я выгляжу? — спросила она.
— Превосходно.
— Прости за недавнее.
— Недавнее?
— Ты знаешь, за что.
— Ах... да, конечно.
— Увидимся внизу, ладно?
Его бесцеремонно выставляли за дверь. Присутствие любовника и советчика уже не требовалось.
— В коридоре было прохладно. Литчфилд терпеливо дожидался, прислонившись к стене. Свет здесь был довольно ярким, и он стоял ближе, чем в предыдущий вечер. Каллоуэй все еще не мог полностью разглядеть лицо под широкополой шляпой. Но что-то в его чертах — какая странная мысль! — показалось ему искусственным, не настоящим. Была какая-то нескоординированность в движениях мышц, когда тот говорил.
— Она еще не совсем готова, — сказал Каллоуэй.
— Замечательная женщина, — промурлыкал Литчфилд.
— Да.
— Я не виню вас...
— М-м.
— Но все-таки она не актриса.
— Литчфилд, вы ведь не собираетесь мешать мне? Я вам этого не позволю.
— Можете расстаться со своими опасениями.
Явное удовольствие, которое Литчфилд получал от его замешательства, сделало Каллоуэя менее почтительным к своему собеседнику, чем прежде.
— Если вы ее хоть немного расстроите...
— У нас общие интересы, Теренс. Я не хочу ничего, кроме удачи для вашей постановки, поверьте мне. Неужели вы думаете, что в сложившейся ситуации я рискнул бы чем-нибудь встревожить вашу Первую леди? Я буду кроток, как козочка, Теренс.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
