знает, одним ли только недомыслием об’яснялось упорство некоторых чиновников французского министерства? У Фультона не было во Франции ни врагов, ни соперников. Уничтожение его парохода могло быть выгодным лишь англичанам, справедливо опасавшимся, что новое изобретение немедленно будет использовано против Англии.
Загадочная гибель паровой лодки не заставила Фультона опустить руки. Препятствия и новые трудности никогда не приводили этого человека в уныние. Не медля ни часа, он сам исследует место, где случилось несчастье. К великому удовольствию собравшихся зевак, Фультон раздевается и сам несколько раз ныряет в холодную воду, чтобы определить место, где. лежит разбитый корпус лодки и паровая машина. К счастью, Сена в этом месте не имела значительной глубины. Лодка была обнаружена на глубине двух-трех метров. Выяснилось также, что машина не пострадала, — сломанным оказался только корпус самого судна.
Фультон и Ливингстон быстро доставили в месту, где затонул пароход, все необходимые средства для его быстрейшего под’ема. На двух связанных баржах был укреплен прочный ворот, и с помощью цепей и канатов затонувшее судно через несколько дней вернулось с илистого дна Сены на поверхность воды.
Работа по ремонту машины и постройке нового корпуса потребовала от Ливингстона значительных денежных средств. Фультон давно уже отдал своему изобретению самого себя и все, что имел. С постройкой парохода надо было спешить. Из Америки приходили известия о новых работах Стевенса. В Англии не оставляли мысли о пароходе Миллер и Саймингтон. Сейчас речь шла уже не о новых оригинальных конструкциях, а о создании практичного средства речного и морского транспорта. Фультон не оставлял теперь места постройки ни на один час. Ливингстона от этих работ на время отвлекло поручение американского правительства приобрести у Франции принадлежащую ей западную часть Луизианы. Американский посол отлично справился с этой задачей, купив огромную территорию около реки Миссисипи за пятнадцать миллионов долларов.
Энергии Фультона хватало и на двоих. За короткие два месяца, к средине июня, он перестроил весь корпус, вычистил и поправил машину. В июле судно было на воде, а в августе уже могло подвергнуться самому строгому испытанию.
Паровое судно Фультона имело 32 метра в длину, при ширине в 2,5 метра. Корпус его был значительно прочнее, чем у затонувшего судна. Устройство парового котла было очень интересным: он имел кубическую форму, с внутренней топкой, над которой находилось несколько десятков железных трубок для увеличения поверхности нагрева воды. Это был первый котел трубчатой системы (если не считать более ранней попытки американца Рида в 1788 году). Он до сих пор хранится в одном из музеев Парижа и по имени своего изобретателя носит название котла Барлоу. Вряд ли это тот же Барлоу, друг и покровитель Фультона. Сомнительно, чтобы в год апогея революции (1793), увлеченный ее идеями, американский поэт занимался конструированием парового котла, ни раньше, ни позже не обнаружив своего изобретательского таланта.
Фультон и его друг решили не обращаться ни за какой поддержкой к правящим французским кругам. Фультон верил в жизнеспособность своего нового изобретения. Было решено, что пароход будет продемонстрирован перед всеми желающими. Чем больше народу увидит это средство передвижения недалекого будущего, тем охотнее общественное мнение Франции поддержит перед правительством дальнейшие шаги Фультона и Ливингстона. Это была смелая аппеляция к общественному мнению Парижа и здравому смыслу народа. Фультон отлично знал, что толпа не прощает ошибок. Малейшая неудача вызовет насмешки собравшихся зрителей, а французская пословица говорит, что «смех убивает». Зато в случае удачи за изобретателя будет голос всего Парижа, т. е. голос страны. Его расслышат даже министерские тупицы и ретрограды…
На испытание парохода, долгое время стоявшего на Сене против дворца, получили приглашение видные государственные деятели, ученые и военные. По просьбе Ливингстона Академия наук прислала особую комиссию, в составе которой встречаются имена Бугенвилля, Боссю, Карно, Прони и Перье. Приглашение академиков было тоже смелой ставкой, так как приговор такой авторитетной комиссии имел бы решающее значение для нового изобретения.
В комиссии был представлен цвет французской науки.
Первое место в ней принадлежит Лазарю Карно (1753–1823). Военный инженер по образованию, он еще перед революцией обратил на себя внимание работами по механике, воздухоплаванию и фортификации[11].
Другой член комиссии — академик Боссю (1730–1814), друг знаменитого математика д’Аламбера, выдающийся гидравлик и математик. Им написано несколько крупных работ по строительству земляных дамб, по механике, высшей математике и гидравлике.
Гаспар Прони (1755–1839) был также одним из самых выдающихся французских инженеров и математиков. Под его руководством была выполнена, в связи с введением метрической системы, колоссальная работа по переучету тригонометрических таблиц на стоградусную систему (при делении окружности круга на 400 градусов), не привившуюся, однако, на практике. Прони принадлежит большое число трудов по различным вопросам строительного искусства и практической гидравлики. В механике имя Прони известно изобретением тормоза с нажимом, служащего для измерения работы машин. В свое время Фультон получил от Прони немало ценных указаний при выборе формы корпуса своего первого парохода.
Участие в комиссии Бугенвиля тоже не носило случайного характера. Луи Бугенвилль (1729–1811) в то время считался лучшим знатоком всего, что относилось к морскому делу. Знаменитый французский мореплаватель, исследователь Океании, открывший ряд островов и архипелагов, Бугенвилль мог сказать свое авторитетное слово о полезности нового изобретения для французского флота.
Известие о том, что какой-то американский чудак будет кататься по Сене в лодке без весел и парусов, быстро распространилась по Парижу. Таинственные работы по извлечению со дна реки какой-то непонятной машины и постройка чуднОго судна с дымовой трубой вместо мачты давно уже интриговали падких до новизны парижан.
Бульварные острословы уверяли, что это усовершенствованная машина для жарения каштанов, другие с серьезным видом высказывали предположение, что это пловучая мельница с печью для хлеба.
Девятого августа 1803 года набережные и мосты Сены с утра были заполнены весело настроенной толпой парижан, нетерпеливо ожидавших начала спектакля. Появились экипажи с членами комиссии и представителями правительства. Из первой кареты показалась высокая фигура Карно в черном плаще. Приехавшие осторожно спустились по скользким ступеням набережной к причалу, к которому была пришвартована лодка. Фультон давно уже был на борту. Последние дни он вообще не возвращался в посольство, ночуя на судне. Он боялся повторения весенней «случайности».
— Вы совершенно уверены в действии всех механизмов? — с некоторой тревогой задал ему вопрос Ливингстон. — Иногда ведь самая пустячная случайность может иметь роковое значение…
Немного побледневший от бессонной ночи, изобретатель задумчиво ответил:
— Случайности, конечно, возможны всегда… Я гораздо больше опасаюсь случайностей там, а не здесь. — И Фультон кивнул головой на дворец, сверкавший своими окнами под лучами солнца.
