- Вот сейчас на цепь тебя посажу, будешь в хозяйстве трудиться. Уж я-то тебя и землю пахать научу, и к делу кузнечному приспособлю.
- Не хочу землю пахать и в кузнице работать не желаю, - отвечает Ермила да потихонечку к лесу пятится.
- Мало ли что не желаешь. Будешь у меня к труду приучаться. Не годится воровством да разбоем жить, - отвечает Дементий, а сам уже цепь Ермиле на шею прилаживает.
Тут ящер повернулся, хотел было в лес убежать, да только кузнец-то не пускает, за хвост крепко ухватил, обратно на подворье тащит.
Что делать Ермиле, куда деваться? Заревел он, крылышками затрепетал, в небо поднялся да Дементия с собой уволок. Как ни пытался с хвоста его сбросить, все напрасно, так вместе с ним и улетел.
Вот летит он в облаках и думает, как бы от непрошеного ездока избавиться. А ездок-то слазить с Ермилы и не собирается, потихонечку-полегонечку с хвоста на спину к нему перебрался, а потом и вовсе шею оседлал.
Ящер рычит, головой туда-сюда крутит, от кузнеца освободиться норовит, а тот лишь посмеивается да приговаривает:
- Образумься, - говорит, - одумайся. Сколько ни летай, а на землю все одно возвратишься. Уж я-то теперь от тебя не отстану, к хозяйству приобщу, к всякой работе приучать буду.
- Не бывать тому, - злится Ермила - Мы еще посмотрим, кто кого! Вот к дядьке моему наведаемся, уж он-то управу на тебя найдет.
- К дядьке? - удивился Дементий. - К какому такому дядьке?
- А вот сейчас и увидишь.
Тут Ермила подлетел к какой-то старой крепости, стоявшей на вершине холма, плюхнулся на землю возле главных ворот и что было мочи возопил:
- Дядюшка! Дядюшка Зенон, где ты? Помоги мне от злодея оборониться! Он меня обижает!
Ворота приоткрылись, и вышел из них старичок. Старичок, вроде бы, как старичок, все-то в нем людское, привычное, вот только глаза необычные, какие-то страшные - одним словом, змеиные глаза, да и только.
- Дядюшка, ты ли это? - удивился Ермила. - Как же это ты умудрился облик-то человеческий принять?
- Об этом потом расскажу, - отвечает старец. - А сейчас поведай, Ермилушка, зачем пожаловал.
Тут ящер заплакал, зарыдал и с обидой в голосе говорит:
- Вот погляди, дядя Зенон, на того злодея, что на шее у меня пристроился. Он мне покушать вволю не давал, он меня по носу стукнул, он грозился, что землю пахать на мне будет да еще в кузнице работать заставит!
- Нешто покушать вволю не давал? - удивился старец.
- Не дава-а-а-л, - хнычет Ермила.
- И по носу стукнул?
- Стукнул, - жалуется Ермила.
- Больно стукнул или так себе?
- Бо-о-о-льно! Бо-о-о-льно! - твердит Ермила, а сам рыдает пуще прежнего.
Старичок племянника слушает, по голове его поглаживает, все жалеет да успокаивает, на кузнеца с укоризной поглядывает.
- Ай-ай-ай, - говорит, - и откуда же в тебе, мил человек, столько жестокости, столько злости взялось? Нешто можно дитятю малую обижать?
- Дитятю? - удивляется Дементий. - Ничего себе дитятя, зверюга кровожадная.
- Ну вот, мил человек, опять ты за свое, - вздыхает старичок, - никак понять меня не желаешь. А коли так, то послушай, что я тебе сейчас скажу.
Тут он снял с шеи висевший на цепочке медальон, открыл его и достал крохотную-прекрохотную книжицу. Полистал книжицу, нашел нужную страничку, потом указал пальцем на Дементия и вслух, громко и отчетливо прочитал заклинание. Стоило ему это сделать, как Дементий тут же с Ермилиной шеи свалился и обратился в высокий, вросший в землю железный столб.
То-то обрадовался Ермила, то-то развеселился, принялся вокруг столба плясать, ножищами топать. А дядюшка тем временем ворота открывает, племянника в крепость обедать зовет.
Надо сказать, что дядюшка Зенон от рождения змеем был, но не простым змеем, а колдовским. И не случайно с самого детства, сызмальства пристрастился он к нечистому делу, с годами в чернокнижных премудростях изрядно преуспел, а на склоне лет до того изощрился, до того исхитрился, что сумел человеческий облик принять.
С давней поры жил он в своей крепости, никого к себе не пускал - все боялся, как бы кто колдовские секреты у него не похитил. А секретов было предостаточно, одни заклинания чего стоили. Было у него заклинаний этих превеликое множество, почти на любой случай жизни, и записаны они были в той самой книжице, которую он против Дементия употребил. Вот, к примеру, надо Зенону супчик приготовить. Так он достает книжицу, находит нужную страничку, заклинание тихонечко прошепчет и - р-раз! - суп уже готов, причем без воды, без огня, сам собой сварился. Дров наколоть или печь истопить - то же самое. Не жизнь, а одно удовольствие! Так и жил он себе преспокойненько, делом своим колдовским занимался, кабы не прилетел к нему племянничек.
