Вы грязь, грязь в шелковых чулках, господа «ключевые российские чиновники категории „А“», дрожащие за свое финансовое благополучие после отставки и грезящие о высокооплачиваемых постах в международных организациях и корпорациях. И ваши политтехнологические холуи публично расписались в этом в своем «докладе Фалина-Евстафьева», задействовав при этом зачем-то имена почтенных пожилых людей.
Анна и Президент
11 октября 2006 года
Три дня он молчал, как он всегда трусливо и с презрением к своим подданным молчит в дни национальных трагедий. Но перед иноземными президентами и журналистами он уже не смог отмолчаться.
С трудом сдерживая душившую его ненависть к покойной, он открыл рот на пресс-конференции в Дрездене.
«Это убийство нанесло России больший урон, чем публикации Анны Политковской… Но я думаю, что журналисты должны это знать, что степень ее влияния на политическую жизнь в стране была крайне незначительной.
Она была известна в журналистских и правозащитных кругах, но ее влияние на политическую жизнь в России было минимальным».
Один мой коллега справедливо заметил, что комментировать это невозможно. Тошнит. Невозможно, но нужно. В руках этого человека судьба огромной страны, а может быть, и всего мира.
Почему вдруг в день похорон зверски убитой русской женщины немецкие журналисты должны(!) были непременно узнать из уст русского президента, каким незначительным писакой, не обладавшим никаким политическим влиянием, она была, и какой вред она все-таки нанесла России?
Почему внедрением именно этой оперативной легенды был в скорбную минуту прощания так озабочен образцовый христианин с болтающимся на шее крестиком, освященным на Святой Земле?
А потому, что очень важен был для него очевидный подтекст этой кощунственной тошниловки:
«Подумайте сами, господа. Она была слишком ничтожна и не опасна для нас. Нам не было резона ее убивать. Вот если бы она действительно влияла на политические процессы в России, тогда бы мы ее непременно замочили, и ее смерть принесла бы пользу великому делу возрождения России. А так ее смерть принесла нам только вред. Поэтому ясно, что ее убили и подбросили к нашему порогу наши политические противники. И мы обязаны найти, и найдем исполнителей и заказчиков этого омерзительного преступления против российской государственности и меня лично. И я заверил в этом фрау Меркель, вызвав у нее чувство глубокого удовлетворения».
В психиатрии есть такой диагноз — «нравственный идиотизм». Каждым своим публичным выступлением г-н президент ставит его себе. Хотите узнать, что будет с вами завтра? Сходите в театр на оперу Альфреда Шнитке «Жизнь с идиотом». А вернувшись из театра, откройте новый роман Владимира Сорокина «День опричника». Это о путинской России-2006, уже несущей в чреве сорокинскую Россию-2027.
Анна
16 октября 2006 года
Сегодня ее душа окончательно покидает нас, и у нас есть последняя возможность проститься, уже не отвлекаясь на тьму ее убийц и хулителей, заполнивших своей ненавистью — кто Интернет, кто официальную хронику государственных каналов. Хотя я, например, долго не забуду одного редактора «патриотической» газеты, который публично пожалел, «что у Анны Политковской была такая легкая и достойная смерть».
Мне почти всегда было мучительно тяжело читать Анну. Ее строки были наполнены невыносимой человеческой болью, страданием разрываемых тел и душ жертв, которым не суждено было умереть «легкой и достойной смертью».
Им, умершим в аду, Анна возвращала сочувствие и достоинство после смерти. Я часто задавал себе вопрос: а каково это было не читать, а писать, пропуская всю эту боль через свое сердце, потому что только так можно было писать о том, о чем писала Анна.
Она не идеализировала и не романтизировала чеченское сопротивление. Она писала об их мерзавцах так же, как и о наших. В этой войне она всегда была на одной стороне — на стороне жертв. Но она была, прежде всего, русским писателем, потому что так же, как и великий русский писатель, свидетель и участник все той же русско-чеченской войны, только проходившей полтора века назад, своим сочувствием к чеченцам Анна спасала честь русских.
Спускаясь в ад, она ежедневно брала на себя те муки, которые мы заслуживали своей трусостью, бессердечием, равнодушием, невозможностью воспринимать чужую боль. И нам остается только скорбеть о том, что правда, которую она приносила, не нужна была ее соотечественникам, даже порой самым близким ей людям.
