Все это Мансур-бек изложил спокойно и с полным достоинством.
Наш командир полка полковник Дмитрий Александрович Мигу зов, казак Терского войска, отлично знавший психологию кавказских горцев, так же достойно выслушал побежденного вождя мусульман, не перебивая его ни одним словом, и отнесся к нему по-рыцарски. Но — от имени русского Белого царя — потребовал «полной сдачи всего огнестрельного оружия». Мансур-бек согласился с этим требованием.
Условившись обо всем, мы уже дружески через переводчика говорили о его племени и о безбоязненности его существования под защитой русских войск и законов. Офицеры угощали их папиросами, печеньем, коньяком. Они же, прикладывая правую руку к сердцу и челу, неизменно повторяли «чох саул» (весьма благодарим) и — папиросы взяли все, что им давали, так как все курды курят. Печенья взяли только по одному, но не стали есть, а от коньяка совершенно отказались.
Их скромность нас подкупила. Подкупили и мы их нашим корректным кавказским обращением. Лица их сияли счастливыми улыбками. Теперь они более активно рассматривали наши черкески, кинжалы, шашки. Мансур-бек мило улыбался, и на всякое наше к нему обращение он, прикладывая руку к сердцу, неизменно повторял: «Чох якши… чох саул» (очень хорошо, спасибо).
Видимо, он был очень рад, что так просто, скоро и бескровно решена судьба племени, хотя немало он пролил русской крови в защиту его. И поэтому — быть довольным ему следовало…
Он был, безусловно, очень опытный воин и вождь своего народа.
При таком повышенно-радостном настроении обеих сторон все мы вышли на воздух, чтобы попрощаться.
Наши казаки держали их лошадей.
Конь, жеребец Мансур-бека… Это была лошадь лучшего качества и, как редко бывает среди арабских скакунов, имела длинный корпус. Смелые выпуклые умные глаза. Он смотрит на вас и словно изучает взглядом. Нарядный, зеленого цвета, бархатный чепрак поверх седла, расшитый золотом и унизанный золотыми кистями, добавлял как коню, так и его хозяину благородства и означал высокое положение среди курдов.
Я был всегда неравнодушен к хорошим лошадям. Пользуясь тем, что переводчик-армянин был от нашей сотни, я выразил свое восхищение Мансур-беку его конем. К моему удивлению, он предложил сесть на его араба и проехаться.
И я только тогда понял этот жест Мансур-бека, когда был в седле и ощутил, насколько тонко выезжена эта благородная лошадь и насколько мягки ее аллюры и чувствительность рта на повод.
Сделав несколько коротких вольтов на легком намете, я слез с седла.
Мансур-бек, наблюдая мои вольты, вдруг говорит, что «после сдачи оружия он подарит мне своего коня». Обескураженный этим и зная восточный обычай, что «хваленую вещь надо дарить», как и отдавая полный отчет, что от побежденного князя этого принять совершенно неловко, я ответил, что «в подарок не приму, но купить могу».
Мансур-бек, выслушав переводчика, быстро подошел ко мне, хлопнул по плечу и решительно сказал:
— Йок!.. Пешкеш! (то есть нет!., подарок).
Обласканные и осчастливленные, под наши искренние приветствия и пожелания все пять курдов, со своим «парламентским» белым флагом, в сопровождении тех же двух казаков-кавказцев отправились в тыл, за черту нашего сторожевого охранения, к себе в горы.
Обрадованные тем, что нашему полку без боя сдалось очень сильное племя курдов — до 4000 семейств, в котором вооруженных мужчин всех возрастов было несколько тысяч, мы заснули крепким сном.
Курды — как кочевники, отсюда и полуразбойники — все вооружены огнестрельным оружием и ножами. Молодой курд, не имеющий собственной винтовки, не может жениться, то есть никто за него не выйдет замуж, как за недостойного. Кроме того, перед войной турецкое правительство выдало всем курдам десятизарядные винтовки старого образца со свинцовыми пулями. Все это мы тогда знали, так как много подобного оружия уже отобрали у курдов Араратского района. Судьба же предрекла иное…
Гибель Мансур-бека
Я сплю и вижу какой-то кошмарный сон. Мне очень тяжело. Что-то давит меня. И кто-то говорит мне:
— А Мансур-бек убит…
Я поворачиваюсь, в муках кошмара открываю глаза и вижу — мой командир сотни подъесаул Маневский сидит на своей походной кровати, против него стоит вахмистр сотни подхорунжий Илья Дубина, и я слышу последние слова его:
— А Мансур-бека убили…
Как ужаленный, вскакиваю и бросаюсь к вахмистру:
— Кто убил?! Когда?! Где?!
— Да забайкальские казаки, ваше благородие, — спокойно отвечает он.
— Господ офицеров к командиру полка-а! — вдруг несется по биваку как всегда передача «голосом», когда спешно надо собрать, позвать кого.
Наспех надевая холодное оружие, мы всегда спали не раздеваясь, спешим к курдскому домику, в котором живет командир полка.
У крыльца наш казак держит в поводу коня Мансур-бека в том же нарядном, зеленого бархата, чепраке, расшитом золотом с кистями. Благородное животное при нашем приближении подняло свою сухую красивую голову с умными черными глазами и тонкими острыми ушами и, как вчера, мирно смотрит на нас.
— Твой конь… — говорит мне на ходу, шутя, Маневский. Но я уже не думаю о коне, а думаю о Мансур-беке. Полковник Мигузов, с перекошенным от бешенства лицом, совершенно белыми от злости глазами, строго допрашивает у крыльца забайкальского сотника, как это случилось.
Перед Мигузовым стоит малоинтеллигентный офицер с желтыми лампасами на замусоленных от грязи темно-синих штанах-суженках. Короткая грязная гимнастерка. Простые сапоги. И сам сотник — «прост, прост»… Видимо, из урядников русско-японской войны. Лицо смуглое, полумонгольское. Тонкие усики, также полумонгольские.
Сотник растерян и запуган — Мигузов умел цукать. Показания его сбивчивые. И они, по его словам, таковы. Этот сотник с взводом казаков сопровождает свой обоз 2-й Забайкальской казачьей бригады, которая где-то впереди. Навстречу ему шло пять курдов с белым флагом. Их они задержали. Доводам Мансур-бека, что они являются парламентерами и только что сдались казачьему полку, забайкальцы не поверили. Что было потом — недоговорено, но курды якобы бросились убегать. Тогда они их перебили и забрали лошадей.
Выслушали эти доводы сотника — у нас ни у кого не было сомнения, что он убил всех с корыстной целью, чтобы воспользоваться лошадьми, и в особенности нарядной и дорогой лошадью Мансур-бека.
Что было делать командиру? Полк — в зоне боевых действий, какое можно произвести официальное дознание и для чего?
Мигузов поступил иначе. С нескрываемым презрением он приказал этому офицеру немедленно же покинуть расположение нашего отряда со всем своим обозом и конвоем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
