удовлетворенный вином, он садится и отхлебывает понемногу, посматривая в сторону двери. Но она закрыта: ее закрыла, выходя, миссис Морган.
Во взгляде священника какое-то беспокойство, как будто ему не терпится, чтобы дверь открылась и кто-то вошел.
Так оно и есть, хотя поджидает он не миссис Морган, а ее дочь. До того, как надеть сутану, Грегори Роже был падок на женщин, совсем mauvais sujet[77]. Даже сейчас, несмотря на зрелый возраст и обет безбрачия, он любит женщин и ценит женскую красоту. И свежая молодая красота дочери фермера притягивает его гораздо больше поблекших прелестей Олимпии, урожденной Рено. И он с удовольствием всегда принимает исповедь девушки.
Но между хозяйкой Глингога и девушкой из Аберганна большая разница. Они так же не похожи, как Лукреция Борджа не похожа на другую Лукрецию, жертву сына Тарквиния[78]. И священник знает, что обращаться с ними следует совершенно по-разному. Он не может взять Мэри Морган в жены, да и не хочет, но если она станет женой Ричарда Демпси, она отлично послужит его целям. Отсюда его поддержка притязаниям браконьера; она далеко не бескорыстна.
Нетерпеливо наблюдая за дверью, он наконец видит, как она открывается; но входит не та, кого он ждет. Миссис Морган извиняется за запаздывающий ужин. Он очень скоро будет на столе.
Не обращая особого внимания на ее слова, не думая о ее извинениях, он с деланым равнодушием спрашивает:
– А где мадмуазель Мари? Надеюсь, она не больна?
– О, нет, ваше преподобие. Счастлива сказать, что никогда в жизни она не была так здорова.
– Вероятно, помогает на кухне? Беспокоится – из-за меня! Правда, мадам, не нужно столько беспокойств, когда я наношу вам эти маленькие визиты – посещения долга. Прежде всего, мадмуазель не должна стоять у кухонной плиты.
– Он там не стоит, ничего подобного, отец Роже.
– Может быть, переодевается? Тоже не нужно – чтобы принимать меня, ничтожного.
– Нет, она не переодевается.
– Ах! Что же тогда? Прошу прощения за эти расспросы. Я просто хотел обменяться с ней словом, пока не пришел мсье, ваш супруг, – относительно воскресной школы. Она ведь дома, не так ли?
– Не сейчас. Но скоро будет.
– Что! В такой час?
– Да; она пошла к переправе с поручением. Вы ее не встретили? Как вы пришли, отец Роже: по тропе или по аллее?
– Ни по тропе, ни по аллее; я вообще не от переправы. У меня было посещение по долгу внизу у реки, и я пришел лугами. Ночь слишком темна, чтобы посылать вашу дочь с поручениями. Надеюсь, она пошла не одна?
– Одна.
– Но почему, мадам?
Миссис Морган не собиралась говорить о природе поручения, но пришлось.
– Ну, ваше преподобие, – отвечает она со смехом, – дело вышло забавное. Вы сами увидите, когда я вам расскажу.
– Прошу вас, расскажите!
– Все дело в коте – в нашем большом Томе.
– Ах, в Томе! Как он над вами подшутил?
– Это не шутка, скорее наоборот. Озорной зверек пробрался в кладовую и сбросил бутылку, разбил на кусочки.
– Какая жалость! Но почему ваша дочь пошла на переправу?
– Именно поэтому. Это была бутылка лучшего французского коньяку, к сожалению, единственная в доме. И как говорится, несчастье никогда не приходит одно: наш пастух ушел за коровой, а больше мне послать было некого. Поэтому я послала Мэри в «Уэльскую арфу» за другой бутылкой. Я знаю, что ваше преподобие предпочитает бренди вину.
– Мадам, ваша доброта и предупредительность заслуживают самой искренней благодарности. Но мне действительно жаль, что я приношу вам столько хлопот. Прежде всего жаль, что мадмуазель Мари пришлось выполнять такую неприятную обязанность. Отныне я не решусь переступить ваш порог.
– Не говорите так, отец Роже! Пожалуйста, не говорите. Мэри не считает это неприятным. Я бы рассердилась, если бы она так сказала. Напротив, она сама предложила пойти; а пастух ушел, а служанка занята на кухне, готовит ужин. Он очень скромный, и вашему преподобию понадобится капля коньяку.
– Вы недооцениваете ваше меню, мадам, если оно похоже на то, к чему я привык за вашим столом. Но я все же сожалею, что мадмуазель пришлось посылать на переправу – дороги в таком ужасном состоянии. И к тому же очень темно – она могла заблудиться в пути. А она как пошла – по аллее или по тропе? Почти verbatum[79] ваш собственный вопрос – c’est drole![80].
Очень приблизительно поняв эту смесь латинских и французских слов, жена фермера отвечает:
– Не могу сказать точно. Мне в голову не пришло ее спросить. Однако Мэри разумная девочка и не подумает перебираться в такую ночь по доске. Она знает, как это опасно. Ах! – продолжает она, подходя к окну и выглядывая, – вот и луна вышла! Я рада этому: она увидит дорогу и быстрей доберется домой.
– А давно ли она ушла?
Миссис Морган взглянула на часы над камином; увидев из стрелки, воскликнула:
– Боже мой! Уже полдесятого! Она уже с добрый час как ушла!
Ее удивление естественно. Переправа Рага всего лишь в миле – и по дороге, и по тропе. Двадцать минут туда и двадцать назад – этого вполне достаточно. А куда делись еще двадцать минут? Покупка бутылки этого не объяснит: вся процедура вряд ли займет несколько секунд. К тому же Мэри обещала скоро вернуться. Но не сдержала свое обещание! Что же могло ее задержать?
Мать задает себе этот вопрос, но не может на него ответить. И никаких догадок у нее нет. Но у священника, более подозрительного, возникают предположения. И одно из них причиняет ему боль и возбуждает, хотя он этого не демонстрирует. Напротив, с деланым спокойствием говорит:
– А что если я выйду и посмотрю, близко ли она?
– Если вашему преподобию угодно. Но прошу вас, не ждите ее. Ужин готов, и как только войдет Ивен, я начну раскладывать еду по тарелкам. Интересно, что же могло задержать Мэри?
Если бы она только знала, ужин бы меньше ее заботил, а больше тревожило отсутствие дочери.