В небесном Иерусалиме так же, как и в земном, должно быть, есть своя Аллея Праведников. Место Анны там. Праведники Второй мировой войны спасали не только евреев, они спасали души своих соотечественников. Будем всегда помнить, что Анна сделала для всех нас — русских и чеченцев, изуродованных жертв этой бесконечной трагедии абсурда.
И еще. В одну из лунных ночей в той другой жизни откуда-то появится и будет долго семенить рядом, заглядывая ей в глаза, невысокий лысоватый человек в белом плаще с кровавым подбоем, умоляюще повторяя: «Но ты мне, пожалуйста, скажи Анна, ведь ты действительно не пользовалась никаким влиянием и не представляла для меня никакой опасности?»
«Ну, конечно, не представляла, добрый человек. Тебе это померещилось».
Потом его вежливо уведут к Святому Петру — и он убедится наконец, каким влиянием обладала Анна.
Письмо польскому другу
29 ноября 2006 года
В октябре 2005 года был учрежден новый национальный праздник — 4 ноября. По замыслу кремлёвских политтехнологов псевдоисторический антипольский контекст этой даты должен был превратить его в сплачивающий нацию день ненависти к Западу.
Замысел верхов с энтузиазмом, даже напугавшим власти, был подхвачен фашиствующими низами, уже второй год подряд превращающими День народного единства в День Нациста.
Польша неслучайно была избрана Москвой в качестве одного из ключевых объектов своей новой assertiveness. Здесь и глубокие исторические традиции, и удачное сочетание в образе Польши черт «ненавистного Запада» и «вероломного союзника», и, наконец, роль, которую польский президент сыграл в победе «оранжевой революции», два года назад так смертельно напугавшей Москву. Кремлевские инсайдеры не раз повторяли мне тогда одну и ту же фразу — «Владимир Владимирович никогда не простит того унижения, которое ему пришлось пережить на украинских выборах». Словом, Польше, видимо, предстоит долго ещё удерживать почетное место в кремлевском шорт-листе врагов России.
Как же реагировать Польше на поток оскорблений кремлевских пропагандистов, ветеринарное эмбарго, газовую удавку внуков Молотова-Риббентропа? Позволю себе дать несколько скромных рекомендаций.
1. Не задавайте себе бессмысленного вопроса — а что же Россия хочет от Польши? Когда российского министра иностранных дел Сергея Лаврова спросили, а чего, собственно, Россия хочет от Грузии, он секунд тридцать озадаченно молчал, а затем мрачно выдавил замечательную фразу: «Грузия сама знает, чего мы от нее хотим». Когда тот же вопрос задали Владимиру Путину, он ответил: «Грузия должна прекратить антироссийскую деятельность».
Проблема в том, что Москва сама не знает, чего она хочет от Грузии, от Польши, от Украины, от США. Ее поведение на международной арене — это не реализация сознательно продуманной долгосрочной стратегии, а невротические реакции пациента страстно жаждущего «величия», «уважения» к себе и унижения воображаемых обидчиков.
2. Худшей возможной реакцией со стороны Польши было бы уподобиться «русскому пациенту» и ответить ему собственной невротической реакцией — втянуться еще раз в бесконечный цикл выяснения исторических обид и претензий. Надеюсь, что, реализовав наконец свой цивилизационный выбор и став частью европейского пространства не только мировоззренчески, но и институционально, Польша навсегда избавилась от своего «русского комплекса».
3. Все сегодняшние и будущие ветеринарно-газовые проблемы в польско-российских отношениях нужно рассматривать не как продолжение вечного «спора славян между собою», а как чисто технические проблемы в экономической сфере между Российской Федерацией и Европейским Союзом. Эти проблемы должны решаться не аппеляциями к поэзии Пушкина и Мицкевича или прозе Достоевского, а скучными бюрократическими процедурами, осуществляемыми чиновниками Еврокомиссии. Польша ни в коем случае не должна пытаться вовлекать Евросоюз в некую идеологическую или политическую конфронтацию с Россией, но в то же время ей следует жестко настаивать на выполнении европейской бюрократией юридически зафиксированных обязательств по защите экономических интересов всех равноправных членов ЕС.