Так вот, повел Зенон Ермилу в трапезную, сам в уголочке сел, книжицу полистал, под нос себе что-то нашептал - и тут же неведомо откуда два жареных быка появились, с десяток гусей, фаршированных яблоками, бочка вина. Племянничек яства эти оком окинул, мигом все смолотил, облизнулся, добавки просит. Зенон - снова за книжицу, добавку сотворил: пять баранов, тушенных с овощами, двух отварных осетров, огромный пирог пудов этак на восемь да бочонок пива.
Наконец-то накормил гостя, спать уложил, а сам, не мешкая, опять за чернокнижные опыты принялся. Спустился в подземелье, над огнем колдует, баночки да скляночки открывает, пузырьки откупоривает, всякий настой да зелье, порошки да травки из них извлекает, вместе все замешивает, заклинания твердит. Только в дело вошел, только в хитросплетения мыслей углубился, как вдруг слышит рев наверху. "Дядюшка, есть хочу! - ревет племянник, да так, что вся крепость трясется, того и гляди развалится. Полдничать пора! С голода помираю!"
Делать нечего, пришлось все бросить да в трапезную подняться, Ермилу кормить. Пополдничал Ермила, снова спать завалился, а через часок-другой опять дядюшку зовет. И так каждый день, каждую ночь, все одно и то же. Терпел Зенон неделю, терпел другую, терпел третью, а на четвертую и говорит:
- Не пойму я, Ермилушка, отчего ты прожорливый такой. То и дело от опытов меня отвлекаешь, прямо напасть какая-то!
- С дороги устал, - отвечает племянник, - проголодался. Да и возраст у меня такой, что организм растет, питания требует. Ты, дядюшка, вместо того чтобы скаредничать да куском хлеба меня попрекать, покормил бы хоть разок мяском свеженьким, живым, а то все жареное да вареное - надоело уже.
- Вот чего не могу, того не могу, - отвечает дядюшка. - Заклинаний таких еще не придумал, чтобы живое существо сотворить. День и ночь бьюсь, а все попусту.
- Плохо, - с сожалением в голосе говорит Ермила. - Может быть, прилежания, усердия тебе не хватает? Ты уж постарайся, дядюшка, не ленись больно мне мяска живого поесть хочется.
- Это дело не простое, - объясняет Зенон, - не скорое. А ежели тебе и впрямь невтерпеж, так вокруг крепости леса бескрайние, и дичи в них предостаточно.
- А кто же дичь эту для меня добудет?
- Сам и добудешь.
Поразмыслил Ермила да поутру на охоту отправился. Все вокруг исходил, и оленей, и косуль встречал, да только поймать не сумел. Набрел на большущий муравейник, целиком его проглотил, но ни капельки не наелся, лишь аппетит еще больше нагулял. Вернулся в крепость, рев поднял пуще прежнего, в который раз мяса свежего просит. А Зенон для Ермилы и так и сяк старается, да все угодить не может - больно уж привередливый, больно разборчивый племянничек стал. Что ему ни приготовь, что ни подай - все на скудность пищи жалуется, все упреками дядьку изводит.
Но и это не все! Как-то раз после ужина, перед сном, задумался Ермила, умолк, а потом этак томно вздохнул и говорит:
- Мысль у меня есть, дядюшка. А отчего бы не жениться мне? Так что ты особо не мешкай, невесту мне подбирай...
Зенон помалкивает, а сам думает: "Этого еще не хватало. Тут одного не прокормишь, а уж вдвоем-то они меня из собственного дома выживут".
А Ермила оглоблей в зубах ковыряет, глазищи на дядьку таращит да мысль свою продолжает:
- Ты мне не просто невесту найди, а красавицу, да знатного рода, чтобы всем на зависть.
- Может быть, царскую дочь тебе? - спрашивает Зенон, да этак с ехидцей, насмешливо.
- И то неплохо, - соглашается Ермила. - Дело стоящее. Ты умом-то пораскинь, дядюшка. Коли я у царя в зятьях буду, так неужто он меня не прокормит?
Тут Ермила зевнул, на бок увалился и дал храпака, а Зенон, недолго думая, огромным орлом оборотился да пустился в дальний путь, все для племянника старается.
К полуночи в столицу прилетел, вокруг царских теремов кружит, все в окна заглядывает, дочку царскую выискивает.
Нашел-таки, разглядел. Вот она, царевна, на пуховых перинках-подушечках в кружевной рубашечке спит себе, почивает. "Хороша невеста, глаз не оторвать, - думает Зенон, - для Ермилы сгодится". Тут он через окно в спальню забрался, схватил царевну и был таков.
